Крымский Ковчег - Александр Прокопович

Хотелось бежать, но шел спокойно, наверное, даже чуть медленнее обычного. Ему нужна была счастливая примета.

Сделать что-то, чтобы точно знать – дальше все будет хорошо. Или не сделать чего-то, из-за чего все могло пойти плохо.

В новых районах нет углов. На карте улицы все так же пересекаются друг с другом, но на местности классического угла не найдешь, дома выросли и больше не стоят стена к стене.

Антон в новых районах чувствовал себя плохо. Для Антона, городского жителя в надцатом поколении, это уже был не город. Это было поле, которое пыталось замаскироваться. Получалось это у поля плохо.

В Старом городе все иначе. Там человек мыслит не пространством, а линиями. За этим углом, на этой линии Антон Стрельцов чувствовал себя дома. Стоило свернуть с Лиговского на Свечной.

Наверное, не нужно было заворачивать за угол. Надо было подождать, надо было обойти дворами. Просто постоять пять минут, не дойдя до угла, спиной плющась к стене, и, кто знает, все пошло бы по другому пути, вагончик судьбы свернул бы на другой стрелке.

Шаг. В тихом переулке уже разгорались фонари, и бело-красное пятно скорой размазалось на стыке дня и вечера. Линия подвела.

Такое знание есть у каждого. Можно притвориться, что толку? Знаешь ведь – уже произошло, и осталось только дойти до места беды. Только не смириться с тем, что еще какие-то минуты назад все было хорошо, а значит, все могло пойти по-другому…

Запах медицины встречал на лестнице. В квартире, за незапертой дверью – уже привычно скользил рядом, обволакивал, не отпуская. Сгустился в спальне. Ленка спала – почти растворилась – белая на белом. Даже волосы – чернее черного – и те как-то поблекли, сбились, спрятались где-то за краем подушки. Двое в белых халатах… Мимо – протиснуться, прикоснуться. Сейчас – откроет глаза, потянется, и все сгинет, как и не было.

– Она сейчас спит. Пришлось вколоть транквилизатор, – кроме двух врачей, в спальне ждал полицейский – лейтенантик. Щеки розовые, очки в модной оправе. Присел на подоконник – что-то разглядывает во дворе. Не сказал – сообщил, не поворачивая головы.

Женщина-врач, уже за пятьдесят. Глаза – спокойные, прячутся под веками, привычные ко всему, смотрят мимо – в окно, на часы, в открытую сумку, только не в глаза. Второй в белом халате, наверное, санитар, здоровый мужик – уперся макушкой в косяк. Халат расстегнут, в кармане рубашки – пачка сигарет. Хочет курить, но терпит.

Антон точно знал, в каких случаях врач скорой вызывает полицию. Каждый гражданин Балтийской республики знал.

– Вы муж?

С языка сорвалось – сотни раз повторяемое за так и не зарегистрированные шесть лет вместе:

– Лучше…

– Не поняла?

Женщина-врач наконец-то подняла глаза:

– Что лучше?

– Я муж…

– У нее атипичный рак. Первая стадия, правила вы знаете. Мои соболезнования.

– Ваш паспорт, нужно оформить поручителя, – лейтенант стоя ловко раскрыл портфель, полный бланков.

– Мы не зарегистрированы.

– Родители живут здесь?

– Умерли.

– Тогда ей будет назначен государственный поручитель. Вы можете предложить свою кандидатуру. Только поторопитесь – поручитель по закону должен быть назначен в течение двух суток.

Полицейский вытащил из-под бланков запечатанный пакет, ловко вскрыл, вытащил ошейник.

– Поможете?

Антон онемевшей рукой приподнял голову Лены, полицейский одним движением продел красный пластик под голову, сдвинул цепочку с «ведьминой слезой», оценивающе хмыкнул и тут же защелкнул.

– 30 дней. Вы в курсе.

Полицейский, наконец, присел к столу и начал заполнять какое-то дикое количество бланков.

Врачи скорой всегда очень быстро собираются. Так принято, даже если внизу у машины будут долго курить. Не в этот раз. Слишком много бумаг на подпись.

Антон, не глядя, подписывал вслед за врачами. Полицейский старался, выводил круглые буквы, старательно заполнял графы, места для подписей все не кончались. Антон ставил свои прописные «АС» с простеньким хвостиком в графе «понятой». На последней бумаге хвостик не получился.

– Мы пойдем?

– Конечно, – милостиво отпустил бригаду лейтенант. Вытащил, почему-то из-за пазухи, коробочку с печатью. Зашлепал по листкам. Спрятал, осмотрел дело рук своих. Лейтенант старался, лейтенант устал. Щеки из розовых стали пунцовыми, из-под фуражки показалась одинокая капля пота.

– Заявление можно подать на Римского-Корсакова. Там до десяти вечера дежурят.

– Спасибо.

– И еще одна вещь. На всякий случай, – лейтенант облизнулся. От усердия. – Я понимаю, у вас стресс, но не делайте глупостей. Попробуете снять – это уголовное преступление. От пяти лет. Вам это ни к чему. И потом… Там датчики на ошейнике. Инъектор срабатывает при любом физическом воздействии.

– Я знаю, нас инструктировали.

– Всех инструктировали. Ладно. Держитесь, – наконец-то посмотрел на Антона. – У вас все в порядке?

– В смысле?

– Вас избили?

Отвечать не надо. У него все в порядке, разве это не очевидно?

Лейтенантик разложил бумаги по отделениям портфеля, захлопнул кодовый замок, подошел к двери, поправил фуражку – еще раз посмотрел на Антона, так и не найдя что сказать, ушел. Через минуту внизу тяжело зафырчал движок.

Стражи порядка передвигаются на бронированной технике. Бумаги на Ленку поехали под толстым слоем стали и в сопровождении пары автоматчиков. Странно, что лейтенант один в комнату поднялся. Не по уставу.

Если не присматриваться, можно не заметить. Гуманный убийца – тонкий ошейник из спецпластика. Из такого же делают шлемы для спецназа. Говорят, даже таманцы предпочитают такие. Что-то со шлемом из спецпластика можно сделать, только расплавив. Плавится он при температуре 1300 градусов. Как сталь. Только сталь можно распилить, а спецпластик угробит любую пилу.

Через тридцать дней на ошейнике сработает инъектор – тончайшая игла, до поры до времени спящая, пробьет кожу, впрыснет яд, и мозг его Ленки – гражданки Балтийской республики Елены Варшавской – умрет. Если только государственный поручитель не решит, что яд следует запустить раньше. На правах ближнего. Достаточно набрать номер и ввести PIN-код.

Есть еще один вариант развития событий. Раз в сутки гуманный убийца автоматически делает анализ крови. Если чип, мало того что зашитый в пластик, так еще и защищенный металлической капсулой, определит, что болезни нет, – инъектор отключится. Дальше останется только съездить в клинику и снять ошейник. Пока такое не случалось.

Атипичным раком нельзя заразиться. Он древнее человека и сидит в каждой клетке от рождения до смерти. Просто в наше время он начал просыпаться. Только у женщин. Чаще – у молодых. Фактически это часть митохондриальной ДНК, которая вдруг начинает сходить с ума. И дает команду сумасшедшего капитана.

Организм начинает перестройку. Все функции, связанные с регенерацией, усиливаются. Рассасываются шрамы, уходят любые воспаления, восстанавливается печень, исчезают язвы, вырастают новые зубы… Единственный орган, который страдает, – мозг. Мозг слишком сложно устроен, чтобы безболезненно перенести омоложение клеток. Сознание постепенно распадается. Прогрессирующая шизофрения. Со все сокращающимися периодами ремиссии.

В среднем через сорок дней личность умирает. Остается полностью здоровое тело. Впрочем, и ему долго не протянуть. Через полгода начинают отключаться основные функции мозга. В конце концов тело просто забывает дышать.

У Балтийской республики нет средств на то, чтобы содержать больного полгода. А у граждан республики нет права на содержание безнадежных больных. Это противоречит закону и республиканской морали.

Общество дает безнадежным тридцать дней. Месячник человеколюбия. Вдруг болезнь отступит.

Только что Антон Стрельцов вернулся из Москвы. Вернулся с пятьюдесятью тысячами долларов гонорара и уверенностью, что больше не поедет туда никогда. Огромная сумма за одну ходку. С тем же успехом он мог найти пятак на асфальте.

То, что могло спасти Лену, могли дать только падшие Москвы. За деньги. Которые не заработать – ни за тридцать дней, ни за тридцать лет.

Падший Воронин оказался прав. Ему придется вернуться.

Ленка спала. Если ей повезло, то во сне она не знала о тридцати днях.

Утро не было добрым. Антон не напился, не выкурил пачку сигарет. Просидел рядом с Ленкой всю ночь. Смотрел не мигая в телевизор. Звук выключил, ему нужны были только двигающиеся картинки.

Надо бы поспать, надо бы поесть, только внутри все будто замерзло – жесткое, ледяное, негнущееся. Несмыкаемые веки, неразгибаемые руки-ноги. Нужно сто килограммов зеленоватых бумажек или около двухсот пятидесяти килограммов золота. Даже на вес – много. Нужно не просто кого-то убить, чтобы достать десять миллионов долларов, – нужно убивать долго и регулярно. Если бы Антон начал лет пять назад, он мог бы сейчас мотнуться в Москву и купить у падшего оберег. Наверное. Если падший назовет именно такую цену и в принципе захочет встретиться. В любом случае, с десятью миллионами он чувствовал бы себя намного увереннее.