Записки летчика М.С.Бабушкина. 1893-1938 - Михаил Бабушкин

Небо было ясное, облака стояли на высоте примерно шестисот метров. Перед полетом выяснили, что можем затратить на поиски ледокола не более пятидесяти литров бензина – этого хватит приблизительно на полтора летных часа. Если не найдем за это время «Малыгин», оставшийся бензин используем для полета на острова Карла. Там мы оставили при первом полете шесть бидонов, наполненных драгоценным горючим: его хватит на два летных часа. Оттуда, с островов Карла, мы сможем лететь прямо на остров Фойн (если погода будет благоприятной), либо выберем безопасное местечко и останемся поджидать прихода ледокола. Ведь рано или поздно «Малыгин» подойдет к островам Карла.

И вот мы в воздухе уже около полутора часов. Назначенный запас бензина израсходован. Напряженно шарим по горизонту – ледокола не видно. Я уже собирался повернуть к островам Карла, как вдруг Грошев толкнул меня локтем. Вдали он приметил точку, черневшую подле южной части острова Надежды.

– Есть, есть, Михаил Сергеевич! Летим туда!

Я привык считаться с моим товарищем, с которым провел немало летных часов. Но, несмотря на всю его опытность и предусмотрительность, он все же не был аэронавигатором, и нельзя было ручаться, что наблюдения его безошибочны. Кроме того, разве можно было предположить, что «Малыгин» очутится у самой оконечности острова Надежды, куда указывал Грошев? Мы знали, что в прибрежных водах много подводных камней и айсбергов, что судну пробраться к острову почти невозможно и что именно поэтому английские лоции запрещают судам подходить к острову ближе чем на десять миль. С какой же стати пойдет туда «Малыгин»?

Неужели команде «Малыгина» захотелось погулять по этому острову, на который никогда не ступала нога человека? Этого не могло быть. Ведь читали же малыгинцы в английской лоции, что любое судно, попав в эти воды, в девяноста случаях из ста рискует либо быть раздавленным айсбергами, либо наскочить на подводные камни и пропороть днище. Обо всем этом малыгинцы осведомлены не менее нас. Конечно, нам в воздухе не угрожают ни айсберги, ни подводные камни. Мы можем легко и безопасно приблизиться к острову и проверить, ледокол это или что другое. Но для проверки требовалось около двадцати минут, то есть двадцать пять литров бензина. Жалко. Я снова взглянул на остров:

– Нет, не может быть, это не ледокол…

Но Грошев настойчиво убеждал меня рискнуть. Без особой охоты направил я самолет к южной оконечности острова. Вскоре мы увидели подымающуюся снизу полоску легкого дымка. Дольше нельзя было сомневаться. Это был ледокол, стоявший под парами. Видеть его мы не могли, так как остров закрывал его своею тенью.

Я сейчас же поблагодарил Грошева и попросил передать приятную новость Фоминых. Приняв так неожиданно ледяную ванну, радист сидел весь мокрый и дрожал от холода. Фоминых от радости так громко закричал, что едва не заглушил шум мотора.

Очень приятно было видеть в бинокль радость наших товарищей на ледоколе. Взвивались флагманские флаги на мачте корабля. Мы низко кружили над ледоколом. На снегу в виде большой буквы «Т» разостлали полотнища красной материи; стоящие рядом люди махали нам, указывая место посадки. Но там, где могли стоять люди, не всегда может опуститься машина в две тонны весом. И я лишний раз прокружил над аэродромом. Опустился вполне благополучно, но подрулить вплотную к борту ледокола, как это делали раньше, на этот раз не удалось. Пришлось оставить самолет в ста пятидесяти шагах от ледокола. Вот будет возня, когда придется брать машину на ледокол!..

Нужно ли рассказывать, как нас встретили?! Тут было все: и возгласы, и рукопожатия, и поцелуи, и даже закуска с вином.

Малыгинцы рассчитывали, что мы направимся к островам Карла, и сами хотели пробиться туда, но дрейфующие льды отнесли судно в сторону. Для ледокола это было не совсем безопасно – он мог напороться на айсберги и подводные камни.

Но как бы там ни было, все хорошо, что хорошо кончается. Мы погрузили самолет и тронулись с нашей стоянки, так как все понимали, что оставаться вблизи такого опасного соседа, как остров Надежды, не годится.

Решили пробиваться через льды с восточной стороны к островам Карла, пользуясь образовавшимися после шторма разводьями.

Мы снялись в ночь на 5 июля и продвигались вплоть до 9 июля. Дул норд-вест. На пути встречались ледяные поля, плавание было довольно опасным.

Я окончательно убедился, что капитану ледокола приходится труднее, чем полярному летчику.

Особенно трудно лавировать в тумане – почти неизбежно собьешься с курса. Заходишь в разводье, а перед тобою новый лед. Его надо обойти – ищешь новых каналов. Берешь вправо, влево, но забирать слишком в сторону от курса не приходится.

Когда шли хорошо, мы делали около пяти миль в день. Если бы льды пропустили нас к островам Карла, оттуда долететь до острова Фойн было бы нетрудно.

Пятнадцатый вылет

7 июля встретили тяжелые льды; форсируя их, «Малыгин» получил несколько повреждений.

Теперь уж не было никакой возможности продвигаться. Ледокол сжег почти весь уголь, стал значительно легче и все чаще застревал даже на маленьких перемычках.

Нужно было предпринять что-нибудь решительное. Устроили совещание, подробно обсудили положение и наконец решили пробиться к находившемуся впереди нас ледяному полю, выгрузить на него самолет и при первой возможности попытаться произвести разведку в районе от островов Карла до Шпицбергена.

Целью разведки были поиски Амундсена, судьба которого интересовала и волновала нас, конечно, не меньше, чем участь экспедиции Нобиле. В дальнейшем самолет должен был направиться в район местонахождения группы Нобиле, затем свернуть к предполагаемому местонахождению группы Алессандрини и наконец возвратиться на ледокол. Если в районе ледокола будет туман, мы сможем опуститься на островах Карла у нашей базы и оттуда, выждав погоду и пополнив запасы бензина, вернуться на «Малыгин».

Выгрузили самолет и начали рулить на подходящее для старта место.

Все ледяное поле было покрыто лужами, проталинами, промоинами самых различных форм.

Вот в таких условиях мы рулили около полукилометра. Приходилось сильно напрягать внимание и соблюдать крайнюю осторожность.

Наконец мы поставили машину на линию взлета. После этого путешествия с одной лыжи была сорвана часть обшивки, другая пробита в двух местах, кроме того на обеих лыжах были порезы. Но в общем испытание они выдержали блестяще. Приятно отметить, что эти лыжи – нашего производства.

На борту самолета, кроме меня и Грошева, находился новый радист, прекрасно знающий свое дело.