Комната - Эмма Донохью

Я вспоминаю, что море — настоящее. Снаружи все настоящее, потому что я видел самолет в голубом небе среди облаков. Мы с Ма не можем выйти наружу, потому что не знаем кода, но все равно то, что снаружи, — настоящее.

Раньше я не понимал, что не надо злиться из-за того, что мы не можем открыть дверь. Это все потому, что моя голова была слишком маленькой и не могла вместить в себя то, что находится снаружи. Когда я был малышом, то и думал как малыш, но теперь мне уже пять лет, и я знаю все.

Сразу же после завтрака мы принимаем ванну. Вода течет такая горячая, что от нее идет пар. Мы наполняем ванну до краев, еще немного, и вода начнет переливаться на пол. Ма ложится на спину и чуть было не засыпает, но я бужу ее, чтобы вымыть ей голову, а она моет мою. После этого мы стираем белье, но на простынях много длинных волос, и нам приходится их убирать. Мы устраиваем соревнование — кто быстрее это сделает.

Мультфильмы уже закончились, по телевизору показывают детей, которые красят яйца для Сбежавшего Кролика. Я перевожу взгляд с одного ребенка на другого и говорю про себя:

— Вы все настоящие.

— Для пасхального кролика, а не сбежавшего, — поправляет меня Ма. — Мы с Полом любили пасхальные яйца. Когда мы были детьми, пасхальный кролик приносил нам ночью шоколадные яйца и прятал их в разных местах — на заднем дворе, под кустами, в дуплах, даже в гамаке.

— А этот кролик требовал, чтобы ты отдавала ему свои зубы? — спрашиваю я.

— Нет, он приносил яйца бесплатно. — Лицо Ма снова становится скучным.

Я думаю, что пасхальный кролик не знает, где находится наша комната, к тому же у нас нет ни кустов, ни деревьев — они все за дверью.

Сегодня у нас счастливый день — в комнате тепло, и у нас много еды, но Ма совсем этому не рада. Наверное, она скучает по цветку. Я предлагаю сыграть в прогулку. Мы идем, держась за руки, по нашей Дорожке и называем все, что попадается нам на пути.

— Ма, смотри, водопад. — Минуту спустя я снова восклицаю: — Смотри! Дикий зверь!

— Ух ты!

— Теперь твоя очередь.

— Ой, смотри, — говорит Ма, — улитка.

Я наклоняюсь, чтобы рассмотреть ее.

— Смотри, огромный бульдозер сносит небоскреб. Смотри, зомби распустил свои слюни.

— Джек! — На лице Ма мелькает улыбка. Потом мы ускоряем шаг и поем «Эта земля — наша земля».

После этого мы кладем на пол ковер, и он превращается в ковер-самолет, на котором мы пролетаем над Северным полюсом. Потом Ма предлагает расслабиться. Мы лежим неподвижно, но я забываю, что шевелиться нельзя, и чешу нос, поэтому выигрывает Ма. Я предлагаю сыграть в трамплин, но она говорит, что больше не хочет сегодня заниматься физкультурой.

— Давай сделаем так — я буду прыгать, а ты — комментировать.

— Нет, извини меня, но я хочу прилечь. — Сегодня она какая-то скучная.

Я очень медленно вытаскиваю яичную змею из-под кровати. Мне кажется, я слышу, как она шипит:

— Здравс-с-с-твуй.

Я глажу ее, особенно те скорлупки, которые потрескались или имеют зазубрины. Одна из них рассыпается прямо у меня в руках, и я делаю клей из муки и наклеиваю кусочки скорлупки на разлинованную бумагу, из которой мы делаем гору с зубчатой вершиной. Я хочу показать мою работу Ма, но вижу, что ее глаза закрыты. Тогда я залезаю в шкаф и играю в шахтера. Я нахожу у себя под подушкой золотой самородок. На самом деле это зуб. Он не живой и не сгибается, но его можно разбить, и нам не надо бросать его в унитаз. Это — часть Ма, ее мертвый плевок.

Я высовываю голову из шкафа и вижу, что глаза Ма открыты.

— Что ты делаешь? — спрашиваю я ее.

— Думаю.

Я могу думать и при этом заниматься чем-нибудь еще, неужели она не может? Она встает и идет готовить обед. Она берет оранжевую коробку с макаронами. Я обожаю их!

После обеда я изображаю Икара, крылья которого тают на солнце, а Ма очень медленно моет посуду. Я жду, когда она закончит, чтобы снова поиграть со мной, но она не хочет играть. Она сидит в кресле и просто качается.

— Что ты делаешь?

— Думаю. — Минуту спустя она спрашивает: — А что это у тебя в наволочке?

— Это мой рюкзак. — Я повязал себе на шею наволочку за углы. — Я сложил туда наши вещи, которые нам понадобятся снаружи после того, как нас спасут. — Я засунул туда зуб, джип, дисташку, свое и мамино белье, носки, ножницы и четыре яблока на тот случай, если мы проголодаемся. — А там есть вода? — спрашиваю я.

Ма кивает:

— Да, реки, озера…

— Нет, вода для питья. Там есть краны?

— Да, полным-полно.

Я рад, что не надо тащить с собой бутылку с водой, потому что рюкзак и так уже слишком тяжелый. Мне приходится оттягивать узел на шее, чтобы он не мешал говорить.

Ма все качается и качается.

— Когда-то я мечтала о том, чтобы меня спасли, — говорит она. — Я писала записки и прятала их в мешках с мусором, но никто их не находил.

— Тебе надо было бросить их в унитаз.

— И когда мы кричим, никто нас не слышит, — продолжает она. — Однажды я полночи включала и выключала свет, а потом поняла, что никто этого не видит.

— Но…

— Никто нас не спасет.

Я некоторое время молчу, а потом говорю:

— Ты ведь не знаешь, что там есть.

Я никогда еще не видел такого странного выражения на ее лице. Лучше бы она сегодня опять ушла, чем была такой, которая совсем не похожа на мою Ма. Я достаю с полки все мои книги и читаю их: «Объемный аэропорт», «Детские стихи» и «Дилана-землекопа», мою любимую книгу, и «Сбежавшего Кролика». Эту я читаю только до половины, оставляя вторую для Ма. Вместо этого я читаю «Алису», пропуская рассказ о страшной Герцогине.

Наконец Ма перестает качаться.

— Можно мне пососать?

— Конечно, — отвечает она. — Иди сюда.

Я сажусь к ней на колени, поднимаю ее футболку и долго-долго сосу.

— Ну что, наелся? — шепчет она мне в ухо.

— Да.

— Послушай, Джек. Ты меня слушаешь?

— Я всегда тебя слушаю.

— Нам нужно бежать отсюда.

Я с удивлением смотрю на нее.

— И нам придется сделать это без посторонней помощи.

Но она же сама говорила, что мы похожи на людей в книге, а разве можно убежать из книги?

— Мы должны составить план. — Голос Ма звучит очень высоко.

— Какой?

— Если бы я знала! Вот уже семь лет я пытаюсь составить этот план.

— Мы можем разбить стены. — Но у нас нет ни джипа, ни даже бульдозера, которые могли бы их разрушить. — Мы можем… взорвать дверь.

— Как?

— Как это сделал кот в «Томе и Джерри».

— Это хорошо, что ты занимаешься мозговым штурмом, — говорит Ма, — но нам нужна идея, которая сработает.

— Очень сильный взрыв, — предлагаю я.

— Если он будет очень сильным, то мы с тобой тоже погибнем.

Об этом я как-то не подумал. Я выдвигаю другую идею:

— Ой, Ма! Мы можем однажды дождаться прихода Старого Ника и сказать ему: «Посмотри, какой вкусный пасхальный пирог мы испекли, съешь большой кусок этого пирога», а сами его отравим.

Но Ма качает головой:

— Если мы его отравим, то никогда не узнаем кода.

Я думаю так напряженно, что у меня начинает болеть голова.

— Есть еще какие-нибудь идеи?

— Но ты ведь отвергла все мои идеи.

— Прости, прости. Я пытаюсь быть реалистичной.

— А какие идеи реалистичны?

— Не знаю, не знаю. — Ма облизывает губы. — Я все время думаю, как бы нам воспользоваться моментом, когда открывается дверь. Если четко рассчитать время, то сможем ли мы проскочить мимо него за те секунды, пока она будет открыта?

— О, это крутая идея.

— Давай я отвлеку его, а ты в это время выскользнешь наружу. — Но Ма качает головой. — Ничего не выйдет.

— А вот и выйдет.

— Он схватит тебя, Джек, схватит еще до того, как ты добежишь до середины двора и… — Она замолкает.

Через минуту я спрашиваю:

— Есть еще какие-нибудь идеи?

— Эта мысль все время крутится у меня в голове, словно белка в колесе, — произносит Ма сквозь зубы.

В каком таком колесе? В чертовом колесе на ярмарке?

— Нужно его перехитрить, — говорю я.

— Но как?

— Ну, может, так же, как он заманил тебя, когда ты была студенткой, в свой грузовичок, с помощью пса, которого на самом деле не было.

Ма выдыхает:

— Я знаю, ты хочешь помочь, но, может, ты помолчишь немного, пока я думаю?

Но мы думаем, напряженно думаем вместе. Я встаю и, взяв банан с большим коричневым пятном, съедаю его. Коричневая часть — самая вкусная.

— Джек! — Глаза у Ма расширяются, и она говорит очень быстро: — Твоя идея с собакой — отличная идея. А что, если мы сделаем вид, что ты заболел?

Сначала я не могу понять. Потом до меня доходит:

— Это вроде пса, которого не было?

— Совершенно верно. Когда он придет, я могу сказать, что ты заболел.

— Чем?