Бегство из психушки - Георгий Богач

Как-то поздно вечером в палату Балуева вошли три человека. Они посмотрели на больного, неподвижно глядящего на потолок.

– Не обращайте на него внимания. Этот тип в ступоре, ничего не видит, ничего не слышит и ощущает себя несчастным неполитым помидором на грядке под палящим солнцем, – сказал один из вошедших. – Обсудим наши дела здесь, потому что они не терпят отлагательства, а другого тихого места мы сегодня не найдем. Все кабинеты заняты.

Троица уселась за столом у окна и стала шепотом что-то обсуждать. Шепот становился все громче, перешел на громкую речь, а потом и на крик. От шума Балуев вдруг стал приходить в себя.

– Что же это получается, а? – кричал один из вошедших. – Волошин, убивший целую семью, отвалил вам, Петр Кузьмич, двадцать пять лимонов за то, что я признал его параноиком, который не отвечает за свои деяния и поступки, а из этой суммы мне досталось всего лишь двести косых. А кому же достались остальные рублики? Александру Сергеевичу Пушкину? Или, быть может, Михаилу Юрьевичу Лермонтову?

– Я не обязан отчитываться перед каждым лохом в белом халате. Все ушло на дело, и я советую тебе не совать в него свой длинный любопытный нос.

– А я, Петр Кузьмич, наступив на горло собственной песне, вынужден его совать и с вами, старым бандитом, общаться, несмотря на то что меня от вас мутит. Либо вы отдаете мне мои кровные восемь лимонов, либо я завтра же иду в прокуратуру. Но пойду я не к купленному вами Сабодажу, а к Марии Григорьевне.

Послышались глухие удары и падение тяжелого тела на пол.

Балуев открыл глаза и увидел одного из троих на полу. Над ним кто-то склонился и прямо через рукав халата сделал укол старым стеклянным шприцем. Упавший задергал ногами, стал царапать ногтями пол, захрипел и затих.

– Простите, шеф, но больше терпеть этого поганца я уже не мог, да и вам он изрядно надоел. Кныш, помогите мне вынести этого урода в ординаторскую. Через час яд бесследно рассосется. Это очень хороший яд. Кстати, он закончился, и для работы мне на первое время нужно еще хотя бы миллилитров двести. На вскрытии у Старостенко обнаружат обширный инфаркт. Получится, что наш коллега умер на своем рабочем месте, как и подобает истинному врачу. Сейчас позвоню его жене и скажу, что мы обнаружили Анатолия Михайловича лежащим на полу у своего письменного стола.

– Ты, Рим, не очень-то раззванивайся. Все знают, что с женой Старостенко у тебя были шашни.

Сергей Балуев вдруг повернулся на бок, почесал за ухом и чихнул. Его взгляд встретился с взглядом круглолицего человека с маслянистыми глазами.

– Где я? – хрипло спросил Сергей.

– А? Что? Вы уже очнулись? – переспросил человек с маслянистыми глазами.

– Где я?

– Вы там, где вам и положено быть. В своей палате. Вы слышали, о чем мы здесь говорили?

– Слышал, но так и не понял, за что вы убили этого человека. А вас я узнал. Вы – Петр Кузьмич Загниборода, доцент.

– Да, я доцент Загниборода. А вы Сергей Балуев, врач, находитесь в отделении для больных с обострением психических заболеваний. У вас маниакально-депрессивный психоз – МДП. Сейчас, после депрессии, вы стали впадать в маниакальную фазу и у вас начался бред со слуховыми галлюцинациями – вы слышали то, что не звучало. Какую оценку по психиатрии вы получили в мединституте?

– Пятерку.

– И вы не знали, что у вас МДП?! Быть этого не может!

– Я и сейчас не верю, что у меня МДП.

– И напрасно. Есть неоспоримый симптом, говорящий о том, что вы страдаете этой болезнью.

– И какой же это симптом?

– Больные, находящиеся в депрессивной стадии МДП, нередко убивают своих детей, чтобы уберечь их от жизненных испытаний. Вы тоже пытались убить своего сына. Ваш сосед Владимир Ермольев видел, как вы, стоя на балконе, держали его за ноги над тротуаром. Ермольев успел перебраться к вам и вырвать ребенка из ваших рук.

– Этого не может быть!

– Есть видеозапись, на которой Ермольев подробно рассказывает об этом эпизоде вашей болезни. Эпизод страшный, но вполне вписывается в картину МДП. Мы, правда, еще не успели отдать эту видеозапись в прокуратуру. Просто некогда, – Петр Кузьмич мягко, по-отечески, улыбнулся и ласково посмотрел на Балуева. Казалось, что глаза Петра Кузьмича плавают в подсолнечном масле.

– Мой сын жив?

– Жив. Но если бы его не спас ваш верный друг Ермольев, то он упал бы на обледенелый тротуар головой вниз и сломал бы свою тоненькую детскую шейку. Его кровь пролилась бы на лед и смерзлась бы с ним в обледенелую красно-розовую лужицу, – проникновенным голосом произнес Загниборода. – К весне эта лужица растаяла бы, смешавшись с вешними водами. И кровь вашего малыша впиталась бы в землю, а на ней выросли бы желтые цветы. К осени эти желтые цветы превратились бы в круглые одуванчики, и ветер развеял бы их по земле. А следующей весной лесные поляны покрылись бы желтыми цветочками, в каждом из которых была бы хоть одна молекула крови вашего несчастного сыночка, – маслянистые глаза Загнибороды трагически увлажнились. – Ваш сыночек превратился бы в цветы, из которых девушки плели бы себе желтые веночки на голову, но он бы уже никогда не смог поцеловать ни одну из них, – тихо добавил Петр Кузьмич. – И в этом были бы виноваты вы, человек, страдающий маниакально-депрессивным психозом, – громогласным голосом завершил Загниборода свою речь.

Балуев вздрогнул, а потом покрылся потом и весь задрожал. Петр Кузьмич внимательно на него посмотрел. За время лежания на больничной койке Балуев заметно похудел, обрюзг, и его тело стало дряблым. Его длинный нос уныло опустился вниз, щеки обвисли, и лицо стало напоминать морду обиженного пса.

– В вашем мозгу тлеет болезнь, которая, подобно мине замедленного действия, рано или поздно взорвется новой депрессией со всеми ее последствиями, и вы вновь попытаетесь убить своего сына. Вас надо спасать от самого себя. Сейчас же вам начнут делать уколы, стабилизирующие психику и избавляющие вас от бреда, – жестким речитативом произнес Загниборода.

– А кто же назначит мне эти уколы? Я даже не знаю своего лечащего врача, – по-собачьи преданно глядя в глаза Загнибороде, сказал Балуев.

– Теперь вашим лечащим врачом буду я, доцент Петр Кузьмич Загниборода, заместитель директора института по лечебной работе, – голосом гипнотизера продекламировал Петр Кузьмич. – Должен вас предупредить, что за попытку убийства своего сына вам грозит солидный срок. Но мы, врачи, гуманные люди, конечно же, признаем вас невменяемым, так как вы больны МДП. Вы пройдете курс лечения в нашем институте, и если наступит стадия стойкой ремиссии, то не исключено, что вас смогут выписать на амбулаторное лечение. Мы, как ваши коллеги, оградим вас от ответственности за преступление, – округлое лицо Загнибороды расплылось в радужной улыбке, – но при условии, что вы беспрекословно будете выполнять все лечебные процедуры, которые я вам назначу.

Доброжелательно похлопав Балуева по плечу и ободряюще улыбнувшись, Петр Кузьмич вышел из палаты. Через пару минут в палату вбежала медсестра со шприцем и ампулой в кюветке.

– Сергей, беги отсюда! Загниборода назначил тебе уколы, от которых ты станешь бесчувственным овощем. Беги!

– Кто вы?

– Ты меня не знаешь. Я медсестра, которая четыре месяца подряд делала тебе уколы и массаж. Меня зовут Марина Коновалова.

– Мне некуда бежать!

– Тебя ждут в прокуратуре. Вот телефоны и адрес, – Марина протянула Сергею бумажку и мобильный телефон. – Беги в прокуратуру и расскажи там обо всем, что видел и слышал сегодня, когда очнулся. Ты поможешь вывести на чистую воду всю эту банду. Вот тебе одежда. Переодевайся и беги, вечером будет уже поздно. Моя сменщица введет тебе в задницу такой укол, после которого ты уже перестанешь нормально соображать. Загниборода тебя уже никогда не выпустит из нашей психушки.

…Дежурный прокурор Лев Николаевич Островский внимательно выслушал Балуева.

– А теперь подведем итоги сказанного вами. Во-первых, вы бежали из отделения для психически больных людей в стадии обострения. Во-вторых, вы поступили туда по «Скорой помощи». В-третьих, вы покушались на жизнь собственного сына. При этом вы утверждаете, что в Институте психоневрологии действует некая банда, зарабатывающая большие деньги на том, что признает преступников недееспособными и невменяемыми. Где эти люди?

– Не знаю. Значит, вы мне не верите?

– Я вам верю, но нужно, чтобы вам поверили другие. А для этого нужны факты, факты и еще раз факты. Вы помните хоть кого-нибудь, кто лежал с вами в одном отделении?

– Нет. Я не помню даже врачей и медсестер. Я помню только тех, кого видел перед побегом из больницы.

– Звучит не очень убедительно, я бы даже сказал, совсем неубедительно.

Прокурор взял лежащий на столе мобильный телефон, нашел в его памяти нужный номер и нажал кнопку.

– Николай Харитонович? Это Островский. Ко мне пришел человек, которому удалось бежать из того самого института. Балуев Сергей. Он оказался свидетелем убийства доктора Старостенко и разговора Загнибороды со своей командой. Что? Инфаркт у Старостенко вызван искусственно подручным Загнибороды Римом Гаязовым, а Загниборода – правая рука Нежкова. Хорошо. Запишем его показания на видео, а запись придержим до очной ставки. А что делать с Балуевым? Хорошо. Мы вернем его обратно в институт. Будем ловить Нежкова и Загнибороду на живца.