Чужбина с ангельским ликом - Лариса Кольцова

зная, что у меня пока что есть деньги на этот самый насущный кусок. Так ведь скоро и закончатся. А потом взять-то где? Хочешь, не хочешь, а нырять в немилостиво холодный и уже никем не подогретый жизненный поток придётся.

Я валялась в постели полдня, пока не прекратился дождь, и не заболели отлёжанные бока. Пришлось вставать. В столовой я обнаружила, что забыла не только закрыть решётки на окнах, но и запереть одно из окон. А оно было расположено очень низко к полу. Вечером была духота, и сильный затяжной дождь свалился неожиданно, принеся радость природе и земледельцам. На полу налилась целая лужа. И я подумала, что призрак вполне мог влезть из сада в это самое окно, если допустить, что он состоит из того же вещества, что и все окружающие люди вокруг. А то, что осязание его было вполне реальным, я не сомневалась нисколько. Пальцы всё ещё хранили остаточное ощущение от прикосновения к его атласным и дорогим, всегда очень дорогим, тканям, из которых ему шил одежду личный портной. Вытерев лужу, я долго сидела за пустым столом, созерцая драгоценный прибор для специй, выточенный из зеленоватого минерала со сверкающими льдистыми прожилками в нём. Из такого полупрозрачного камня делают те сосуды, что находятся в Храме Надмирного Света. Опустошенная, без всяких длинных мыслей о будущем я смотрела на белую скатерть, такую белую, какую и любил Тон-Ат. Бабушка так и поддерживала все предметы обихода в идеальной чистоте, впечатав и в меня эту привычку как некий условный рефлекс. Я озиралась вокруг, куце размышляя о том сугубо конкретном, что я возьму отсюда для налаживания быта на новом месте? Заберу отсюда посуду вместе с собственными, так и нераспечатанными тюками и баулами, скатерть, столовые салфетки и некоторое количество приборов для еды. Вдруг я буду принимать у себя гостей? Кто же знает. Заберу также постельное бельё. Лишние траты были ни к чему. Да и жалко было оставлять всё бытовое недешёвое добро непонятным ночным гостям. Или хозяевам? А вот запру железную дверь и решётки наглухо, как уеду прочь, и не смогут они уже попасть на мою обжитую половину. Пусть таранят дверь из коридора, не зная, что за нею не сдвигаемый шкаф. Пусть он грохнется на них вместе со всеми камнями и тяжкими томами научных книг, что плотно забили его деревянное чрево. А прежде надо вызвать грузового перевозчика. Но уже потом, когда вопрос со столичным жильём будет решён. Возвращаться в тот дом с наружной лестницей, где прошло моё отрочество и начало юности, в тот двор, где погиб Нэиль, я и не собиралась. Подобного возврата быть уже не могло.

Я окончательно решила перебраться в столицу, где я купила простое и маленькое жильё. На дом бывшего покровителя и бывшего мужа я махнула рукой, как-то понимая, что хозяин у него есть, а мне тут делать больше нечего. И это уже была перемена, пусть и мало радостная, но, всё же, что-то и сдвинулось. Оставшиеся деньги я проживала, будучи непрактичной, ничего не понимая в сложной, окружающей меня, пугающей, отвращающей действительности. Не зря я боялась жизни, я ничего не умела. С каждым очередным днём мне всё привычнее было встречать в зеркальном отражении своё изменившееся к лучшему и явно поумневшее лицо, но увы! В обрамлении поседевших волос. Мне пришлось овладеть искусством их покраски.

Снова в столице. Встреча с Ифисой

Слоняясь бесцельно по центру столицы, я и столкнулась с Ифисой. Она узнала меня первая, удивилась, потом обняла меня как родную. Мы были счастливы взаимно нашей встрече. Несколько часов мы проговорили, сидя в той самой кондитерской для сладкоежек, где Ифиса щедро угощала меня дорогущими «сливочными бомбочками», поняв мою прижимистость как финансовую несостоятельность. А я была и рада такому её пониманию, удивляясь собственной скупости. Да ведь совсем скоро не будет хватать не то, что на пышные ароматные сладости, а и на белые лепёшки. Придётся покупать серые и мало вкусные. Ифиса, достаточно глубоко проникая через мою поверхностную оживлённость в скрытые, невесёлые представления о скорых невзгодах, обещала взять надо мною покровительство и не дать мне пропасть. Я ей верила. Ифиса была добрым человеком, способным на искренние личные привязанности. Имея связи с влиятельными бюрократами, она обещала также разобраться с теми мошенниками, которые обманули меня при продаже обширного участка и дома в лесном посёлке. Но я попросила её не делать этого, как-то понимая, что не следует Ифисе совать туда нос. Так мне спокойнее было жить. Да и дом с садом был, вроде как, мне возвращён по факту, хотя документов на него мне так и не отдал никто. А тот человечек, якобы мой охранник, уверявший, что я могу навещать покинутый дом, когда только захочу, ловко уклонялся от прояснения всей запутанной ситуации. В Департаменте недвижимости женственный и нарядный мужчинка-чиновник на мой запрос покрылся бледной испариной, с поспешностью заверив, что документы были возвращены моему доверенному лицу в безупречном состоянии. Я же не имела никакого доверенного лица. Был ли им Чапос или тот щуплый человек — обладатель уникально бесстрастной и какой-то стёртой физиономии без возраста, что не запоминался мне никак, мне было уже без разницы. Прошлое не казалось мне тем местом, куда я хотела бы вернуться.

— Тебе виднее как поступать, — согласилась Ифиса. — А любопытно мне, что же такое там произошло, что ты настолько не желаешь вступить в права наследства и разбогатеть при продаже такого лакомого кусочка в посёлке для состоятельных граждан? Или думаешь сохранить себе поместье для собственной старости? Это разумно, да ведь налоги задушат, если ты не хочешь использовать землю по назначению. Опять же, как можешь ты владеть усадьбой без всяких оформленных документов? Что за странная история! Хочешь, я выясню, кто тот человек, что завладел твоим домом? По своим старым и надёжным связям?

— Я очень прошу тебя, Ифиса, даже не прикасайся своим ситуативным любопытством к этому опасному месту. И речь уже не обо мне, а о тебе. Не стоит никому и ничего выяснять. Я поняла только то, что усадьбой завладела какая-то глубоко законспирированная банда, воспользовавшаяся гибелью моего мужа. Им было удобно, чтобы я числилась владелицей и тихо сидела бы там, как отводящая глаза ширма, за которой они будут беспрепятственно шнырять и таиться, уж не знаю от кого. Чего мне там было делать? Тупо стареть и дальше? Я уже и с ума потихоньку начала там сходить. Такие видения мне там были, особенно дождливыми ночами,