Избранное - Борис Сергеевич Гусев

Клару не оставляло ощущение, что вот сейчас вновь вернется кусочек прежней жизни. Но когда она вошла в свою комнату и увидела старинную лампу-молнию на столе (электричества не было), окна, непривычно завешенные поверх белых штор темной материей; увидела постаревшего, в простом армейском ватнике отца, удивленно-радостного, поднимающегося ей навстречу с тахты, она поняла — ничего уже не вернется. Между тем мирным детством и сегодня лежит черная полоса — почти полтора года войны. И на всем ее пепел.

Однако не прошло и пяти минут, и все как будто вернулось. Запричитали соседки. Мама, конечно же, отыскала заветную банку с вареньем и при свете коптилки хлопотала на кухне. И папа сидел за столом, склонив голову, как раньше, в мирные времена. Когда мама вышла из комнаты, лицо его вдруг стало серьезным. Он взял ее руку в свою, тихо спросил:

— Тебя… потом туда пошлют?

— Куда? — не понимая вопроса и в то же время догадываясь, что означает это значительное «туда», растерянно спросила Клара.

— Ну… Я ведь все понимаю, догадываюсь… Прошу, доченька, побереги себя, — голос его странно зазвенел. — Маме я ничего не скажу.

Нервы ее не выдержали, она заплакала от жалости к отцу, к маме, к этой комнате, которую она, может быть, никогда не увидит…

А Ваня Курский стоял внизу под окном — ни в какое кино он, конечно, не пошел — и терпеливо ждал.

Глава VIII

«ТАКИМ МНЕ ЗАПОМНИЛСЯ ГНЕДАШ…»

Братья Науменки были здешними старожилами и выбрали для стоянки отряда отличное место — небольшой пригорок, окруженный непроходимыми топями. Здесь можно было строить землянки — почва не ползла, и даже мошкара не так изводила. После стольких изнурительных дней людям нужна была разрядка, и Ким дал сутки на отдых, Ребята купались, ловили рыбу и порядком уменьшили командирский запас первача. Но главное — рядом находились свои, партизаны… Потом было много встреч в партизанском крае, но эта, первая, запомнилась ярче всего.

Науменки потеснились и отдали одну из землянок Киму. В ней же поместился Немчинов со своей рацией. Затем Курков и остальные занялись строительством новых землянок. Степан Ефимович распоряжался, давал советы и с особым почтением, даже опаской, поглядывал на Кима. Предъявленный документ произвел сильное впечатление на Степана Ефимовича. Он долго ходил вокруг Кима, потом нерешительно спросил:

— Я, конечно, не знаю, товарищ Ким, дело не мое… Интересуюсь знать: доложишь ты по начальству, что нас встретил?

— Уже доложено, — отвечал Ким.

Науменко помолчал, потом снова спросил:

— Значит, у Москве будут знать, что есть такие партизаны — братья Науменки?

— Непременно, Степан Ефимович.

Он долго и напряженно думал, видно не решаясь на какой-то шаг. Потом ушел к братьям. И они втроем держали совет. Вернувшись к Киму, Степан Ефимович сказал:

— Говорили мы с комиссаром и приняли такое решение. Ты есть старший по чину, офицер Красной Армии, капитан… Ты и командуй. Будем слушать тебя. Бачишь?

Ким обнял Степана Ефимовича, поблагодарил за честь и тут же решил поставить все точки над «и» в их взаимоотношениях. Не вдаваясь в подробности, он объяснил, что у него задача иная, он — разведчик. Все остается по-прежнему, командовать будет Степан Ефимович. Со своей стороны, он готов всегда дать совет партизанам. Степан Ефимович, по-видимому, остался доволен разговором и продолжал энергично распоряжаться. Увидев Марию с лопатой, он сказал: «Милая доченька, ты посиди, нехай мужички работают».

Василий Ефимович, средний брат, по характеру был молчаливым, сдержанным, и если старший, Степан, и младший, Терентий, походили друг на друга характерами — одинаково вспыльчивые, смелые и явно не ораторы, то Василий был как бы их идеологом. Но вожаком бесспорно являлся Степан. Он обладал ясным умом, сильной волей, но высказывал свои мысли бессвязно, руководствуясь какой-то внутренней логикой, так что его нужно было как бы переводить на понятный язык.

— Я як гакну клич — усе Междуречье сюда кину, — говорил Науменко-старший. — А толк? То-то и оно.

— Степан считает, что поднять людей мы можем, но у нас нет программы, тактики, — пояснял Василий. — Нужны условия и подходящий момент, иначе успеха не жди. Немцы кинут дивизию и перемелют нас, как в мясорубке.

— На то и война, — отозвался Терентий, державший всегда сторону старшего брата.

— А твое мнение, товарищ Ким? — спросил Василий Ефимович.

Ким сказал:

— Я согласен с тобой. Нужна тактика партизанской борьбы. Она вырабатывается применительно к условиям. В открытый бой с врагом здесь, в Междуречье, мы не можем вступить, силы явно неравные. Значит, нужна тайная организация, которая бы наносила фашистам удары так, чтобы они даже не знали, кто их бьет.

Братья сдержали свое слово. К концу третьих суток стали подходить люди из окрестных деревень. Для безопасности Ким посоветовал Степану Ефимовичу установить два поста с паролями так, чтобы исключить возможность проникновения в отряд шпиона. На небольшой лужайке собрались человек сорок девушек и женщин постарше, ребят шестнадцати-семнадцати лет и мужчин уже пожилых — от пятидесяти и старше. Средний возраст почти отсутствовал. Люди расположились по кругу. Они сидели на земле, отмахиваясь от комаров ветками. Кое-кто закусывал после долгой ходьбы. Говорили вполголоса. Вдруг на мгновение возникал громкий говор или смех и тотчас обрывался. На лицах у всех ожидание…

Ким, Степан и Василий Науменко вошли в круг. Люди поднялись, но командир сказал:

— Сидайте. Так оно удобней. Разговор шибко важный. Громадяне! — он повысил голос. — Сейчас перед вами выступит товарищ Ким, присланный для оказания нам боевой помощи. Слухайте, шо он кажет.

Хлопки, улыбки… Ким стал в центре круга, и на него тотчас устремились все взоры. Он понимал, что совершает рискованный шаг, открывая себя собравшимся (его утешало лишь то, что он не брился несколько дней и казался бородатым). В то же время он чувствовал,