Картофельная яблоня (сборник) - Алена Дашук

Крикнув это, император рванулся прочь.

– Хорошо, – услышал он вслед – последнее скажу, своими руками сына крепости отдашь. Да только зря. На тебе и его кровь будет.

Опомнился Пётр, когда под пальцами хрустнуло. Тонкая шея вещуна, сжатая руками государя-великана, посинела, тело билось в агонии. На губах лопались кровавые пузыри. В ужасе Пётр разжал пальцы, отпрянул. Предсмертные хрипы смолкли. Белые глаза стала заволакивать мутная пелена. Пётр Алексеевич кинулся прочь. Не раз подписывал он смертные приговоры. Случалось, убивал сам, но никогда вот так… немощного старика за одни слова безумные.

– Не орёл то был – стервятник. Не остановишь теперь… – ударил Петра в спину тихий голос.

Император замер. Обернулся. Нева лизала прибрежные камни илистым языком. Утро силилось пробиться сквозь плотную завесу туч. Берег был пуст.

Рождалась крепость трудно. Кого бревном или другой какой тяжестью придавит, кто надорвётся. Свирепствовала чахотка и прочие хвори. Косил народ голод. Скоро стройка стала расползаться с Заячьего острова на десятки вёрст вокруг. Росла из сырой земли новая столица.

В делах ратных построенной в самый короткий срок цитадели участвовать не довелось. Постепенно деревянные стены её покрывались камнем, рядом поднялся храм. За его возведением царь следил особенно ревностно. Точно спешил освятить землю, на которой зиждился исток града Петрова – Петропавловская крепость.

Первыми заключёнными Трубецкого бастиона стали двадцать два матроса с мятежного парусника «Ревель». Умер в Петропавловских казематах сын Петра Великого царевич Алексей. Несмотря на невообразимое количество воздвигаемых церквей и соборов, Санкт-Петербург в первое же десятилетие унёс больше сотни тысяч жизней. Словно огромная смертоносная воронка, он тянул и тянул под хлюпающую землю своих строителей. Власть смерти стервятником кружила над новой столицей.

Лицо Петра на белой наволочке выглядело особенно жёлтым. Веки отекли, стали прозрачными, похожими на студень. Царь с трудом приоткрыл глаза. Князь Меньшиков встрепенулся. Он давно сидел подле больного, ожидая, когда тот проснётся.

– Помру я, Алексашка, – выдавил Пётр. – Скоро уж.

– Да что ты, мин херц! – князь насмешливо фыркнул. – Ты! От простуды какой-то! – Смешок дался Меньшикову с трудом. Кто бы что ни говорил, он искренне любил своего взрывного, порой жестокого, но, в сущности, одинокого и скрыто от прочих страдавшего государя.

Пётр Алексеевич чуть хлопнул ладонью по покрывалу. Должно быть, отмахнулся.

– Ты вот что, последи, чтобы меня в Петропавловской усыпальнице положили, не вздумали отдельно чего городить.

– Мин херц…

Царь Пётр поморщился, двинул указательным пальцем – не смей перебивать.

– Не приняли жертвы моей… сына. Думал, остановлю мор, царевича отдал. Напрасно всё. Власти у него не было. Им-то власть нужна. Моей бы хватило. А я… – Пётр Алексеевич начал задыхаться. – Виноват я. Когда Алексея… не приняли, тысячами жизней заплатил, чтоб самому остаться… Ты не думай, не страшился я смерти. Отдал бы жизнь, если б сын начинания мои мог продолжить. А он слаб был, податлив. Загубил бы дело. Не приняли. Я им был нужен. Я или смертей тысячи. Власть…

– Заговариваешься ты, мин херц?! – покачал головой князь, кладя на лоб Петру ладонь. – Жар у тебя.

– Сам к ним пойду, – прохрипел царь. – Каяться буду. Горяч был… страстями обуян… За дело своё любую цену платил… не считал. – Внезапно глаза государя сверкнули, он схватил запястье Меньшикова, дёрнулся. Тут же приступ удушья сдавил Петру горло. Слова с трудом протиснулись сквозь судорожный кашель. – Нужна нам… та крепость… была! Нужна… Только… не вперёд её ставить… не такой… ценой. Церковь вперёд…

– Что ж тебе каяться?! – Князь осторожно вытянул руку из-под ослабевших пальцев Петра. – Ты Россию из тёмного угла вывел. Считаться с нами заставил. А цена… что ж – человек в муках рождается, а тут целая империя.

Пётр его не слышал. Блуждая взглядом по потолку, шептал горячо и скоро.

– Понял я, что за власть им нужна… Такая, чтоб народы ворочала. Или один, кто властью такой наделён, или уж тысячей смертей власть. Этакое тоже историю перекраивает. Так-то, Алексашка. Пойду прощение…

Голос Петра стал вовсе неслышен. Он что-то бормотал ещё, но разобрать слов было уже невозможно. Меньшиков с болью смотрел на опухшее лицо умирающего. Похоже, государь бредил. Знать, и впрямь, скоро преставится. Но царь промучился ещё несколько дней.

Граф Алексей Григорьевич Орлов отложил письмо. Возможно ли, чтобы Екатерина, всегда поражавшая его прозорливостью чрезвычайной, вдруг проявила такую недальновидность. И из-за кого! Из-за юной самозванки Таракановой, назвавшейся внучкой Петра Великого. Девица, безусловно, ловка, но в данный момент порядком подрастеряла благосклонность своих приверженцев, столь желавших видеть её на российском троне.

Граф покосился на послание императрицы. «Если это возможно, приманите ее в таком месте, где б вам ловко бы было посадить на наш корабль и отправить ее за караулом сюда». Орлов передёрнулся. Воевать с особами женского пола он был не приучен. А тут ещё приписка – в случае провала коварного плана Екатерина позволила бомбардировать Дубровник, где скрывалась самозванка, из корабельных орудий. Не смешно ли?! До этого, конечно, не дойдёт. Тараканова давно грезит привлечь на свою сторону русскую эскадру, стоящую у берегов Италии. Пишет ему, графу Орлову, главнокомандующему эскадры, многообещающие ласковые письма. Сулит, в случае её восшествия на престол, осыпать милостями. Стоит лишь сделать вид, что он поддался… Да, заманить княжну на корабль нетрудно. Без всякой пальбы. Но как всё это низко! Граф нервно заходил по каюте. Что могло случиться, чтобы Екатерина обрекла его на такую мерзость?

Княжна сделала несколько шагов навстречу Орлову. Чёрные волосы, чуть раскосые неуловимого цвета глаза. Лоб белый, высокий, говорящий о незаурядности ума. «Ох, хороша! – подумал граф. – Неудивительно, что к своим годам она имеет список любовников, насчитывающий десятка полтора известнейших фамилий».

– Рада видеть вас, граф! – княжна одарила Алексея Григорьевича улыбкой, от которой у того по телу поползли сладкие мурашки. – Не желаю говорить с вами о делах. Давайте поболтаем, как старые друзья. Поверьте, хоть я и вижу вас впервые, но по письмам успела проникнуться к вам самой нежной симпатией. – Она чуть тронула кончиками прохладных пальцев руку графа. Орлов готов был поклясться – в этот миг карие глаза её стали синими, а локон на виске цвета воронова крыла вспыхнул вдруг медью.

– Буду счастлив, – пробормотал граф, касаясь губами её руки. Кожа пахла чем-то пряным, восточным. Вероятно, это был один из тех ароматов, что помогали княжне лишать воли и разума европейских аристократов. Европа теперь была одурманена мистическим флёром сказок тысяча и одной ночи. Персия, Турция или… Россия – всё едино, лишь бы восточней рационального Запада. Как, должно быть, будоражила их мысль, что прекрасная дева с глазами Шехерезады окутана ещё и мороком российского престолонаследия. И кому какое дело, что она практически не говорит по-русски, да и в истории государства Российского путается изрядно. Граф Орлов видел – княжна направляет на него все имеющиеся в её арсенале чары. А имелось у неё немало. «Ну, нас этими штучками не проймёшь! – с отвращением подумал граф. – Сами с Востока».

Скоро местные сплетники растрезвонили весть – у графини Силинской (под этой фамилией прибыла многоликая в Пизу, где Орлов снял для неё дом) новый любовник. Командующий русской эскадрой. Блестящ, но для молоденькой графини староват, ему уж под сорок. Однако Силинская от бравого офицера без ума. Ещё бы, предупредителен, к ней является всегда в парадной форме с орденской лентой через плечо. Уже и в опере вместе появлялись. Говорят, и на загородные прогулки вдвоём ездят.

Местная знать бурлила. Удушливым дымком стелился шепоток – графиня вовсе никакая и не графиня, а самая что ни на есть Елизавета II. Та самая, у которой вероломная Екатерина отняла принадлежащий той по закону престол. Неужели?! Елизавета и Орлов, главнокомандующий екатерининской эскадрой?! Да, да, представьте…

Эскадра встретила гостью царским салютом, музыкой и дружным «ура!».

– Привыкайте, – Орлов помог Таракановой взойти на борт флагманского корабля «Три иерарха». – Скоро так встречать вас будут всюду.

– Такова воля Бога и моей матушки Елизаветы Петровны, – княжна смиренно потупилась.

– Не только, – подхватил граф. – Помню, в прошлом году вы писали, что у вас и копии завещаний Петра I и царицы Екатерины I имеются. Напрасно вы не опубликовали их в европейских газетах, как намеревались. Помните, вы писали мне об этом? Даже у самых недоверчивых отпали бы всякие сомнения.