Чужбина с ангельским ликом - Лариса Кольцова

не грузить свою голову раздумьями о том, могло ли быть иначе. Денег было достаточно, чтобы какое-то время о них не думать, а мне окончательно проснуться для наступившей и совсем другой жизни.

Я была к тому времени наполовину седая, как пожилая женщина, не будучи ничуть старой. Я хорошо помню, что собственную седину я разглядела в старом зеркале в старом том доме. И удивилась её обилию, её неожиданности, вздрогнув всем своим существом. А где же обещанное Тон-Атом ослепительное будущее с тем, кого никак не могла увлечь женщина, смотрящая на меня из мутной глубины зазеркалья? И я заплакала настолько горько, насколько и бесполезно. Промаявшись около года одна без бабушки, я решила продать усадьбу Тон-Ата. Я и понятия не имела, насколько это непросто сделать. По неопытности я сразу нарвалась на чиновников-мошенников, продав огромный земельный участок очень дёшево. Старый же дом с роскошным садом лишь чудом удалось перехватить из их загребущих неправедных рук неизвестному для меня благодетелю. Он прислал своего агента, сообщившего, что я могу тут жить столько, сколько захочу. Но я совершенно не хотела оставаться в огромном, страшном своей пустотой, доме. Была и ещё одна причина моего бегства оттуда. Неизвестные мне люди приходили в дом под видом друзей неизвестного благодетеля, распоряжались там, ведя свою тёмную и непонятную жизнь. Появлялись, ночевали или жили в заброшенных комнатах некоторое время, а потом исчезали опять. Не проявляя ко мне ни малейших чувств, ни плохих, ни хороших, как будто я была безликим стражем старой усадьбы, неведомо кому принадлежащей. Бабушка смогла бы поставить их на место, а я нет. Да и сам дом навевал тоску и нежелание там хозяйничать. Запущенный, старый, многокомнатный, так и не ставший мне родным. Все мои вещи так и стояли не разобранными. Меня сковала унылая апатия ко всему. Каждый день я думала, вот завтра всё изменю, разберу, наведу порядок, но день приходил, уходил, а ничего не менялось. Я жила как на заброшенном вокзале, в пустынном зале ожидания, выбрав для жизни всего одну комнату. Да и ту мне было лень прибрать или устранить вездесущую пыль. Я всё жила как в некоем ожидании перемены своей судьбы, как в бесцветном, запылённом, узком переходе куда-то, где всё изменится. И в то же время я не верила в перемены к лучшему. Я считала себя отжившей, застрявшей в этом переходе без шанса как вернуться назад, так и продвинуться вперёд.

К тому же меня стали терзать страхи. Они были вызваны не утратой душевного равновесия, не наплывом мистических туманов из необитаемых комнат и подвалов, а непонятными событиями, сгущающимися вокруг дома. Так однажды в большое окно в столовой я увидела в предвечернем сумраке фигуру, быстро прошмыгнувшую по саду в направлении дверей, ведущих в дом. Мне показалось, что неизвестный похож на незабываемого Чапоса. Обмерев от ужаса, я ждала его стука, забившись в простенок между двух окон. Стояла тишина. Спустя неопределённое время раздался глухой скрежет отпираемых дверей. Только в столовую вошёл вовсе не Чапос, а тот же самый человек, что помог мне с похоронами бабушки. Весь какой-то безликий, некрасивый и худой, не старый и не молодой, он вежливо и заискивающе извинился за беспокойство и за то, что стал причиной моего беспочвенного страха. Сказал, что я нахожусь под охраной и мне нечего тут бояться. Ни один волос не упадёт с моей головы. И он сожалеющим взглядом окинул мои поседевшие так рано волосы, запрятанные в скромную причёску. Затем он попросил разрешения переночевать в доме, в самом дальнем его крыле, а также распечатать ту дверь, которая туда и ведёт из сада. Для того, чтобы никто из тех, кто будет время от времени там бывать, меня уже не побеспокоили. Не могу сказать, что меня радовало подобное соседство, пусть и в отдалённой части большого дома, а всё же под одной крышей. Но как я могла отказать? Я и понятия не имела, кому в действительности принадлежит теперь дом Тон-Ата. Как-то не было похоже, что мне.

— Вы пришли один? Или был кто-то ещё?

— Кто бы это мог быть?

— Мне показалось, что перед вами кто-то прошёл в дом.

Он насторожился, закосил глазами по углам, будто неизвестный затаился там. — А что ещё вам показалось? Вы слышали, как открывается дверь? Или кто-то пролез через окно? Проверяйте на ночь все окна. Закрывайте их на внутренние решётки, поскольку запоры обветшали. Если боитесь. Только забудьте о страхе. Даже если вам нечто показалось, вам никто не причинит беспокойства. Дом охраняется.

— Кем?

— Не надо вам и беспокоиться. Вы же убедились, что и во время семилетнего вашего отсутствия здесь ничего не тронуто. Не таков был ваш благодетель, чтобы не позаботится о вас и теперь, если уж настолько берёг вас прежде.

— Как же он позаботится, если его нет?

— В каком смысле нет? Для вас он всегда есть.

— А для вас?

— И для меня, — он вдруг согнулся в непонятном поклоне передо мною, хотя я сразу поняла, что такое почитание мне не предназначено.

— Тон-Ат жив? — не спросила, а утвердила я.

— Никакого Тон-Ата уже не существует.

— А кто существует? Он сменил имя? Это хотите сказать?

— Я не могу сказать вам больше того, что вам уже известно.

— Ну, а зовут вас как? Будем же хоть иногда общаться?

— Я не стою вашего внимания. Тем более на общение с вами мне никто не давал полномочий. Я и так уже превысил их, войдя в вашу половину. Если бы ваша старшая мама не умерла так неожиданно, вы бы и не увидели меня. Надеюсь, то была важная причина для нарушения запрета.

— Чьи они, запреты и прочие инструкции?

— В этом доме границу вашего пространства не переступит уже никто. Простите, что не сумел иначе. Разрешите мне удалиться. Если вам необходима служанка, вы имеете права её завести при условии, что она будет приходящая. Ночевать тут можете только вы.

— А вы?

— Я могу находиться только там, где вы не живёте по причине вполне понятной. Слишком уж большой дом. — Он опустил глаза в пол и забормотал что-то себе под нос, жалобно морща губы. Мне стало его жалко. Он или ничего не знал или был связан серьёзным обязательством, не разглашать ничего. Я даже обрадовалась, что человек — тихая серая моль будет где-то ползать за стенами в заброшенных комнатах, пока я сплю.

— К чему мне служанка? Я и сама в состоянии себя обслужить. А также прибрать единственную комнату и обеденную,