Страна клыков и когтей - Джон Маркс

— Она… она устаревшая, — пробормотала я.

— Мечи тоже, — отозвался он. — Но ведь они свое дело делают.

Это угроза? Я не стала выяснять. Сжав руки на коленях, я посмотрела ему прямо в глаза.

— Думаю, мне следует говорить начистоту, мистер Торгу. Вы не подходите для участия в моей программе.

Он ответил жутковатой синезубой вкрадчивой улыбкой.

— Могу я узнать причину?

Я почувствовала, как кровь приливает к моим щекам. Сухожилия у меня в груди и в руках словно затянуло узлом, волосы упали мне на лицо. Я смахнула со лба кудри. Чтобы унять все растущее напряжение, я отпила вина. С этого момента мне оставалось несколько вариантов, некоторые исключительно женственные. Кое-кто из моих коллег готов в качестве последнего средства даже расплакаться, лишь бы добиться своего. Я знаю одну женщину (она работает в газете), которая напекла печенье для целой компании воспитательниц детского сада из Восточной Германии, а после намеренно разрыдалась, когда они не купились на сладкое. Она получила доступ к их файлам. Другие прибегают к глубоким вырезам, агрессивному флирту или эмоциональному шантажу. Я обычно становлюсь стервозной.

— Наша программа выходит в эфир уже три десятилетия, мистер Торгу. У нас нюх на сюжеты, так мы определяем, какой удастся, какой нет.

— Три десятилетия, — насмешливо повторил он. — Надо же. Так долго?

Он вернулся к еде. Его огромные лапищи сжимали приборы, словно специально для него изготовленные: трезубую вилку и большой кухонный нож с зубчиками. Нет, «приборы» тут неподходящее слово. Они были изготовлены не из серебра или нержавеющей стали. Металл казался темным, с ржавым отблеском. Нож — так тот просто выглядел древним. Я никогда ничего подобного не видела. Мне в голову бы не пришло, что кто-то может пользоваться таким за обедом. Не в силах отвести взгляд, я следила за переходом пищи — от клинка к вилке и к пальцам, обхватившим их как лианы. Торгу сглотнул, и мне показалось, что вид у него стал чуточку моложе, морщины на лбу разгладились, даже в седых волосах появились черные пряди. Но его зубы, которые к концу вчерашнего вечера уже не казались такими черными, сейчас поблескивали, словно заново покрытые свежим слоем тьмы.

Я с усилием подавила тревогу. Придется на него нажать. Придется замучить его вопросами.

— Вы называете себя бизнесменом. Какие в точности дела вы сегодня вели?

Он не ответил.

— Где вы родились?

Он продолжал молча: ел и ел.

— Как долго вы провели в заключении?

— Сорок лет.

Ложь, в лучшем случае — преувеличение. Слишком молодо он выглядел. Да и вообще, проведи он в тюрьме так долго, когда он успел стать главой обширной преступной организации? Разве только ее существование — еще большая ложь.

— Расскажите, чем вы занимаетесь. Торгуете оружием? Крадете нефтяные танкеры? Отмываете деньги для террористов? Или на самом деле вы в Трансильвании блюститель интересов правительства?

Лес за окном залил охристый свет. Мне показалось, я мельком увидела передний бампер его «порше», блеск металла между еловых колонн. Успею я до него добежать? Дверцы открыты или заперты? И где ключ от замка зажигания? Торгу поглядывал на меня так, что я осознала, какую совершила ошибку, согласившись сюда приехать. Этот тип никогда не даст мне ответов, какие можно пустить в эфир.

— Прежде чем я уеду, — раздраженно бросила я, — вы хотя бы признаете, что заняты преступной деятельностью?

— Нарушение закона. Да?

Я тряхнула головой. Его жеманство стало последней каплей.

— Будет вам, мисс Харкер. Преступник — это тот, кто нарушает закон. Тут вы ведь не будете спорить?

Я молчала, отказываясь подыгрывать, настроение у него разом испортилось, и в голос вкрались жалобные нотки.

— Да. Я нарушал закон. Но как вы назовете человека, который нарушает обещание?

Моя сумочка лежала у ножки стула. Стараясь не наклоняться, я попробовала дотянуться до нее, но не достала.

— Лжецом, — ответила я.

— А того, кто ломает шею?

— Дурнем, если это его собственная. — Изобразив чихание, я нагнулась, схватила сумочку и поставила себе на колени. — Убийцей, если чужую.

— Дурнем, — повторил он. Слово ему явно понравилось, и он наградил меня одной из самых своих непрезентабельных улыбок. — А как бы вы назвали того, кто убивает и ломает время?

Я глянула влево, запоминая, где именно выход в вестибюль, и положила салфетку на нож, надеясь незаметно смахнуть его в открытую сумочку.

— Мы что, играем в «Алису в Стране Чудес»?

— Прошу вас, мисс Харкер.

— Не понимаю, о чем вы.

В горле у него что-то сухо задребезжало, возможно, смешок. Его левая рука легла на его странный нож.

— Разве телепродюсеры не убивают время? Не разламывают его на очень маленькие кусочки? Разве вы сама не преступница? Иного рода?

— Не смешно, — бросила я.

Но он упорствовал в своих дурацких потугах на юмор.

— Разве убивать время не большее преступление, чем нарушать закон? Законы меняются от культуры к культуре. Но время везде одинаково.

— Сейчас вы попусту тратите мое.

— Спасибо, дорогая. Да, совершенно верно. И я с большей радостью доверю провести со мной интервью закоренелой преступнице вроде вас, чем добропорядочному гражданину. Еще вина?

В наш разговор вернулось подобие благовоспитанности. Торгу занялся открыванием новой бутылки.

— Вы меня убедили, мисс Харкер. Я решил дать вам интервью. Что на это скажете?

Предыдущего получаса словно бы не было вовсе, будто я и не говорила ему, что все кончено. Он снова наполнил бокалы.

— Сперва о месте съемок. Где мы его проведем? Я бы предложил Нью-Йорк-сити. Chez vous[2].

Идея поразила меня настолько, что я даже не стала подыгрывать.

— Вы, наверное, шутите.

Оказывается, нет. Подобную мысль я отвергла бы даже в обычных обстоятельствах, но выразилась бы более дипломатично. Я объяснила бы, что для человека, подобного ему, для разыскиваемого преступника, почти невозможно получить американскую визу, указала бы на отсутствие должных мер безопасности, подчеркнула бы, как важно для раскрытия темы, чтобы глава организованной преступности Восточной Европы предстал перед зрителем в своих собственных владениях. И наконец, я, возможно, смилостивилась бы и сказала, что, вероятно, это можно будет обсудить позднее. Но сейчас какой в том смысл?

Он не дал мне и шанса перечислить возражения. Ему было безразлично.

— Большую часть приготовлений я возьму на себя, — продолжал он. — Но вы должны сделать для меня две вещи. Во-первых, подписать мое прошение о получении визы.