Бездна - Роберт Силверберг

Один из джилли снова издал непристойный звук. Вальбен невольно задумался: «А не тот ли это абориген, что урчал и храпел на меня так угрожающе сегодня рано утром? Ну, там, у электростанции…»

Делагард рискнул смягчить создавшееся напряжение, просигналив:

«Прошу прощения за невольное вторжение». В ответ – молчание и отстраненные взгляды холодных безразличных глаз.

Лоулер попробовал изменить ситуацию: «Чем мы можем загладить свою вину за нарушение правил хорошего тона?»

И снова никакой реакции со стороны аборигенов.

– Грязные подонки, – пробормотал Делагард. – Как бы мне хотелось проткнуть их жирные животы!

– Они понимают это, – сказал Лоулер, – и поэтому не хотят общаться с нами.

– Я ухожу. Говорите с ними сами.

– Если вы полагаете, что игра стоит свеч…

– Вы у них пользуетесь хорошей репутацией. Напомните им, кто вы такой и кем был ваш отец.

– А другие предложения у вас есть? – поинтересовался Вальбен.

– Послушайте, я просто пытаюсь помочь… Ну, давайте… Приступайте к делу так, как считаете нужным. Я жду вас на верфи. Зайдите туда на обратном пути, заодно расскажете о ходе переговоров.

И Делагард поспешно растворился во тьме.

Вальбен еще на несколько шагов приблизился к застывшей шестерке аборигенов и вновь начал с приветственного жеста. Затем он представился: «Я Вальбен Лоулер, врач, сын Бернета Лоулера, врача, Великого Целителя, которого вы наверняка помните, человека, который спас ваших детей от страшной беды – гнойничкового заболевания плавников».

В сложившейся ситуации присутствовала сама госпожа Мрачная Ирония: именно так начиналась речь, которую доктор репетировал сегодня ночью. В конце концов он получил возможность выступить с ней, хотя и в совершенно иной обстановке и по абсолютно другому поводу.

Джилли смотрели на него и не отвечали.

«По крайней мере, они перестали издавать непристойные звуки», – успокоил себя Лоулер и взмахнул руками, изображая: «Нам приказано оставить остров. Это правда?»

Двеллер, стоявший слева, издал шелестящий звук, означающий подтверждение.

«Это причинит нам горе. Можете ли вы изменить свой приказ?»

Последовал негативный ответ от джилли, стоящего справа.

Лоулер безнадежно уставился на них. Ветер крепчал, бил ему в лицо, принося с собой тяжелый запах, издаваемый самими аборигенами. Он снова почувствовал приближение приступа тошноты.

Джилли всегда представлялись ему существами странными и загадочными, даже немного отталкивающими. Он понимал, что их нужно воспринимать как нечто должное, как один из аспектов того мира, в котором жили люди, словно они – своеобразное напоминание о небе и океане. Но, несмотря на то, что человеческая община и аборигены обитали рядом, их пути никогда не пересекались, джилли оставались творениями совершенно иного мира. Чужими. «Они и мы… Люди и представители других ареалов обитания… Между нами не может быть никакого родства, никакой связи. Но почему? – частенько задумывался Лоулер. – Ведь для меня сей мир не менее родной, чем для них».

Оборвав поток собственных мыслей, Вальбен продолжил свой монолог, обращаясь к стоявшим перед ним двеллерам: «Те ныряльщики погибли в результате несчастного случая. Никто не хотел причинить им зло».

Бум! Взвизг! Хвш-ш!

Это означало: «Нас не интересует, почему это произошло. С нас довольно и того, что это случилось».

За шеренгой стоявших джилли то вспыхивал, то гас тусклый зеленоватый свет, выхватывавший из темноты странные сооружения, – статуи? машины? идолов? – что занимали открытое пространство в центре селения: непонятные по своему назначению куски и осколки металлов, которые с таким упорством и настойчивостью добывались из тканей мелких морских животных и собирались в создававшие впечатление хаотических, тронутых ржавчиной груды металлолома.

«Делагард обещал больше никогда не использовать ныряльщиков», – просигналил Лоулер, переходя к по-детски наивным унизительным переговорам и надеясь, что эта фраза хоть как-то изменит напряженную обстановку.

Взвизг! Бум! Полное безразличие.

«Не могли бы вы подсказать нам, как можно все изменить к лучшему? Мы сожалеем о случившемся, весьма сожалеем».

Никакого ответа! Холодные желтые глаза, пристально, но отстраненно всматривающиеся в него.

«Это же полнейший идиотизм! – подумал Вальбен. – Все равно, что спорить с ветром».

– Черт возьми! – крикнул он, дублируя слова жестами. – Но ведь здесь и _наш дом_!

Три грохочущих звука.

«Найти другой дом? – переспросил Лоулер. – Но мы любим это место! Я здесь родился. Мы никогда не причиняли вам вреда, никто из нас! Мой отец… Вы знали его… Он помог вам, когда…»

И вновь – непристойный звук.

Далее продолжать разговор было совершенно бессмысленно. Вальбен полностью осознал всю его бесполезность. Он начинал раздражать их. Вот-вот придет черед грохочущих звуков, сердитого храпа и гнева. Тогда-то уж может произойти все что угодно.

Коротким взмахом плавника один из джилли дал понять, что встреча окончена. В их желании поставить на этом точку сомневаться не приходилось.

Лоулер сделал жест разочарования, вместе с тем выражая огорчение, душевную боль и тревогу.

Один из двеллеров неожиданно разразился быстрой последовательностью раскатистых звуков, которые можно было истолковать почти как выражение сочувствия. Или это только показалось Лоулеру?

В этот момент, когда Вальбен предавался размышлениям, одно из существ вышло из ряда джилли и, к великому изумлению парламентера, шаркая ластами, стало приближаться к нему, протягивая «руки»-плавники. От удивления Лоулер не мог сдвинуться с места. Что это? Двеллер навис над ним, подобно каменной стене, «Вот оно, – пронеслось в голове доктора, – нападение, случайный, но несущий смерть взрыв раздражения у джилли».

Вальбен застыл, словно статуя. Отчаянный рефлекс самосохранения истошно вопил внутри него, призывая к бегству, но не хватало сил сдвинуться с места.

Двеллер схватил его за руку, притянул к себе и накрыл ластами в тесном удушающем объятии. Лоулер почувствовал, как острые загнутые когти слегка впились в спину, удерживая его с какой-то странной таинственной нежностью. Почему-то сразу вспомнились красные отметины, продемонстрированные ему Делагардом.

«Ну, ладно, – подумал доктор. – Делайте, что хотите. Пусть все идет к черту!»

Ему еще никогда не приходилось так близко стоять с джилли. Абориген прижал его голову к своей мощной груди. Вальбен слышал, как там бьется сердце двеллера – раздавалось не знакомое человеческое «тук-тук», а неведомое «тамтам-там, там-там-там». Загадочный мозг джилли находился всего в нескольких сантиметрах от его щеки. Вонь, исходившая от аборигена, заполняла легкие Лоулера; у него закружилась голова, подступила тошнота, но он по какой-то непостижимой причине не испытывал ни капельки страха. Эта фантастическая ласка двеллера казалась чем-то невероятным, поэтому в душе Вальбена просто не осталось места для боязни. Подобная близость существа из другого мира перемешала все представления о них в голове доктора. Ощущение, сравнимое по силе с ураганом, и столь же мощное, как сама Великая Волна, пронизывало всю его сущность. Во рту он почувствовал вкус водорослей, а по жилам вместо крови вдруг побежала соленая морская вода.

Несколько мгновений джилли удерживал его, словно пытаясь что-то сообщить ему – что-то, совершенно не передаваемое словами. И это объятие нельзя было назвать ни дружеским, ни враждебным; его смысл находился вне пределов понимания Лоулера. Хватка сильных конечностей существа хотя и казалась грубой, не приносящей каких-либо приятных ощущений, но в намерения джилли явно не входило причинить вред. Вальбен чувствовал себя, словно младенец, которого ласкает странная уродливая и холодная кормилица, или подобно крошечной кукле, что прижимает к груди некое громадное животное.

И тут двеллер отпустил его, оттолкнул от себя и, шаркая ластами, снова вернулся к остальным.

Лоулер продолжал стоять, не двигаясь с места. Его пробирала дрожь. Он наблюдал за тем, как джилли, не обращая внимания на него, тяжело повернулись и отправились обратно в селение. Вальбен застыл и долго смотрел им вслед, ничего не понимая. Затхлый запах застоявшейся морской воды, исходивший от аборигенов, еще не рассеялся. Лоулеру почему-то показалось, что теперь этот аромат будет вечно преследовать его.

«Должно быть, они прощались, – наконец сделал вывод доктор. – Конечно, прощались! Последнее „прости“ от джилли, нежное прощальное объятие. Гм… Возможно, не такое уж и нежное, но, по крайней мере, вполне дружелюбное. Хм!.. Неужели есть основания так думать? Наверное, нет. Но и предполагать что-то другое тоже не приходится… Ладно, назовем это жестом прощания, – решил он, – и наконец поставим точку в сем запутанном предложении».