Избранное - Борис Сергеевич Гусев

что должен выступить с речью. Но что сказать? Точнее, не что — это известно, — а как сказать. Какие найти слова. Вдаваться в причины временных неудач? Не тот час. Но что они сами-то думают?

— В тяжелое время пришлось встретиться, земляки, — начал Гнедаш. — Я ведь тоже с Украины. И все мои родные — здесь, под оккупацией. Мать, жена, сестры. Даже не знаю, живы ли…

Он остановился, помолчал.

— Бои идут кровавые на всех фронтах. Ленинград осажден. Все же, наверное, до вас дошли слухи: вот уже год, как город в тяжелой блокаде.

— Немцы-то не взяли его? — послышался чей-то вопрос.

— Нет. Пока что. Но, думаю, и не возьмут. Они его предполагали взять к ноябрю сорок первого. Не вышло. Ну, а после разгрома под Москвой они неуверенно себя чувствуют.

— До нас то ще не дошло, — виновато улыбнулся один из сидящих в кругу, — жмут, аж не вздохнуть…

И как бы в поддержку этих слов по рядам пробежал ропот.

— Так будет жать, конечно, что вы думали?! То ж немец, фашист, — вставил Степан Ефимович.

Гнедаш продолжал:

— И нам нельзя сидеть сложа руки. Мы и собрали вас, чтобы сообща подумать, как лучше вести борьбу с фашистами здесь, в тылу врага, в то время как наши братья сражаются там, на фронте.

Говорил он очень недолго, закончил крылатой тогда фразой: «Пусть знают палачи…» Подошел Степан Науменко, обнял его. Начались вопросы — о Москве, о жизни там, на Большой земле. Науменко предупредил: «Товарищи, после митинга не расходиться. Будет деловая часть, все как полагается…»

А затем Ким беседовал с каждым в отдельности. Жителям Остра, Нежина, Козельца, Бахмача, Конотопа, а также сел, расположенных на шоссейных дорогах, он дал задание следить за проходящими немецкими частями, считать танки, орудия, самолеты на аэродромах врага. Многие просили оставить их здесь, в лесу. По совету Кима, Степан Ефимович для начала оставил при отряде небольшую группу — одиннадцать человек. Остальные разошлись поодиночке в разные стороны.

Каждый имел свое задание, о котором знал только он. Среди привлеченных Кимом людей были и крестьяне, и учителя, и служащие. Например, Феня Кисель имела пропуск в киевское гестапо, где служила уборщицей. Бывшая студентка, она хорошо понимала немецкий язык, и Ким возлагал на нее большие надежды, которые впоследствии оправдались. Сельской учительнице Любови Степановне Валюшкевич поручили связи в Чернигове. Она надеялась отыскать бывших своих учеников. Молодым супругам Анне и Павлу Тимощенко Ким поручил установить контроль над Остром.

Среди пришедших Ким обратил внимание на молчаливую девушку в платке — ту, что несколько дней назад вышла к нему и Куркову с корзинкой. Ее звали Маша Хомяк. Ким подошел к ней и сказал: «Вы будете нашей связной… Согласны?» — «Да…» Она осталась и в ближайшие месяцы, выполняя поручение центра, обошла всю Черниговщину.

В отборе людей Киму очень помог Степан Ефимович. Он всю жизнь прожил в этих местах и, кажется, знал всех жителей. В оценке был строг и, случалось, говорил Киму: «Того не привлекай, наш советский, а болтун, без умысла предать может», или: «Этот честный и молчать может, но жидковат, за бабий подол держится» — и кандидатура отводилась. Нашли даже радиста, молодого парня Андрея. Жил в селе Малино. В армию его не взяли по состоянию здоровья. Ким сам ходил к нему. Рассказывают, что он прожил у Андрея два дня, прежде чем открыл себя и заговорил с ним о деле.

Первая беседа.

Ким и Андрей сидят у керосиновой лампы. Жена Андрея, Светочка, ставит на стол угощение — капустные листья, хлеб и несколько тонко нарезанных ломтиков шпика в честь гостя. Муж кивает значительно, и Света достает запыленную, старую бутылку московской водки. Какая же это редкость… Да, пожалуй, это не плохо со всех точек зрения. Чокнулись за победу. Поговорили, Теперь Кузьма Гнедаш был в роли майора Бондарева.

— Но в партизанах могу оставаться? — спрашивает Андрей. — Хоть иногда выйти на дело…

— Твое дело теперь другое, — немного уклончиво говорит Гнедаш. — Считать вагоны, смотреть, что в них и сколько. Орудий, танков, людей… Смотри и запоминай, память хорошая?

— Не жаловался.

— Видишь, какое дело: занизишь данные — плохо, фронт прорвать могут. Завысишь — тоже плохо. Значит, наши с другого участка войска перебрасывать будут. Знаешь, что прежде всего интересует командующего накануне сражения?

— Разведданные?

— Их самому Верховному каждое утро докладывают. Передавать-то кто будет? Ты?

— Света. Дело знает…

Гнедаш молчит. Теперь самое сложное. Если провал, засекут? «Не продашь?» — спрашивать об этом не стоит. Порядочного человека такой вопрос оскорбит, непорядочного… а его вообще бессмысленно спрашивать. Когда жена вышла из комнаты, Ким сказал:

— За нее не боишься?

— Боюсь, — вздыхает Андрей, — а что делать? Если придут — живыми не дадимся, будем отстреливаться.

— Это так. Но вас могут взять ранеными. Начнут мучить ее на твоих глазах. Бери, это верней пули, — говорит Ким и передает Андрею небольшой пакетик.

— Понятно, — медленно произносит хозяин, и лицо его как-то тяжелеет.

Малинская рация — это первая точка, созданная Кузьмой Гнедашем. По-видимому, он нашел верного и знающего человека, ибо тот стал давать довольно точные сведения в центр о проходящих немецких частях. Следуя плану, Гнедаш расставил наших разведчиков по кольцу: Киев — Чернигов — Коростень — Житомир, где в скором времени развернулись сражения.

После того как связи были установлены, Ким поручил Куркову и его подрывникам заняться минированием шоссейных и железных дорог. К этому времени в центр, в помощь Киму, был заброшен Иван Бертольдович Франкль-Тиссовский. И Ким вместе с ним отправился в рейд по Черниговской и Киевской областям. Они встречались с подпольщиками, привлекали новых людей и, главное, изучали систему оборонительных сооружений в районе Киева. Немцы стали возводить укрепления тотчас после разгрома под Сталинградом.

…Когда я собирал материал о Киме, мне попали в руки