Магазин потерянной любви - Константин Шеметов

– Исторически, – продолжала Нефёдова, – музыка представляет собой довольно эффективный инструмент пиара. Хоть и недолговечный, – добавила она. – Вскорости на смену музыке придут звуки – бытовые, промышленные, звуки природы, а там и тишина.

Первобытная тишина, размышлял Митя. Тайка, как никто другой, знала о будущем пиара. Но знала ли она о будущем человечества – вопрос. Насколько вообще правомочно говорить о параллельном развитии различных сфер жизни? Иными словами, блоха если и донимала Вику Россохину, то донимала сама по себе и безо всякой связи с Викиной предрасположенностью. К чему была предрасположена Вика? Да кто ж её поймёт.

Тайка всё смотрела на люстру и думала о своём.

– И что у нас там с Джони? – спросила она.

На этот раз Нефёдова выглядела куда интересней. Она будто вышла из имидж-салона и теперь излучала состоятельность подиумной модели. Взгляд у неё был живой, но был ли этот взгляд искренним – Митя сомневался. Он рассказал ей про «Ардис», уценённый отдел в «Библио-Глобусе», про Карла Проффера, опального политика Немцова и про блоху.

– Блоха что надо, – ответила Нефёдова и просмотрела содержание сборника. – Почти все новые, – заключила она.

В её голосе сквозило сожаление. Так и хотелось утешить её, да что толку. Если подумать – Митя и сам бы расстроился. Фактически Тайку отстранили от ведения Джониных дел. Даже по скромным подсчётам Тайка лишилась не менее полутора миллионов за текущий тираж, солидной суммы за переиздание в будущем, не говоря уже о правах на книгу.

Ещё один фактор КОМИССИИ, мелькнула мысль. Стоимость услуги, как видим, в значительной степени непредсказуема. Подобно биржевым индексам, комиссия зависит от множества случайных событий: сегодня ваш продукт в цене, но уже завтра не миновать уценки.

Вот и с Тайкой то же. Она вдруг сникла. Даже её белоснежные зубы внезапно потускнели. Тая подошла к окну, да так и простояла там битый час в глубокой задумчивости. Митя терпеливо ждал. Он заказал себе ещё виски и всё играл свою мазурку, как ни в чём не бывало. К нему то и дело подходили посетители кафе и с умилением слушали. Редко кто музицировал здесь. Так что поклонников у Мити поприбавится.

– Ну что, идёмте? – внезапно оживилась Нефёдова.

За окном сгустились сумерки. Они вышли на улицу и осмотрелись. Словно на перепутье, у Земляного Вала стояли двое: Митя Захаров и Тайка Нефёдова. Со стороны они выглядели влюблённой парой. Их взору открывалась полная Луна, фрагмент эстакады на Садовом кольце и пиццерия «Папа Джонс» с другой стороны улицы.

А теперь вот что: перенесёмся в Лондон на набережную Альберта к Музею истории сада. Который день уже ко входу в музей приходила Эмили Бонер – ещё одна восторженная почитательница Джони Фарагута. Придёт и сидит себе на ступеньках, вглядываясь в бескрайнюю даль. О писателе она узнала из галереи «Интерпола» и теперь искала с ним встречи, то и дело назначая свидание у Museum of Garden History.

Джони не знал, что и думать, но познакомившись с Эмили, быстро убедился в её порядочности. Так что время от времени он приходил. Эмили кидалась к нему навстречу, и они допоздна ошивались не бог весть где. Часами смотрели на Темзу, сидели по клубам и до утра занимались любовью, где придётся: у неё, в парке у Victoria Station, а то и в подземном переходе у Букингемского дворца. Бонер изучала русскую культуру в Кембридже и даже съездила как-то в Мухосранск посмотреть, как люди живут. «Посмотрю, как люди живут», – засмеялась она в тот раз на таможне.

Люди жили там – не приведи господи. Но это лишь подзадоривало Эмили. По её мнению, мир был абсолютным культурологическим абсурдом, а Джони как раз и привлекал её тем, что исследовал этот абсурд. К тому же он ненавидел его всей душою и искал спасения от него всеми доступными ему средствами. «Что Путин, что Ангела Меркель, – говорил он, – разница лишь в количестве пролитой крови». Особенно его смешили все эти бесконечные требования свободы собраний. На западе, к примеру, свобода собраний существовала давным-давно, а что толку? Тамошние демонстранты и до сих пор свободно выходили на улицу, но большей частью их требования никого не интересовали. Их требования не выполнялись и в лучшем случае влияли только на сменяемость власти. При этом любая власть преследовала одно и то же – своё счастье.

Иными словами, свобода собраний в Джонином понимании ничего не решала. Тем более она ничего не решала в России. Те, кто хотел собираться, собирались и так. Дело в другом. По-настоящему здесь протестовали единицы. Потомки уцелевших храбрецов. Чудом оставшихся в живых буниных, ахматовых и бродских. Остальные если и возмущались чем – то скорей для развлечения, а то и для корысти. Так что выхода нет. Даже протестуя против бандитов, русские избирали их снова и снова.

Ума им не хватает, а не свободы, не сомневался Джони. Лучше б вообще не ходили к урнам. В целом же свобода собраний притупляла ироничный взгляд на вещи. Взять хотя бы американскую мечту. Никакая свобода собраний не прибавит вам ума. Или вы приличный человек и тогда сочиняете легкомысленную прозу, или бандит, и тогда управляете «Прекрасным миром компьютеров».

Уж чего-чего, а этих магазинов хватало.

Они были разбросаны по всей Земле. Капитализм бодро шествовал по миру, и Эмили, надо сказать, недоумевала: Джони считал себя антикоммунистом и тем не менее неистово критиковал буржуазную демократию. Может быть, он анархист? – спрашивала она саму себя. Впрочем, без разницы. Джони нравился ей – будь он даже дураком-анархистом.

В тот день, 17 июня, Джони появился у Museum of Garden History, как она и просила, без пятнадцати шесть. На нём были синие джинсы, голубая худи и белые кеды Converse. Стояла пятница. Лондонцы прогуливались вдоль Темзы, прохладный ветер шелестел листвою и накрапывал дождь.

– Your latest book is delicious (твоя последняя книжка восхитительна), – сказала Эмили.

– Спасибо, – ответил Джони.

На самом деле он понимал, что книжка никакая не восхитительная. «Ардис» взялся за неё только из жалости. Рассказы были слишком заумными, а издатели ждали от него романа. «We expect from you a classic novel, – писали они. – Available in a popular style of the novel – with criticism of the regime, with sex and the elements of the investigation» («Мы ждём от вас классический роман. Доступный роман в популярном стиле – с критикой режима, сексом и элементами расследования»). Легко сказать. Джони был отщепенцем. У него не было постоянной работы, дома и хотя бы отчасти законных прав. Его искали по всему свету. И вот-вот схватят, опасался он. Ни о каком гражданстве США «Ардис» и не заикался.

В реальности он был нелегалом, приехавшим в Англию по туристической путёвке да так и оставшимся здесь. Большей частью он жил у Рёнэ на острове Джерси и время от времени приезжал к Эмили. В основном на выходные – так было проще и ей, и ему, и Рёнэ. В будни Наташа работала, а Джони сидел в её доме за компьютером, изредка поглядывая на залив Сент-Обин и размышляя, насколько вообще серьёзна жизнь. Всё больше он склонялся, что несерьёзна. Она опасна, сулит трудности, но в конечном итоге все заканчивают одинаково. Так почему бы не повеселиться? – заключал Джони.

К полуночи, напившись коктейлями на John Street, они сняли номер в дешёвом отеле и занялись любовью. Любовью они занимались по обыкновению и как ни в чём не бывало. Лишь бы Эмили нравилось, думал он. Эмили нравилось, и Джони предвкушал тёплые дни. «Тёплые дни» – ещё одна русскоязычная группа, которую Джони нет-нет, а и слушал. Она была по крайней мере сносной, что уже немало для современной клубной музыки. Группа хоть и распалась год или два назад, Джони до сих пор носил значок «Тёплых дней», прицепив его к рукаву и радуясь безразличию ко всему мало-мальски серьёзному. Уж эти мальчики точно не цеплялись за жизнь. Они смеялись над нею, и Джони смеялся вместе с ними.

В ту же ночь на другом конце света занимались любовью и Митя Захаров с Тайкой Нефёдовой. Оставив кафе «Тайм», они подобрались к Яузе, миновали Солянку и дворами вышли на Мясницкую к Джониному планетарию.

– Ну что, останетесь? – спросила Тайка.

– Останусь, – ответил Митя.

А почему бы и нет? Захаров исподволь чувствовал близость с Нефёдовой. Она нравилась ему с первой встречи, а её белоснежные зубы так и манили. Тайка вообще привлекала своей порочностью, что ли. Митя никуда не спешил, да и куда было спешить?

Миллионы людей в тот день занимались любовью: и Джони с Эмили в Северном Лондоне, и Хьюлет с Лизой Берковиц по Интернету, и Наташа Рёнэ – хоть и сама с собой, зато вдохновенно.

Занималась любовью со своим Шивой и Вика Россохина – в прошлом продавщица «Прекрасного мира компьютеров» и последняя любовь Джони Фарагута. Занималась, а сама подумывала о будущем. По идее, ей пора было определиться, но что-то никак. Одно дело – секс, думала она, а другое – наслаждение от материнства. Несмотря ни на что, Вика помнила о Джони и, казалось, даже ждала его – исподволь, подсознательно, и всё же. Что с того, размышляла Vi, что он изгой. Он неплохой человек, к тому же любил её, как никто другой.