Избранное - Факир Байкурт

Отец едва заметно улыбнулся Яшару. Видимо, они о чем-то сговорились взглядами.

— И я с вами пойду! — выпалил мой сын.

Каков негодник, отцу не доверяет! Сейчас мне недосуг, а то всыпал бы ему пару горяченьких! — рассердился я, но, чтоб не затевать скандала, примирительно сказал:

— С нами, сын, нельзя. Мы на машине едем.

— И я сяду с вами в машину.

— Еще вопрос, согласится ли Харпыр-бей.

— А ты попроси хорошенько, он и согласится.

— Тебе все равно там делать нечего. Не бойся, никуда я твою куропатку не отпущу.

— Почему бы и не поехать мальчику с вами? — заступился за внука отец. — Он вам не помешает.

— Не о том речь! Как вы не понимаете — автомобиль не мой. Некрасиво получается. И самое главное — у него всего два ружья. Яшар будет только под ногами путаться, без ружья-то.

— Подумаешь, ружье! — опять вмешалась моя жена. — Глазом моргнуть не успеете, как он сбегает к Кадиру и попросит у него ружье.

— Нет! — отрезал я. — И чтобы больше разговоров не было! Кадиру только знать дай, так он сам примчится сюда и станет навязываться со своими услугами. Забыли разве, каков он, наш Кадир, охотник этот?

Харпыр-бей ждет в машине, а мы тут никак сговориться не можем. Я пошел и взял клетку — пора закрывать говорильню.

— Яшар останется дома, — железным тоном приказал я. — Мы с этим типом и вдвоем управимся. Третий лишний. За куропатку не волнуйтесь, я ее из клетки не выпущу и ему не позволю. Все!

Уже снизу я крикнул:

— К обеду вернемся, не беспокойтесь.

Пускай себе Яшар дуется, у меня другого выхода нет.

— Этот куропаточка вери гуд, — сказал я Харпыру-бею, показывая ему клетку.

— А нельзя ли слушать, как она поет? — спросил он.

— Придет время — услышишь, Харпыр-бей. Замечательно она поет. Тебе понравится. Полюбишь эту куропатку. Но только мой сын любит ее пуще всех на свете. Ну, поехали, что ли…

Яшар с крыши наблюдал за нами. И еще я заметил, как Карами заметался у себя по двору. Его, видно, распирало любопытство, что ж это такое делается без его ведома? Откуда взялась американская машина? Зачем Сейдо потащил клетку с куропаткой? Не знаю, смекнул ли он, что к чему. Догадался ли, что это я везу Харпыра-бея на охоту, чтобы заручиться его расположением к себе.

8. Дом Карами с видом на реку

Рассказывает Яшар.

Дед осерчал на отца — больно тот самовольничает. Помешать ему дед не может, да и вряд ли отец станет слушать. У нас спокон веков ведется, что младшие делают все, как им скажут старшие, а мой отец в последнее время все чаще против него идет. Дедушка отмалчивается, не хочет, видимо, доводить дело до открытой ссоры и от этого еще пуще серчает. Я деда как себя самого понимаю.

Итак, сел отец в машину к американцу и уехал. Уж дед ни за что на свете не сел бы в такую машину. А оттого, что отец забрал с собой мою куропатку, я просто места себе не находил. До чего у меня погано на душе сделалось! Что ж это получается — отец может отнять у меня самое дорогое?! Само собою, у меня нет ничего такого, что не принадлежало бы отцу. Ничего, кроме куропатки. Она моя, только моя. Однако он и ее забрал… Не зная, чем занять себя, я бесцельно шатался из угла в угол. Дедушка велел отыскать моего старшего брата Али и сказал:

— Ну-ка собирайся, пойдем на наше поле в Еникесик, пора к пахоте приступать. Весной что-нибудь там посеем. Пусть поле будет готово.

Лицо у Али недовольно вытянулось:

— Куда спешить, дедушка? Никто еще в деревне за пахоту не брался.

Тут мы услышали голос Карами:

— Эльван-чавуш! Эй, Эльван-чавуш!

— Поди открой ему, — сказал мне дед.

У Карами в зубах зажат мундштук, куда вставлена сигарета с фильтром. Он приветствовал нас:

— Как поживаешь, Эльван-чавуш? Как твое здоровье, Исмахан? Боли поутихли? — Он и нас с братом не обошел вниманием: — А как твои делишки, Яшар-эфе? Что поделываешь, Али, тезка прославленного имама?

Мы поблагодарили его, а мама пожаловалась, что боли нисколько не утихли, наоборот, хуже стали.

— Что за машина приезжала к вам? — не утерпел Карами. — Разве Сейдо на золото напал? Неужели американец приезжал к вам?

— Да, американ, — неохотно ответил дед. — А ты как прознал об этом?

Дед с трудом удерживался, чтоб не брякнуть Карами напрямик: «Не вмешивайся-ка ты, брат, не в свои дела».

— Сейдо ведь только что вернулся из Анкары, не так ли? — продолжал Карами. — И чего он там делал?

— Откуда мне знать, что делал, — буркнул дед. — Знакомство свел там с этим американом, привез сюда на охоту. Взял куропатку, и они укатили.

— Хо-хо-хо!.. — затрясся в смехе Карами. — Знакомство, говоришь, свел с американцем? Еще, может, скажешь, в друзья к нему записался?

— Не веришь — не надо. Можешь считать нас за врунов. Сейдо нанялся к американу слугой.

— Вот это другой разговор! Слуга — это больше на правду похоже. Ваш Сейдо только в прислужники годится. Дорогу может указать, на охоте подсобить. Но чтоб дружбу водить — этому никогда не поверю. Не бывать такому, чтобы американец выбрал себе в друзья вашего Сейдо. Ладно, это я так, к слову… А когда они вернутся?

— Спроси чего полегче. Может, к вечеру вернутся, может, вместе в Анкару укатят. — Деду все трудней было сдерживать раздражение, но Карами будто и не замечал этого.

— Я тоже гостей поджидаю. Американцы обещались опять приехать, не сегодня, так завтра. Понравилась им охота на кабанов. Как только Сейдо вернется, дайте мне знать. У меня дело есть к его американцу.

— Какое еще дело? На что он тебе сдался?

— Как на что? Надо ж его на ночевку определить.

— Ишь ты! А мы, по-твоему, не найдем, где гостя уложить?

— Конечно, не найдете. Куда вам! У вас, поди, и чая не найдется, чтоб гостя напоить.

— Не волнуйся, найдется.

— Может, и кофе у вас есть?

— Может, и кофе… Не твоя забота.

— Американцы привычные перед сном молоко пить.

— Раздобудем для него и молоко.

— Ему мягкая постель нужна, кровать с пружинами, чистая простыня.

— Чем богаты, тем и рады. А не понравится — пускай в машине ночует.

— А по утрам им нужен сытный завтрак. Мед-то у вас имеется?

— Без меда обойдется…

— Ну хотя бы варенье?..

— Не водится.

— Вот видишь! Вы и гостя-то принять не можете по-людски. А у меня варенье из розовых лепестков.

Терпению деда подошел конец. Еще немного, и он вытолкает Карами взашей. Дед так раскипятился, что, пожалуй, назло Карами предложит американцу погостить у нас.

— Не упрямься, Эльван-чавуш. Я не корю тебя бедностью и не похваляюсь богатством. Речь о другом — нельзя нам перед иностранцем лицом в грязь ударить. Он должен увидеть нашу жизнь в наилучшем свете. Ему на любой вопрос надо дать правильный ответ. Вы же ни бельмеса по-американски не знаете. Как же беседовать будете? Я тоже, положим, не знаю. Но мои дочки в городе учатся. Они по-английски понимают, а английский и американский — похожие языки. Уж они-то с ним объяснятся. Вот почему я говорю: как только вернутся с охоты, дайте мне знать.

Дед промолчал. Все равно бесполезное дело — спорить с Карами, он отродясь никого не слушал.

Только Карами удалился восвояси, мама съязвила:

— Даром что этого пройдоху зовут Карами. Ему больше подошло бы зваться Харами — грабитель. И куда мир катится? В прежние времена разве кто осмелился б с такими разговорами к людям лезть? Зазорным считалось. А от этого прощелыги только и слышишь: «Я, мне, мое». Аж звон в ушах стоит. Хоть бы покраснел разок! Совесть всяческую потерял. Где это видано — людям в глаза говорить, что у них в доме чистой простыни не найдется! Подумаешь, пружинной кровати нет! У него зато и кровати есть, и куча чистых простыней. Вот пускай и стелет своим ненаглядным американцам и пускай дочерей своих укладывает с ними спать. Сводник проклятый! Прости меня, господи…

— Молчи, сноха! — прикрикнул дед на маму. — Карами не виноват. А виноваты те, с кого он пример берет. Те, кто превозносит американов до небес. Те, кто зазывает их в нашу страну, кто нас им на посмешище выставляет. Виноват мой глупый сын, что сути их не видит. Он считает их добренькими, щедросердыми, заискивает перед ними. Да и не он один. Полдеревни таких глупцов. Тот от природы дурак, кто на их помощь рассчитывает. Сейит тоже надеется на помощь этого американа. Это и слепому видно.

Наступил полдень. Я по-прежнему места себе не находил. Знать бы наверняка, впрямь ли они поехали в Хелледже, я бы туда побежал. Но они могут быть совсем в другом месте. Сам не заметил, как очутился за деревней. Вдруг откуда-то издалека, со стороны деревни Кашлы, донеслись до меня крики: «К вам бегут!..», «Стойте!..», «Бегите!..»

Что бы это могло значить? Отсюда, из низинки, ничего не было видно, и потому я кинулся обратно к дому и пулей взлетел на крышу. Теперь я мог разглядеть в Чайырлы множество черных точек, а от Кашлы бежала группа людей. Ага, значит, началась облава на кабанов. Черные точки — это и есть кабанье стадо, и оно несется прямиком на нашу деревню. Я кубарем скатился вниз.