Вендийское проклятие - Дуглас Брайан

Ужас парализовал Илькавара. Он понял, что вот-вот расплачется и бросится бежать, как ребенок. Но вместо этого он оставался на месте. Он даже не дрожал. Если уж нельзя сбежать, лучше превратиться в подобие изваяния. Безумная надежда родилась в его смятенном уме: может быть, чудовище примет его за неодушевленный предмет, за камень, за выступ стены – и не тронет, оставит жить?

До восхода оставалась вечность.

И тут совсем близко от Илькавара раздался спокойный голос короля:

– … Ты что, не слышишь?…

Илькавар содрогнулся всем телом. Конан стоял рядом, полный жизни и тепла. Когда и как он вернулся в гробницу, Илькавар не понял. Это произошло, очевидно, в те мгновения, когда Илькавар потерял сознание.

Нет, ваше величество, я вас слышу… А что вы сказали? – пробормотал Илькавар.

– Я сказал, что поймал кое-кого. – Король тряхнул нечто, похожее на тряпичный мешок. «Оно» болталось в руках короля, совершенно безвольное.

Илькавар понял, что это – какой-то человек.

– Вы убили его, ваше величество?

– Перестань обращаться ко мне «ваше величество» – на это нет времени, – сказал Конан (на эту фразу он время, тем не менее, нашел!). – Никого я не убил. Пока что.

Он снова тряхнул человека, которого держал за шиворот, точно собака крысу.

– Я догадался, кто слоняется возле гробницы, – продолжал Конан. – Помнишь, я приказал тебе молчать и слушать?

Илькавар попробовал было выдавить «разумеется, помню, ваше величество», но с его губ сорвалось лишь невнятное мычание. Конан, впрочем, принял этот звук за утвердительное «да».

– Ну так вот, – судя по тону, король был чрезвычайно доволен собой, – до меня отчетливо донеслись чьи-то шаги. Кто может бродить по чужому саду, вокруг гробницы, да еще ночью? Либо вор – что сомнительно, ибо в гробнице нет никаких сокровищ, либо некто, занимающийся злым чародейством, – ибо никакое доброе чародейство не творится возле гробницы. Не говоря уж о том, что я не слишком-то верю в безоговорочно доброе чародейство.

Илькавар наконец догадался посветить факелом в лицо человека, пойманного Конаном. Это был тот самый нищий, что приходил к наследнику Катабаха в первый день. Тот самый, за которым Илькавар гнался через весь воровской квартал.

– Садж, – представил Конан нищего. – Проводник из Вендии. Человек, которого предали, и человек, который предал. Убийца и убитый. Существо, всецело принадлежащее миру зла, сперва в качестве жертвы, а затем и в качестве палача.

Конан посмеивался, как будто ситуация доставляла ему удовольствие. Очевидно, так оно и было. Наконец-то король стоял со своим противником лицом к лицу!

– Держи его крепче, – приказал он Илькавару и всучил ему пленника. – Не бойся, он сейчас очень слаб. Я немножко с ним побеседовал.

Нищий действительно выглядел не лучшим образом. Посветив еще раз факелом ему в лицо, Илькавар увидел, что нос у Саджа сломан, губы разбиты и одна рука странно свисает вдоль тела – очевидно, она была сломана. Король и впрямь «побеседовал» с колдуном.

Между тем черная тень была уже вызвана к жизни и продолжала свою страшную «работу». Крышка свалилась с надгробия, и тень испустила громкий ликующий крик. Каменная крышка разбилась со страшным грохотом, но гром этот потонул в визге и хохоте тени.

Конан одним прыжком переместился туда и выхватил меч. Боевой клич варвара загремел в склепе:

– Кром!

Он нанес первый удар.

Сталь прошла сквозь тень и звякнула о камень гробницы. Но тень уже почуяла вражескую атаку и набросилась на Конана. Но не пара рук, вполне живых и материальных, как вчера, вцепилась в киммерийца. Нет, десятки пар выросли вдруг по краям тени, как бахрома. И все эти руки казались совершенно реальными.

Они царапали киммерийца когтями, рвали на нем одежду и пытались впиться в его плоть. Он отрубал их от тени, к которой они крепились, но меньше их от этого как будто не становилось. В какой-то миг Конану почудилось, будто вместо каждой разрубленной руки вырастает новая пара. Он не стал вдаваться в подробности и выяснять, так ли это на самом деле. На подобные «исследования» не было времени.

Кровь текла по лицу киммерийца. Одна пара рук, особенно настойчивая, норовила выдавить ему глаз, и Конан оторвал их от себя, а затем и от тени и зашвырнул в угол. Он не знал, что случилось с этими руками – погибли ли они, лишенные опоры, или скреблись где-то на полу, слепые, но полные неистребимого желания убивать.

Киммериец вонзил кинжал в середину ладони очередной руки. Послышалось шипение, рука отдернулась, но другая вцепилась королю в волосы, и Конан, не раздумывая, полоснул лезвием по пальцам. Кровь хлынула ему на голову, пальцы посыпались вниз, как разрубленные овощи. Конан брезгливо отскочил в сторону.

Тень облепила его, точно мантия, и отовсюду к киммерийцу тянулись руки-убийцы. Пальцы забили ему нос, растягивали его губы, лезли в рот. Конан лязгнул зубами, откусив сразу два пальца. Он выплюнул их, и они пролетели сквозь тень и упали на пол.

Некоторое время Илькавар искренне полагал, что король отлично справляется с нежитью, обитавшей в гробнице, но затем изменил свое мнение. Прошло уже довольно много времени, а Конан все еще бился с бесплотным врагом. А до рассвета еще долго. Король столько не продержится.

Неожиданная мысль осенила Илькавара. Он не стал медлить. Если король погибнет в склепе Катабаха, то Илькавару останется одно: бежать из Аквилонии, сломя голову и не оборачиваясь. Никакое из объяснений не поможет парию остаться в живых – его казнят как убийцу короля и государственного изменника.

– Боги! – не то подумал, не то произнес вслух Илькавар. – Какие глупости лезут мне в голову. Конан спас мою жизнь… и не важно, признают меня изменником или нет. Король – мой друг.

Он удивился этой мысли – и еще больше тому, что она была истинной.

– Король – мой друг, – повторил он снова, как бы пробуя новые слова на вкус.

Садж захрипел рядом с Илькаваром и тем самым напомнил о себе.

Присутствие колдуна вдруг показалось Илькавару таким отвратительным, что юноша изо всех сил оттолкнул его от себя и швырнул прямо на ужасную тень.

Почуяв новую – и, очевидно, куда более лакомую добычу, – тень оставила Конана и набросилась на Саджа. В мгновение ока десятки рук принялись рвать тело лже-нищего на куски. Клочья мяса отлетали в стороны, повсюду брызгала кровь. Садж закричал высоким, дрожащим голосом. Этот крик был полон невыносимой боли. В нем звенели страх и отчаяние. К счастью, длился он недолго и оборвался так же внезапно, как и зазвучал.

Король, весь в крови, шатаясь, подошел к выходу из склепа и ударом ноги распахнул его. В помещение хлынул прохладный воздух, а вместе с ним – и первые серые лучи рассвета.