Отблеск безумной звезды - Тронина Татьяна Михайловна

— А куда фонд на это время переместится? — деловито спросил Кирилл. — Там же фонд вашего имени располагается…

— А ты, голубчик, этим и займешься в ближайшее время… — благодушно заметил Локотков. — Эмма Петровна, что-то вы как будто невеселы?..

Сидевшая рядом с Олей Эмма Петровна нахмурилась.

— А чему радоваться?

— Ну как же — такой сынок у вас чудесный и невестка… Юленька, да?

— Оленька, — поправил того Викентий. — Мама плохо спала. Комары.

— Да, комары! — мрачно подхватила Кристина. — Все бы хорошо, но эти проклятые кровососы… Никакая химия их не берет!

— Как же Подмосковье, да без комаров?.. — развел руками Степан Андреевич. — Меня вот давно никто не кусал. Наверное, совсем я старый стал, невкусный…

— Вкусный-вкусный… — хлопотала возле него Мура. — Давайте я вам салатика положу.

— Ты, Кеша, обещал мне новый роман этого привезти… который сейчас самый популярный автор, — сказал Степан Андреевич, рассеянно ковыряя салат тяжелой серебряной вилкой. — Как его там…

— Привез, — быстро ответил Викентий. — Только ничего особенного в этом авторе нет. Я читал. Выпендривается сильно.

— Вы о ком? — оживленно спросил Иван, который всегда хотел быть в курсе событий.

Викентий назвал ему фамилию.

— Боже мой, дядя Степа, да не тратьте вы время на эту макулатуру! — закричал Иван. — Перечитайте лучше Толстого…

— Не читается, — заметил Степан Андреевич, меланхолично пережевывая «оливье». — Ни Толстой, ни Достоевский, ни Тургенев… Архаика. Я мемуары полюбил.

— Дожили! — вздохнула Эмма Петровна. — Толстой уже архаикой стал! Хотя что есть, то есть — классика плохо идет… Вы, Степан Андреевич, угадали.

— А Пушкин? — быстро спросила Кристина. — Что, вы все и от Пушкина решили отказаться?..

— Но вот Пушкин-то как раз очень хорошо идет! — вскочил Иван. — Да, кстати, предлагаю следующий тост — за наше все. За нашего Александра Сергеевича! Дядя Степа, вы на меня не в обиде?

— Ну что ты, голубчик, я Пушкину не конкурент… — захихикал старик. — Он у нас у всех на втором месте после Бога!

— «На холмах Грузии лежит ночная мгла… Мне грустно и легко, печаль моя светла. Печаль моя полна тобою…» — с ошибками продекламировал Кирилл, глядя почему-то на Леру.

— Какие стихи, какие стихи! — мечтательно вздохнул Иван. — А вот это, вы помните: «Что в имени тебе моем? Оно умрет, как шум печальный волны, плеснувшей в берег дальний…»

— Почитайте, Ваня, — сказала Кристина, с ненавистью глядя на Кирилла. — У вас удивительно хорошо это получается.

Лера сделала вид, что поперхнулась вином, и закашлялась.

Степан Андреевич сидел с благостной улыбкой на бескровных губах и как будто не замечал тех интриг, которые плелись вокруг него и между его близкими.

Он посидел еще час вместе со всеми, выпил полбутылки вина, а потом отправился к себе наверх.

— Сидите-сидите! — добродушно приказал он. — Меня Мурочка проводит… Стар я уже стал. А так бы тоже до рассвета сидел, винцо пил… Да, Мура?

— Вы еще ого-го! — возмутилась домработница, аккуратно поддерживая Степана Андреевича за локоть. — Зачем на себя наговаривать?!.

Как только они ушли, за столом воцарилась пауза.

И сразу стало слышно, как Силантьев с хрустом ест малосольные огурцы — он ими закусывал водку.

— Откуда водка? — вдруг опомнилась Эмма Петровна. — Вроде бы ее не было на столе!

— Так он же и принес! — возмутилась Кристина. — Я видела, как он из кармана ее доставал…

— Ишь, расшумелись! — буркнул Силантьев. — А у меня, может, от вашего вина изжога.

Он придвинул к себе миску с «оливье» и выложил остатки на свою тарелку.

— Эх, хорошо готовит Мария Тимофеевна… Душевно! — крякнул он.

Кирилл посмотрел на Силантьева, а потом достал из резного антикварного буфета полный графин.

— Если уж пить, то интеллигентно… Да, Ваня? — подмигнул он Острогину.

— Мура нам голову оторвет… — нерешительно пробормотал Иван. — Ну, если только совсем капельку!

Лера вставила в мундштук новую сигарету.

— Ах, Лера, ты дымишь, словно паровоз! — с досадой заметила Эмма Петровна. — У меня прямо голова от твоих сигарет болит.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Зато комаров отгоняет, — бесцеремонно заметил Силантьев. Свою бутылку он моментально убрал в карман и потянулся со стаканчиком к графину.

— Боюсь стать алкоголиком, — вздохнул Иван. — Ну, за здоровье…

— Ты никогда не станешь алкоголиком, — заметила Лера.

— А я боюсь на самолетах летать, — призналась Кристина. — Оля, ты как доктор можешь поставить нам диагноз?

— А я пауков трушу! — буркнул Силантьев.

— Это называется — фобии, — засмеялась Оля, которая после ухода патриарха почувствовала себя значительно свободнее. — Только я в этом не специалист. Вам к Пал Палычу надо, он психиатром когда-то был!

— Ты с ним общаешься? — быстро спросила Эмма Петровна.

— Да. Он же мой непосредственный начальник.

— Неприятный человек, — сухо заметила та.

— Интересно, а от этих самых фобий можно избавиться? — лениво спросила Лера, пуская кольца.

— Я слышала, что можно… Только смысл? — Оля пожала плечами. — Пал Палыч рассказывал, что полностью избавиться от навязчивого страха нельзя. Он часто переходит на что-то другое. Если человека вылечили от страха летать на самолете, то он может, например, начать бояться ездить в лифте. Или что-нибудь в этом роде…

— Замечательная перспектива! — засмеялся Кирилл. — Давайте же выпьем за наши любимые страхи! За то, чтобы приручить их!

Викентий подлил Оле еще вина.

— О чем ты думаешь? — прошептал он ей на ухо.

— О том, что такое счастье… — не сразу ответила она.

— Э, нет! — закричал весело с другого конца стола Иван. — Больше двух говорят вслух!

— Кеша спросил меня, о чем я сейчас думаю, — призналась Оля. — А я ему ответила — о счастье. Есть оно или нет?

— Счастья нет, — равнодушно заметил Силантьев, закурив нечто вроде «Беломора». Эмма Петровна с брезгливой гримасой тут же принялась открывать все окна подряд. Там, в сумерках, звонко стрекотали сверчки и пахло ночной сыростью…

— Эта ночь уже счастье, — заметила Кристина, отведя от себя занавеску, закрывавшую ей вид в темный сад. — Этот воздух, эта листва…

— Ночь станет счастливой, если только рядом будет близкий человек, — заметил с усмешкой Кирилл и прихлопнул комара у себя на плече.

— Например, любовник, — сказала Лера.

— Или любовница, — не глядя на нее, кивнул Кирилл.

— Или жена! — Иван ласково похлопал по руке Леру.

— Разве ты несчастлива со мной, милая? — несколько вызывающе спросил Викентий у Оли.

— Нет, что ты, я совсем другое имела в виду! — смутилась она. — Почему когда слишком хорошо, то становится грустно?..

— Русская хандра. Извечная русская хандра! — с восторгом подтвердил Иван.

— Денег мало — плохо. Много — тоже ничего хорошего, приходится голову ломать над тем, куда бы их пристроить! — лениво произнес Кирилл. — Жена мымра — неприятно, а красавица — сплошное беспокойство, того и гляди, рога тебе наставит…

— Ну, это не про нас! — со счастливой улыбкой произнес Иван и чмокнул Леру в смуглое плечо.

— Счастье — это когда с твоим ребенком все в порядке. Он сыт, у него крыша над головой, образование, хорошая работа… О большем и мечтать не надо! — убежденно произнесла Эмма Петровна, ходя из угла в угол.

— Что-то вы не похожи на счастливую, — буркнул Силантьев, опрокинув в себя стопку. — Вечно вы, Петровна, на взводе… Как будто Кеша ваш на краю пропасти стоит! Да сядьте вы, не мельтешите перед глазами.

— Ярослав Глебович, перестаньте! — топнула она ногой. — Какая я вам Петровна, черт возьми…

— Да, потише, уважаемый, — строго заметил Викентий. — Мы не посмотрим, что вы у Степана Андреевича в любимчиках ходите…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Еще как посмотрите, — злорадно ответил Силантьев. — Вы все старика боитесь, а ну как он вас наследства лишит!

— Все равно по закону Павлу практически все достанется, — равнодушно заметил Кирилл.