Голос крови. Антология - Рубин Алекс

— Ничего страшного, ногу потянула. Она не говорила? Видно, не хотела тревожить, да и пустяки это, сущие пустяки.

Да, пустяки все, стучится в голове, и удар о бампер и лобовое стекло, от которого она пролетела метров пятнадцать по дороге, и два с лишним часа в операционной, и вампирская сущность… ну что тут может быть серьезного?

— Телефончик ее подскажете?

И голос елейный:

— Да, конечно.

Женщина кажется завороженной. Муж ее ушел в себя и в разговоре не участвует. Ему куда как интересней футбол на канале «Спорт».

Звоню, лишь выбравшись на улицу. Дворик эхом передразнивает шаги. Лиза долго не берет трубку, так и вижу, как она пытается понять, что за номер, и стоит ли отвечать незнакомцу.

— Алло.

— Елизавета?

— Да.

Не первый раз слышу ее голос, но сейчас в нем звучат все оттенки усталости, от раздражения до апатии.

— Это Даниил Радов, врач из больницы, куда вас привезли после… случая. Нам нужно поговорить.

— О чем?

Столько равнодушия, что даже теряюсь. Фоном— детский писк и какой-то шум.

— Ваше состояние нуждается в постоянном наблюдении, нам необходимо встретиться, я разъясню ситуацию.

Говорю, а главного сказать так и не решаюсь.

— Я… не сейчас. Может быть, позже. Извините, я спешу.

— Елизавета, я сказать хотел, что тогда вы были очень плохи, на краю гибели, и я… в общем, мне пришлось сделать кое-что, что изменило вашу сущность, и… — я понимаю, что несу бред, но продолжаю говорить. — Вы в опасности, вернее, даже не вы сами, а люди, вас окружающие, и я советовал бы воздержаться от длительных контактов… Лиза? Лиза! Вы меня слушаете?

— Да. Чего вы хотите?

Нервозность в ее голосе нарастает, едва не звенит.

— В общем, вы теперь… ох, лучше бы нам все же встретиться! Черт! Вы теперь вампир, и в ближайшие часы вам будет хотеться крови, и жажда эта будет только…

«…усиливаться», хочу добавить, но она перебивает:

— Вы все врете!

— Лиза! Подождите, послушайте меня!

— Я не желаю вас слушать!

Короткие гудки вызывают недоумение и злость. Набираю номер еще раз, вызов идет, время все тянется и тянется, а меня будто не слышат. Чертыхаюсь и бегу обратно. Город отзывается эхом, насмехаясь надо мной, очень странным вампиром.

Брови девицы взлетают, когда она вновь видит меня под дверью.

— Опять к Заботиным? Тебе что там, медом намазано? — решает съязвить она.

Смотрю так, что она замолкает, шарахаясь в сторону. Вновь баррикады, занавески в проемах, дети, громкие разговоры, запах жареной рыбы. В комнату едва не влетаю. От взгляда трезвеет даже отец девушки.

— Где она живет?!

— На Дровяной, но сейчас в садике, на работе… наверное… Мать теряется и снова трет пальцы, будто озябнув.

Во дворе цепляется местный житель; я даже не слышу, что ему надо. Рокоча, нарастает злость, скребет в горле, призывая залить жажду. Выравниваю дыхание, заставляю себя уйти. Спокойствие и тишина. В машине всегда свежая кровь в пакете, во избежание. Свежая. Ха!

Ищу на карте адрес и лечу через половину города, утешая себя мыслью… да какой там «утешая»! Едва ли не впервые в жизни молясь. О том, чтобы успеть.

Город смеется в открытую, наполняя улицы автомобилями и зажигая на светофорах столь им любимый красный сигнал.

Учреждение по воспитанию «нашего будущего» выглядит донельзя мирным и спокойным, насколько вообще может быть спокойной пара сотен детишек. Дети орут и носятся по дворику, полностью игнорируя воспитателей.

Я снова слышу вопросы: что, как, почему; обрываю их и улыбаюсь, потому как время, ускользающее время… Мне отвечают, что, да, работает здесь такая. Была, но ушла уже, отпросилась пораньше по состоянию здоровья, очень уж плохо ей стало.

Еще б ей было хорошо!

Спешу, теперь уже домой к девушке. Кляну себя, как последнего идиота. Вот он, мой выбор в действии. Какое же безрассудство — плодить потенциальных убийц, у которых жажда крови лежит в основе их сути!

А город все смотрит, видя насквозь. Город наш такой же, как мы, — вампир. Высосет силы, подарив взамен вполне земное наслаждение — затейливой красотой и ритмом, пороками и приключениями. Мы дети его.

Подъезд встречает меня грохотом и криком. Кричат так, будто видят что-то жуткое, но неизбежное. Деревянная, но крепкая на вид дверь поддается не сразу, трещит и подрагивает, грозя вывалиться вместе с косяком; от следующего удара не выдерживает замок. Визг повторяется. Узкий коридор, единственная комната похожа на поде битвы, у стены на диване замерла, вцепившись в кухонный нож, девушка, другая хищно оскалившись, неспешно подходит к ней.

— Стой!

Обе они поворачиваются ко мне. Блондинка, бледная, с уставшими глазами и неправдоподобно алыми губами, выкрикивает:

— Это все ты виноват!

В мою сторону летит стул, затем покрывало. Отбиваю первое, уворачиваюсь от второго. Лизонька шипит разъяренной кошкой, бросается, метя когтями в глаза. Заламывая руки драчунье за спину, и думаю, как же она прекрасна. Сильна в своей злости, но слаба от голода и переживаний. Она дергается и рычит, забывая слова, а я все надавливаю на запястье, заставляя уткнуться носом в пол.

— Пусти ее! — подает голос несчастная жертва. — Кто ты вообще такой?!

Переключение внимания достается дорого: Лизавета изворачивается, и острые зубки впиваются в мою ногу, прокусывая плотные джинсы. Бью нахалку наотмашь, и еще, пока она не разжимает челюсти, теряя ориентацию. Сгребаю ее в объятия, она тяжело дышит, бурно вздымается грудь под тонкой сорочкой, в глазах блеск безумия, клычки обагрились красным.

Целую ее, чувствуя собственный вкус на губах. Ее запах будоражит, влечет, и уже невозможно оторваться. Она замирает, но тут же горячо отвечает на поцелуй. То впивается яростно, то смакует, покусывая, царапая в кровь. Страсть опутывает, увлекая, стучит в ушах, распаляет тело. Руки взлетают, сдирая лишнее, что мешает касаться. Трещат пуговицы на сорочке, дрянной ремень не желает поддаваться, а ладони ищут жадно, обжигая.

— Чертовы извращенцы! — доносится сквозь глухую пелену.

Звякает жалобно замок, стучат каблуки по лестнице, вторя сердитому бормотанию, но все так нереально. Есть только я, она и наше желание.

— …в нем столько света и красок…

Не сразу понимаю, что она говорит о нашем городе, прекрасном в своем сиянии. И возражать не хочется, потому что вижу, на миг лишь, но вижу его таким.

Город улыбается и шепчет, что наша сущность — это дар. Разве я смог бы раньше быть столь хладнокровным и точным, работать без выходных, будто двужильный? Побывать там, куда обычному человеку вход недоступен? Получить то, о чем давно так мечтал, — ночи без сна?