Избранное - Факир Байкурт

— Знал бы ты, Теджир-ага, какую возможность я упустил на днях, когда американцы к нам на охоту приезжали! Я мог у кого-нибудь из них получить карточку с адресом, но этот гад-переводчик не захотел передать мою просьбу. Поговаривают, будто американцы платят неплохие деньги тем, кто на них работает. Так ли это?

— Платить-то платят, да не всякому. Не такие они дураки, чтоб кому ни попадя большие деньги отваливать. Нашим следовало б у них поучиться расчету. У наших служащих ведь как? Время от времени им устраивают экзамен; успешно сдал — вот тебе прибавка к жалованью в пять тысяч лир, сдал похуже — три тысячи. И год от года сумма растет. Сначала депутатам, сенаторам, потом остальным… Дерьмовое дело — политика. Хоть и по душе мне то, что говорят студенты, однако…

В автобусе я еле уговорил Теджира Али разрешить мне оплатить проезд. От остановки в Улусе до гаража шли пешком. Нам предстояло найти Идриса-чавуша из деревни Гермедже вилайета Чанкыры. Гермедже недалеко от нашей деревни, за Кашлы и Карадайы, но промеж наших деревень — большая речка, поэтому мы с ихними не часто встречаемся. И где только судьба свела Теджира с Идрисом-чавушем? Я спросил его об этом.

— Так мы же с ним на пару в армии служили, — ответил Али, — в Хадымкёе под Стамбулом. Он был шофером, а я немного слесарничал. Жаль, все, чему научился в солдатах, забыл.

— А сейчас он что делает?

— Работает в моечном и смазочном цехе. Точней в проходной узнаем.

У мастерских стояла целая колонна неисправных автобусов, их потихоньку, по два-три за раз, пропускали в ворота. Автобусы все были похожи друг на друга как две капли воды, и как две капли воды похожи были друг на друга те, кто управляли ими, ремонтировали их, мыли и смазывали. Как и таксисты, эти люди были тоже наши, деревенские парни. Нам повезло — мы быстро отыскали Идриса. Вытирая на ходу руки ветошью, он вышел к нам, поздоровался, угостил хорошими сигаретами, дал прикурить от своей зажигалки.

Теджир не мог надолго оставить дом без присмотра. Вдруг он кому-то понадобится, вдруг Гюльджан одна не управится с делами? Да и Идрис-чавуш на работе, так что времени на долгие растабары у нас не было.

— Давно собирался тебя навестить, да все дела мешали, — начал Али. — А тут приехал мой земляк, и я больше не стал откладывать. Нам помощь твоя нужна, Идрис. Нельзя ли у вас здесь устроиться на работу? Если нет, то, может, знаешь какого-нибудь влиятельного человека, лучше всего депутата, чтоб он смог подтолкнуть?

Идрис-чавуш был смуглым до черноты. Он избегал смотреть нам в глаза. По всему видно было, что ему неловко перед нами. Эх, не следовало сюда приходить!.. Зря только конфузим человека. Но разве есть у нас другой выход?

— В кои-то веки обращается ко мне друг за помощью, а я ничего не могу поделать, — наконец с трудом проговорил Идрис. — Нет у нас работы, брат. Здесь и так лишние люди есть. Некоторые виды работ вполне мог бы делать один человек, а держат по три-четыре работника. А за воротами — сотни желающих попасть на это место, и каждый просит: «Меня примите, меня!» Поверь мне на слово, при таком положении дел и депутат бессилен помочь, и управляющий банком, и генерал. Разве что рекомендация самого премьер-министра помогла бы. За одним ломтем хлеба тянется пять пар рук. Наша страна если не на грани катастрофы, то близка к этому. Казалось бы, власть в Турции принадлежит государственным органам — муниципалитету, государственному банку, управлению железных дорог. Чего проще — открыли б пяток-другой новых фабрик, шахт, металлургических заводов, наладили б выпуск станков, машин, моторов. Всем бы хватило работы. Так нет! Наши заправилы только тем и заняты, что устраивают вместо выборов показуху, депутаты чуть не с кулаками друг на друга набрасываются, образование в загоне, с неугодными учителями расправляются, неугодных чиновников ссылают, студентов расстреливают. А кто виноват? Да мы же сами и виноваты! Попустительство это называется — вот что! Нет чтобы активно заявить свой протест. Как наступают выборы, так мы же сами и голосуем за одни и те же ничтожества. Разве есть в парламенте люди, которые представляли бы наши интересы? Нам прежде всего нужна своя партия и свои депутаты. А мы боимся преследований и запретов. Естественно, что правительство не позволяет нам создать свою партию. На его месте мы тоже не позволили бы. Если мы будем безропотно ждать позволения, то никогда его не дождемся. Все в наших руках, мы сами должны создать свою партию… Вы, друзья, рассчитывали на мою помощь, а я вместо того читаю вам лекцию. Не обижайтесь. Нет у меня никаких прав, никаких возможностей помочь. Вот и завел речь о лечении общего недуга.

— Лечение общего недуга? — переспросил я. — Но я не понял, каким образом можно его вылечить.

— Нам следует организоваться.

— Как?! Да ведь власть имущие нас, словно котят, утопят в луже. Они и так под любым предлогом разгоняют все наши организации. И партию, если мы ее создадим, разгонят.

— А мы не позволим!

— Это только на словах легко говорится — «не позволим». А как до дела доходит, так нам сразу дают понять, на чьей стороне и сила, и закон, и суд. Большинство депутатов меджлиса заодно с ними, более того, они с потрохами купили независимых депутатов. Армия в их руках! Мы — народ, нас — большинство, а обходятся с нами так, будто мы в меньшинстве. Нас миллионы, но головы у нас задурманены побасенками, навроде такой: «Совсем не обязательно, чтобы все радости мира достались тебе еще на этом свете. Безропотно терпи бедность, и вкусишь плоды райской жизни. Справедливость Аллаха превыше земного суда». А мы уши развесили, трепещем перед страхом наказания. Стоит двум жандармам с ружьями крикнуть: «Стой!», как мы хвосты поджимаем…

До чего ж я все хорошо понимаю! Я и сам не знал, что во всем так здорово разбираюсь. И тем не менее будущее мое тонет во мраке. И не только мое, а еще миллионов моих братьев, что живут в десяти тысячах деревень. О чем толковать? Что попусту тратить время и силы на спор с Идрисом-чавушем? Нет у него работы для меня — вот и весь сказ…

— Ты-то сам, чавуш, участвуешь во всех этих делах? Может, придет время, когда мы захотим объединить свои силы, мы к тебе тогда придем.

— Что значит — «в этих делах»?

— Ну, в тех, о которых ты нам толковал.

— Между моими «делами» и вашими нет разницы. У нас у всех общее дело, Сейдо-эфенди. Все мы сидим в одной куче дерьма, все мы жертвы общего порядка вещей. Главное — понять это и сплотиться. Мы сами должны решить, кто с нами, а кто против нас. И нечего бездумно тащиться в хвосте у буржуазии. Вообще-то я не люблю такие слова, вроде «буржуазия», «компрадоры». Случайно с языка сорвалось. Есть богачи, и есть мы, народ. Ну-ка скажи, часто ли встречались тебе среди богачей такие, что готовы подхватить нашу песню? Мало того, что они друг за дружку горой стоят, так еще среди бедняков немало таких, что под их сурдинку пляшут. Вот в чем наша главная ошибка. Мы не должны идти у них на поводу, становиться их прислужниками. Одни попадают в зависимость от богачей из-за бедности, другие по темноте, третьи — из-за доверчивости, страха, но в основном — из желания подработать пару курушей. Думаете, я другой? Такой же! Стоит представить себе, что я могу потерять эту работу, так чуть с ума не схожу. Я и впрямь погибну, если останусь без работы. А вот если б мы объединились, собрали свои силы воедино, они вынуждены были б считаться с нами, прислушиваться к нашим требованиям. Открыли б новые рабочие места, справедливо б распределяли прибыль… Чувствую, моя лекция чересчур затянулась, а помощи по существу я не оказал. Ни другу, с которым вместе служил в армии, ни его товарищу, который ищет работу шофера.

Мы с Теджиром Али переглянулись. Чавуш решил, будто я шофер. Разубеждать его не имело смысла. Мы напоследок выкурили еще по сигарете и распрощались. Мне показалось, что и Теджир немного смущается передо мной. Они оба выглядели как люди, которые отказали голодающему в краюшке хлеба. А отказать голодающему, право, не легче, чем самому просить…

Лучше б мне сквозь землю провалиться. Лучше б очутиться в том самолете, что недавно грохнулся об землю в Чайоба. Как я теперь домой вернусь? Как пройду по деревенским улицам? С каким лицом перешагну порог собственного дома? Всюду я лишний — и в городе, и в деревне. Лучше уж мне бродить по тугаям, среди зарослей тамариска, дикой малины, спать с кабанами и лисицами!

— Мне пора домой возвращаться, — сказал я Теджиру на улице, но он ни за что не хотел меня отпускать.

На сей раз Али сам расплатился за проезд в автобусе. Мы быстро доехали до Кызылая и сошли. К этому времени все конторы, учреждения, министерства опять закрылись. В кафе на бульваре сидело много народу, кто пил чай, кто кофе, кто просто лениво разглядывал прохожих, кто пялился на девушек, женщин. Уже у самого входа в дом кто-то окликнул Теджира: