Чарующий остров - Маргарет Уэй

— Ну так вот, моя дорогая, — продолжала Надя ровно, словно они обсуждали цветочную аранжировку, а не убийственные характеристики, — просто я чувствую, что вы должны это знать. Вовремя предупредить — не собьешься с пути. Вы должны правильно понять мои мотивы. Моя цель — вас защитить.

Клэр понимала, какая она, наверное, бледная. Она никогда прежде не падала в обморок, но сейчас ощущала себя на грани этого. Надины глаза впивались в нее, ища отклика. Она с трудом заставила себя ответить, не глядя на это мраморное лицо, а задержав взгляд на китайской мебели, словно черпая оттуда силы.

— Очень любезно с вашей стороны побеспокоиться обо мне, миссис Колбэн, — проговорила она без выражения, — но в этом совсем нет необходимости.

Надя резко подалась вперед:

— Ну, моя дорогая, мне судить лучше. Я много старше, и опыта у меня побольше. Говорю вам, я знаю, как Брок воздействует на женщин. У меня было немало случаев убедиться в этом — и довольно прискорбных случаев. Была одна история с девушкой в его университете… но, может, мне не следует об этом говорить. Все это только слухи. В любом случае, если он когда и женится, это будет скорее всего невеста из близкой к его кругу семьи промышленников. Бизнес есть бизнес, в конце концов. Вот что он должен будет сделать. А пока всякая красивая девушка для него всего лишь хорошенькая игрушка.

Клэр чувствовала, как жар заливает ее лицо и все тело.

— Ну, я должна сказать, этим он меня не проймет. У меня создалось впечатление, что он в высшей степени разборчив с женщинами. Он, разумеется, весьма привлекательный мужчина, но он больше интересовался не мною, а методами воспитания своей племянницы. Все же прочее, о чем вы говорили, плод вашей фантазии.

— Ну, тогда не о чем и беспокоиться! — Надя нимало не смутилась внезапным всплеском темперамента Клэр. — Слава Богу, над ним довлеют еще и деловые соображения, — добавила она удовлетворенно. — Брок уедет через день-два самое позднее. Он не может терять время, как мы понимаем. Вся эта маленькая буря утихнет, и мы заживем по-прежнему.

Клэр выпрямилась с некоторым вызовом. Надя тут же переменила тему разговора.

— Я более чем удовлетворена вами, Клэр, — продолжила она совсем другим тоном. — Вы взялись за Тину, и за это я вам буду вечно благодарна. Через день-два Дэвид возьмется за портрет. Я возлагаю большие надежды на это и на то, что еще впереди. Вы совершенно идеальная модель для него, очень гармоничная. Все вместе это должно оказать удивительное влияние. Я верю, иногда у матерей есть предвидение. Моего сына всегда влекла тонкая, одухотворенная красота. Его глубоко художественная натура чрезвычайно чувствительна. Предварительные наброски великолепны. Даже Брок, к своему удивлению, вынужден был признать, что у него значительные познания для непрофессионала. Я-то, конечно, смотрю на его картины пристрастно, с огромной гордостью. Вы когда-нибудь сами станете матерью и поймете мои чувства. Никакие жертвы не велики! Я от многого отказалась из-за сына. Если б я вышла опять замуж, а я могла, возможно, были бы еще дети. Муж, дом, все отнимало бы время. Дэвид бы страдал. Знаете, я с самого начала поняла, что у него большой талант. Его отец был всего лишь дилетант, а он уже в три года прекрасно рисовал. Представьте себе! Я и прежде и теперь страшно горжусь им. Для этого замечательного дара должен быть хранитель, и слава Богу — это я!

Клэр с трудом могла встречаться с ней взглядом. Она выслушала все по возможности с симпатией, но взгляд Нади все-таки подтверждал интуитивные догадки Клэр. Надя была не вполне нормальная! Стараясь не выказать своих эмоций, она лишь кивала и повторяла:

— Да, понимаю, миссис Колбэн.

Надя загадочно-мечтательно улыбалась:

— Да, я знаю, что вы понимаете, моя дорогая. Вы и меня привлекли. Через год или два Тина уедет от нас в закрытую школу. Тогда, имея неограниченные возможности, мы сможем делать чудеса. Брокуэи сами за ней приглядят. Так будет по всей справедливости.

Клэр чуть не взвилась от негодования. Ненависть, прозвучавшая в тоне Нади, была еще отвратительнее, чем сами ее слова. Но Надя была совершенно невосприимчива к чему-то помимо своих эмоций. Она тем временем повернулась и оглядела комнату:

— У вас тут все очень изысканно, моя дорогая. Конечно, благодаря вашему присутствию.

К ней вновь вернулось доброе расположение духа.

— Ну, мне надо попрощаться. Вы устали. Я довольна, что нам удалось так поговорить. Вы сняли камень с моей души. Пойду спать.

«А вот я навряд ли засну!» — подумала Клэр с гневом, затворяя дверь за высокой элегантной фигурой. Она огляделась вокруг, не замечая ничего, рассерженная и смущенная донельзя. Как странно, что Надя выбрала для реализации своих редкостных причуд именно ее! Бедная Беттина, она, должно быть, жила в аду! Клэр как будто разговаривала с призраком: не беспокойся, Беттина, я позабочусь о твоей девочке! Надя может хоть придушить своего сына, но что касается других, тут Клэр не даст ей воли. Решение пришло к ней и утвердилось. Даже материнская любовь имеет свои пределы. По размышлении ей пришло в голову, что пока даже хорошо, что Надя не проявляет интереса к ребенку, ведь Надина разрушительная любовь — как страшная засасывающая тина!

Клэр слегка расслабилась, изнемогая от усталости после часа напряженного позирования. Дэвид рисовал короткими широкими мазками, лицо его выражало причудливую смесь эмоциональной напряженности и религиозного экстаза. Он очень тщательно продумывал композицию, и в конце концов Клэр уселась в профиль, с распущенными волосами, на фоне безбрежного морского пейзажа, отбрасывавшего на нее светло-голубые тени.

С кем-то еще, кроме Дэвида, у Клэр не было бы предчувствия, что портрет станет сверхочаровательным, но Дэвид заслужил репутацию въедливого мастера, вследствие своей необыкновенной способности схватить суть образа, избегающего дешевых живописных эффектов. Знаменитый портрет его тещи, леди Карины Брокуэй, написанный незадолго до ее смерти, приковывал взгляды сверхъестественным изображением состояния человека, дни которого сочтены.

Клэр, в золотых снопиках солнца, падавшего из окон, наблюдала за ним. Он выглядел в высшей степени напряженным, но в то же время в его облике было много обаяния, чего не скажешь о его матери. Тут дверь распахнулась, и с шумом ворвалась Тина, с растрепанными волосами и сверкающими глазами:

— Корабль приплыл!

Отец отложил кисть, смиряя раздражение.

— Тина, милая, сколько я тебя просил не врываться в мастерскую, когда я работаю? Мне так трудно сосредоточиться!

Тина скорчила рожицу.