ДВИЖЕНИЕ ВВЕРХ - Сергей Белов

 Не могу сказать, что этот турнир мне запомнился собственной хорошей игрой. Игрового времени я получал мало. Дело в том, что направлением тренерской тактики Гомельского тогда был некий аналог хоккейного варианта — пятерки в основном выходили на площадку в строго фиксированном составе, парами защитников и тройками нападающих. В частности, мы с Травиным образовывали вторую пару в защите.

 Во всех играх до чемпионата мира «звенья» получали одинаковое игровое время, однако, когда дело дошло до ответственных матчей, он стал доверять только паре Селихов — Саканделидзе, давая нам с Травиным лишь по паре минут в концовках таймов, да и то лишь если победа команды была уже несомненной. Понятно, что в таких условиях проявить себя было непросто, к тому же в Уругвае мы имели дело с бичом для снайперов — супержесткими кольцами. Кроме того, сыграл свою роль синдром первого крупного соревнования.

 Одним словом, это была не моя игра, хотя команде в меру сил и оказанного мне доверия я помог, а главное, выиграл вместе с ребятами чемпионат мира. Для первого же значимого старта в составе сборной это было более чем блестящим результатом. Не случайно на банкете в честь сборной Александр Яковлевич мимоходом, ожидая услышать слова восторга и благодарности, бросил мне: «Ну как, доволен?» Чтобы услышать поразительный по наглости ответ: «А чем?»

 Конечно, я сразу же смягчил ситуацию, добавив, что доволен результатом команды, тем, что помог ребятам победить, но только не собственной игрой и не собственным вкладом в победу. Думаю, что эта дерзкая реакция не осталась бесследной, во всяком случае, она добавила свою лепту к «теплым» отношениям, которые уже тогда начали складываться у меня с А. Я. Гомельским.

 Звание заслуженного мастера спорта, полагавшееся мне после победы на чемпионате мира, мне не присвоили, в отличие даже от тех, кто был в составе команды, но практически не вставал со скамейки.

 Позднее, во время какого-то коммерческого турне, Гомельский сказал мне, что обошел меня этим званием для моей же пользы, чтобы я не зазнался и не остановился в развитии. Не знаю, может быть, существовала какая-то разнарядка на присвоение званий, не стану врать. Отмечу только, что неприятный осадок от того эпизода у меня остался. Тем более, что присвоение звания мастера спорта за выигрыш в одни ворота европейского первенства того же года, на котором я был включен в символическую пятерку лучших игроков чемпионата, видимо, в версии Гомельского, по-прежнему могло мне навредить. Почетное звание мне присвоили только в 1969-м после второй победы на чемпионате Европы.

 В июле прошли игры баскетбольного турнира Спартакиады народов СССР. Я выступал за сборную РСФСР. Команда была сформирована на базе «Уралмаша». Для Александра Канделя это была четвертая Спартакиада, он был в числе нескольких участников соревнований, которые играли во всех баскетбольных турнирах главного соревнования в СССР. На предварительном этапе мы обыграли сборные Азербайджана, Армении, Киргизии, а также главного конкурента — сильную команду Ленинграда 82:80, отодвинув ленинградцев со второго места в таблице (после Украины) и получив право на продолжение борьбы в главном финальном турнире за 1-6-е место.

 В нем наш путь оказался менее успешен (я в самом начале розыгрыша получил травму голеностопа и в большинстве игр участия не принимал). Проиграв все матчи, сборная России заняла 6-е место, что тем не менее было расценено нашим спортивным руководством как успех. Этот турнир был знаменателен тем, что стал первым крупным соревнованием в составе сборной Латвии для знаменитой Ульяны Семеновой, лишь годом раньше взявшей в руки мяч, а также тем, что в составе команды Узбекистана раскрылся Алжан Жармухамедов, в том же году прочно вошедший в состав «Красной Машины».

 После этого настало время для очередного качка маятника в отношении ко мне А. Я. Гомельского. После Спартакиады он вызвал меня к себе и сообщил, что недоволен моей игрой и в состав сборной СССР, которой предстояло участие в Играх Всемирной универсиады в Корее, он меня не включит.

 Не хочу опять показаться циником, но временное отлучение от сборной снова пошло мне на пользу (кстати, Универсиада в том году вообще не состоялась). Я отправился восвояси в Свердловск, чтобы получить право на покупку вожделенного призового холодильника, но главное — чтобы вновь спокойно тренироваться вволю по индивидуальной программе.

 Так или иначе, к осеннему чемпионату Европы, к началу которого Гомельский все-таки вернул меня в состав сборной, я подошел в великолепной форме. Все, что накапливалось во мне долгие годы, реализовалось на том турнире. Это был прорыв. Я уже закалился и готов был ко всему в борьбе как на площадке, так и за ее пределами. Благодаря сложившейся благоприятной турнирной коньюктуре, я получал много игрового времени.

 Дело в том, что главный конкурент — югославская команда — выступал в обновленном экспериментальном составе, который наигрывался под будущий чемпионат мира в Любляне 1970 года. «Юги» спокойно заняли девятое место, никто их за это не репрессировал, что было бы немыслимо в применении к советской сборной, всегда ориентированной только на победы. Кроме югославов, серьезных соперников у нас не было.

 В составе сборной СССР к чемпионам мира Вольнову, Паулаускасу, Саканделидзе, Селихову, Поливоде, Липсо, Томсону, Андрееву и Белову присоединились Крикун, Тыну Лепметс и — впервые — Алжан Жармухамедов. Мы уверенно побеждали наших соперников: сборные

 Израиля, ГДР, Венгрии, Франции, Греции, Италии, Болгарии. В полуфинале последовал разгром сборной Польши 108:68. В финале мы обыграли Чехословакию 89:77. Я набрал в том матче 12 очков, Геннадий Вольнов, добывая свое пятое европейское золото, — 23.

 Тем не менее мое подспудное противостояние с Москвой по-прежнему продолжалось. Спортивная пресса, в основном сосредоточенная в столице, меня не жаловала. Отец, который всегда был моим самым преданным болельщиком, педантично ведущим отчеты обо всех моих выступлениях и штудирующим все, что писалось в СССР о баскетболе, долго недоумевал, почему об игроке, забивающем по 20-30 очков за игру, в отчетах не пишут вообще ничего. Не исключено, что отчасти такое отношение «московской мафии» было обусловлено моим статусом игрока из провинции, который, при всех своих способностях, по определению не может быть сравним с московскими грандами. Впрочем, и после переезда в Москву от прессы мне регулярно доставалось.

 «Мясорубка», через которую я, благодаря Александру Яковлевичу, прошел, закрепляясь в сборной, наверное, пошла на пользу закалке моего характера. Но творчески я, безусловно, потерял. Это было совершенно типичным, не привлекшим чьего-либо внимания проявлением глубинного и трагичного конфликта советского спорта, его ориентированности на выживание спортсменов в ущерб индивидуальному творческому подходу. Главным принципом подготовки спортсменов высокого уровня в СССР всегда было преодоление тренировочных объемов, несовместимых с жизнью человека.

 Ко всему прочему, помимо этих запредельных объемов я всегда вынужден был делать ежедневно на одну тренировку больше, чтобы не забыть, а лучше — развить индивидуальные качества, которые общими тренировками не столько развивались, сколько глушились и забивались.

 В сезоне 1967/68 года я уже стабильно входил состав сборной Союза, и мое участие в предстоящей Олимпиаде в Мехико сомнений не вызывало. Подготовка к олимпийскому турниру продолжалась около 3 месяцев. Руководители советского спорта попытались, как сумели, создать условия для олимпийских сборных, которым впервые в истории олимпиад предстояло выступать в тяжелейших условиях высокогорья. В частности, в том олимпийском цикле было начато строительство многопрофильной учебно-тренировочной базы в Цакхадзоре, в Армении.

 Маленький городок, главной достопримечательностью которого было то, что в нем родился Армен Джигарханян, стал центром олимпийской подготовки, поскольку располагался на высоте около полутора тысяч метров над уровнем моря. Тренировка в межсезонье в горах, где организм спортсмена в условиях недостатка кислорода мобилизуется и после спуска на равнину способен работать с большей интенсивностью, сейчас прочно вошла в арсенал тренерских методик.

 Однако для подготовки к Мехико Цакхадзора оказалось недостаточно, ведь высота, на которой проходили старты Олимпиады, почти в два раза превышала армянское среднегорье. В октябре 1966-го нам довелось побывать в Мексике на товарищеских играх, и уже тогда стало ясно, что на Олимпиаде всех ожидает что-то ужасное. Элементарный подъем на три ступеньки вверх по лестнице немедленно вызывал одышку. Уже по итогам этих впечатлений было ясно, что играть нужно будет короткими отрезками, перемежая их паузами для восстановления... Увы, специальных методик подготовки и адаптации к высокогорью мы фактически не получили.