Россия XVIII в. глазами иностранцев - Коллектив авторов

их хорошо слышать. После обеда, чисто царского, продолжавшегося весело несколько часов, новобрачных повели в их спальню, в нескольких шагах от дома, на берегу Яузы. Это был небольшой деревянный дом, нарочно выстроенный, в одном конце коего поставили постель совершенно простую. Большая часть общества разъехалась между 10-ю и 12-ю часами, но оставшиеся в слободе почивали по разным домам, на воротах которых было написано мелом, кто где должен остаться. Они были нарочно приготовлены по приказанию его царского величества для того, чтобы русские легче могли назавтра явиться к месту, где оставались новобрачные, а оттуда направиться в гости в дом генерал-майора Менезия, где вдова его живет и в настоящее время. Боярыня, представлявшая царицу (императрицу), и ночевала в этом огромном каменном здании, по-царски устроенном и находящемся на большой улице слободы, а новобрачная явилась туда на другой день рано утром. Его величество также прибыл сюда в 10 часов, но без сопровождения иностранцами. Пробывши здесь часть времени, он поехал в надлежащем порядке к дому г-на Лупа, который ожидал его у ворот вместе с несколькими нашими (голландскими) купцами. Государь приостановился немного с сопровождавшими его, не сходя с лошади, и г-н Луп угощал его величество здесь разными напитками (сладкими водками).

Не хочу обойти здесь молчанием одно обстоятельство, которое порядком насмешило всех. Жених ехал верхом на превосходном жеребце, а другой господин ехал на кобылице, ни в чем по красоте не уступавшей жеребцу. Оба животных были в яру и приготовлены уже к случке, и жеребец не замедлил покрыть кобылицу. Всадник, ехавший на кобылице, проворно и ловко соскочил с нее, а жених не потерял даже своего стремени. Случай этот произвел общий и громкий смех. Шутку эту хотели проделать еще при выходе из дому, но тогда это не удалось.

Вскоре затем увидел я царевича, верхом на лошади, в сопровождении множества боярских детей, а стремянной прислужник вел под уздцы лошадь его. За ним следовала карета новобрачной, как сказано выше, парой, а за этой — большая карета в двенадцать лошадей, в которой сидела боярыня, представлявшая царицу (императрицу), потом следовало множество других карет, наполненных русскими госпожами. Когда приехали к дому, в котором праздновалась свадьба и в который я постарался пробраться другой дорогой, его величество вошел в дом, а за ним следовала молодая, которая, впрочем, прошла в другое здание отдельного помещения, налево, где жил некогда генерал Лефорт, вдова коего там еще находилась. Большая карета приостановилась, чтобы осторожней проехать, потому что она по высоте своей с трудом проходила в ворота, да не могла поворотить и назад по чрезвычайной узости улицы. Во время такой остановки молодой царевич сошел с лошади и стал у кареты, где и оставался до тех пор, пока карета не прошла наконец в ворота, причем верх кареты зацепился за арку ворот и остался на ней. После этого царевич прошел через двор в дом, а названая царица (императрица) вышла из кареты и вошла в дом по лестнице с правой стороны. Иностранные гости и жены их отправились за ней туда же. Здесь оставались все так же долго, как и перед тем, пока это второе собрание не кончилось.

Но последний день, т. е. третий, решено было праздновать в немецких платьях, и все оделись в эти платья, кроме нескольких русских боярынь, оставшихся в своих платьях. И в этот день еще раз отправились все к новобрачным, но уж не с общим поездом, а порознь. За столом мужчины и женщины сидели вместе, как это водится у нас, и после пира плясали и прыгали для удовольствия его величества и всех гостей. Таким образом, окончилось это свадебное торжество почти за полночь, на описание которого, полагаю, читатель гневаться не будет по причине особенностей оного.

2 февраля, в воскресенье, после полудня, в 3 часа, привезли на санях часть шведских пленных, о которых говорено было выше. 4-го числа приехали за мной, чтобы представить меня его величеству, который находился в это время во дворце князя Александра Даниловича Меншикова, его главного любимца. Дворец этот называется Семеновским, по имени села, находившегося в получасе от слободы. Я застал его величество занятым испытанием нескольких пожарных огнегасительных труб, вновь привезенных из Голландии, которые оказались хорошими. Увидя меня, государь подозвал меня к себе и повел в комнаты. (...) «Вы многое видели, — сказал он мне, — но сомневаюсь, чтобы вы когда-нибудь видели подобное тому, что вам сейчас покажут». Он велел, вслед за тем, одному бедняку-русскому, которого нарочно привели сюда по его приказанию, распахнуть свое платье. Я содрогнулся при виде этого несчастного. Взглянув на его тело, я увидел у него выше пупа на три пальца справа опухоль, похожую на кишку, длиной почти в руку и шириной в четыре пальца, в которую выходила вон вся принимаемая им пища; и этот бедный страдалец прожил уже девять лет в таком положении. Несчастье это произошло от удара ножом, который до того раздражил и повредил часть обычного пищеводного прохода, что никакие лекарства не излечили повреждения. Это был мужчина двадцати пяти лет. Я откровенно сознался, что не видел никогда ничего подобного, но прибавил, что я также знал одного человека, у которого испражнения совершались ртом, чему государь, в свою очередь, немало удивился. Затем он велел подавить несколько рану несчастного, для того чтобы получше ознакомить меня со свойством болезни, и вся пища выходила оттуда вполовину переваренная. Поговорив со мною часа с два, его величество, приказавший во все это время угощать меня разными напитками, оставил меня, и князь Александр подошел ко мне. Он сказал мне, что царь, узнав, что я искусен в живописи, пожелал, чтобы я снял портреты с трех юных малых княжен, дочерей брата его, царя Ивана Алексеевича, царствовавшего вместе с ним до кончины своей, последовавшей 29 января 1696 года. Это, собственно, и было главным поводом, прибавил он, для чего я приглашаюсь теперь ко двору. Я с удовольствием принял такую честь и отправился с сим вельможей к царице, матери их, в один потешный дворец его величества, называемый Измайловым, лежащий в одном часе от Москвы, с намерением прежде увидеть княжен, чем начать уже мою работу. Когда я приблизился к царице, она спросила меня, знаю ли я по-русски, на что князь Александр ответил за меня отрицательно и несколько времени продолжал разговаривать с нею. Потом царица приказала наполнить небольшую чарку водкой, которую она и поднесла собственноручно князю, и князь, выпив, отдал чарку одной из находившихся здесь придворных