Комната - Эмма Донохью

— А у меня есть другие имена?

— Нет, ты всегда Джек. Ой, нет, я забыла — ты ведь носишь мою фамилию. — И она показывает на свое второе имя.

— Зачем?

— Ну, чтобы показать, что ты отличаешься от всех других Джеков в мире.

— Каких других Джеков? Из сказок?

— Нет, от настоящих мальчиков, — отвечает Ма. — Снаружи живут миллионы людей, и имен на всех не хватает, поэтому многие носят одинаковые имена.

Я не хочу, чтобы мое имя носил кто-нибудь еще. Живот у меня болит все сильнее. У меня нет кармана, поэтому я засовываю мамину записку в трусы, и она царапает мне кожу.

За окном постепенно темнеет. Мне хочется, чтобы день не кончался и ночь вообще не наступала. Сейчас 8:41, и я в постели, тренируюсь лежать совершенно неподвижно. Ма наполняет горячей водой полиэтиленовый пакет и крепко завязывает его, чтобы вода не пролилась. Она засовывает его в другой пакет и тоже завязывает его.

— Ой! — Я пытаюсь отодвинуться.

— Это твой лоб? — Она снова кладет пакет мне на лицо. — Он должен быть горячим, иначе ничего не получится.

— Но мне больно.

Она прикладывает пакет к своему лицу.

— Потерпи еще минутку.

Я закрываю лоб кулаками.

— Ты должен быть храбрым, как принц Джекер-Джек, а то наш план сорвется. Может, мне сказать Старому Нику, что тебе стало лучше?

— Нет.

— Я уверена, что Джек — Победитель великанов положил бы горячий пакет себе на лицо, если бы это было нужно. Ну, давай же еще немного.

— Дай я сам. — Я устраиваю пакет на подушке, а потом укладываюсь на него лицом. Временами я поднимаю голову, чтобы передохнуть, а Ма щупает мой лоб или щеки и говорит:

— Горячо, — но потом снова заставляет лечь на пакет.

Я тихонько плачу, но не из-за того, что мне жарко, а потому, что скоро придет Старый Ник, если он, конечно, сегодня придет, я не хочу, чтобы он приходил, мне кажется, что я по-настоящему заболею. Я прислушиваюсь, не раздастся ли бип-бип. Я надеюсь, что он не придет, я не болый, а самый настоящий трус. Я бегу в туалет и какаю, а Ма размешивает мои какашки. Я хочу смыть их, но она говорит «нет», комната должна провонять насквозь, как будто у меня вчера был понос.

Когда я возвращаюсь в кровать, она целует меня сзади в шею и говорит:

— У тебя отлично получается, а то, что ты плачешь, — это даже лучше.

— Почему?

— Потому что ты действительно кажешься совсем больным. Давай что-нибудь сделаем с твоими волосами… Надо было подумать об этом заранее. — Она наливает немного зеленой жидкости для мытья посуды себе на руки и втирает мне в волосы. — Теперь они кажутся жирными от пота. Но только пахнут они слишком хорошо, надо, чтобы от тебя плохо пахло.

Она убегает, чтобы посмотреть на часы.

— У нас осталось совсем мало времени, — говорит Ма и вся трясется. — Какая же я дура, от тебя должно сильно вонять, ты ведь… Держись.

Она наклоняется над кроватью, издает какой-то странный кашляющий звук и закрывает руками рот. Этот звук повторяется снова и снова. Потом из ее рта падает какая-то масса, вроде плевка, но только намного гуще. Я узнаю в ней рыбные палочки, которые мы ели на ужин. Ма растирает эту массу по подушке и моим волосам…

— Не надо! — кричу я, пытаясь увернуться.

— Извини, но я должна это сделать. — Глаза Ма как-то странно сияют. Она мажет своей блевотиной мою футболку, даже мои губы. Она пахнет очень мерзко, остро и ядовито. — А теперь клади лицо на горячий пакет.

— Но…

— Делай, что тебе говорят, Джек, да поживее.

— Я передумал.

— Мы с тобой не в игрушки играем, так что передумывать нельзя. Клади лицо.

Я плачу и ложусь лицом на горячий пакет.

— Ты — злая.

— У меня есть на это причины, — отвечает Ма.

И тут раздается: бип-бип, бип-бип.

Ма быстро хватает пакет и проезжает им по моему лицу…

— Ш-ш-ш. — Она закрывает мне глаза, кладет меня лицом на вонючую подушку и натягивает мне одеяло на самую шею.

Вместе со Старым Ником в комнату врывается прохладный воздух.

Ма кричит:

— Явился наконец.

— Говори потише, — негромко отвечает Старый Ник ворчливым голосом.

— Я просто…

— Заткнись. — Снова раздается бип-бип, а потом бум. — Ты знаешь правило, — говорит он, — не издавать ни звука, пока не закрылась дверь.

— Прости меня. Я сорвалась, потому что Джеку совсем плохо. — Голос Ма дрожит. На мгновение я и сам верю в это, она притворяется даже лучше, чем я.

— Здесь ужасно пахнет.

— Это потому, что из него выходит через оба отверстия.

— Наверное, какая-то инфекция, — говорит Старый Ник.

— Он болен уже более тридцати часов. У него озноб, он весь горит…

— Дай ему таблетку от головной боли.

— А что, ты думаешь, я делала весь день? Его от них рвет. У него даже вода не задерживается.

Старый Ник переводит дыхание.

— Дай мне посмотреть на него.

— Нет, — говорит Ма.

— Пусти меня к нему…

— Нет, я же сказала, нет…

Я лежу, уткнувшись лицом в вонючую подушку. Глаза мои закрыты. Старый Ник стоит рядом с кроватью и смотрит на меня. Я чувствую, как он кладет свою руку на мою щеку, и тихонько вскрикиваю от страха. Ма говорила, что он потрогает мой лоб, а он дотронулся до щеки. Его рука совсем не похожа на мамину. Она холодная и тяжелая…

— Надо купить ему лекарств посильнее в круглосуточной аптеке.

— Посильнее? Но ему только пять лет, его организм полностью обезвожен, он весь горит бог знает от какой инфекции, — кричит Ма. Она не должна кричать. Старый Ник этого терпеть не может.

— Заткнись на секунду и дай мне подумать.

— Его надо немедленно везти в больницу, и ты это прекрасно понимаешь.

Старый Ник издает какой-то звук, но я не знаю, что это означает. Голос Ма звучит так, как будто она плачет.

— Если ты сейчас же не отвезешь его в больницу, он может…

— Хватит истерик! — прерывает ее Старый Ник.

— Ну, пожалуйста, я тебя очень прошу.

— Ни в коем случае.

Я чуть было не добавляю «Хозе». Это слово вертится у меня на языке, но я его не произношу, я вообще нечего не говорю, а лежу неподвижно, словно мертвый.

— Скажешь им, что он — незаконно проживающий в стране иностранец без документов, — говорит Ма. — Он не в состоянии и слова сказать, и, как только они сделают ему капельницу, ты привезешь его назад. — Голос Ма удаляется, наверное, она идет за Старым Ником к двери. — Ну пожалуйста. Я все для тебя сделаю.

— А, что с тобой разговаривать, — отвечает Старый Ник. Судя по его голосу, он стоит уже у самой двери.

— Не уходи… Прошу тебя…

Что-то падает. Но я так напуган, что не осмеливаюсь даже открыть глаза. Ма плачет. Я слышу звук бип-бип, потом бум. Дверь закрывается, и мы остаемся одни. В комнате тихо. Я пять раз пересчитываю свои зубы, всякий раз получая двадцать, только один раз выходит девятнадцать, но я считаю снова и получаю двадцать. Я тихонько открываю глаза и смотрю по сторонам. Ма сидит на ковре, опершись спиной о дверную стену. Она глядит в пустоту. Я шепчу.

— Ма?

И тут мне кажется, что она улыбается. Как странно!

— Я что, плохо притворялся?

— О нет. Ты играл, как кинозвезда.

— Но ведь он не отвез меня в больницу.

— Ну и ладно. — Ма встает и, намочив водой тряпку, подходит и вытирает мне лицо.

— Но ты ведь сказала… — Я вспоминаю о своем горящем лице, рвоте и о том, как до меня дотрагивался Старый Ник. — Болезнь, грузовичок, больница, полиция, спасение Ма.

Ма кивает, поднимает мою футболку и вытирает мне грудь.

— Это был план А, и он удался. Но, как я и думала, он слишком сильно испугался.

Тут что-то не так.

— Он испугался?

— Ну, он боится, что ты расскажешь врачам о нашей комнате и полиция посадит его в тюрьму. Я надеялась, что он все-таки рискнет отвезти тебя в больницу, если решит, что тебе угрожает смертельная опасность, но никогда по-настоящему не верила, что он это сделает.

Теперь я все понял.

— Ты меня обманула, — рычу я. — Ты и не думала, что я проедусь в коричневом грузовике.

— Джек, — говорит Ма, так крепко прижимая меня к себе, что ее кости давят мне на лицо.

Я отпихиваюсь.

— Ты сказала, что больше не будешь мне врать и всегда будешь говорить только правду, а потом снова соврала.

— Я делаю все, что могу, — отвечает Ма.

Я сосу губу.

— Послушай. Можешь послушать меня хотя бы минуту?

— Мне надоело тебя слушать.

Она кивает:

— Я знаю. Но все равно послушай. Мы переходим к плану Б. План А был на самом деле лишь частью плана Б.

— Ты мне об этом не говорила.

— Он очень сложный. Я обдумывала его несколько дней.

— У меня тоже есть миллион мозгов для обдумывания.

— Да, есть, — соглашается Ма.