Марионеточник - Татьяна Владимировна Корсакова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Да, у меня есть план. И я расскажу тебе о нём завтра. Мне нужно проверить одну гипотезу.
– Я не хочу участвовать в этом… – Арес поморщился. – Больше не хочу. Я уеду сразу после…
Наверное, он хотел сказать, что уедет сразу после похорон Аграфены, а потом вдруг осознал, что хоронить некого.
Вёдра с грохотом упали к его ногам, а сам Арес уселся прямо на землю, сжал виски руками. Он не плакал, хотя Стэф считал, что так было бы легче. Здесь, в этой глуши, можно было дать волю чувствам. Можно было выть в голос. Но Арес просто сидел.
Стэф сходил в дом и разлил по стаканам виски. Один стакан залпом осушил сам, второй протянул Аресу, велел:
– Пей!
Алкоголь в списке мужских утешителей всегда стоял на первом месте. Наверное, с него и нужно было начинать. Выпили молча. Так же молча налили по второй. Можно было бы и по третьей, но Стэфу была просто жизненно необходима баня.
– Натаскай воды, – сказал он, направляясь в сарай за дровами.
– А если они позвонят? – спросил Арес. – Её родители?
– Они не позвонят. Телефон был с ней, когда она… – Стэф замолчал.
– А если приедут сюда?
Стэф уже думал над такой вероятностью. И вероятность эта казалась ему крайне невысокой. Он был абсолютно уверен, что Феня не посвящала родителей в свои планы.
– Не приедут.
– Что ты собираешься делать? – За его спиной звякнули ведра.
– Я собираюсь протопить баню.
– Не сегодня. Ты сказал, у тебя есть план…
– А ты сказал, что собираешься уехать.
– Если твой план касается того, как наказать это нечто… Если в твоих силах осушить это болото к чертям собачьим, я останусь. Стэф, ты ведь можешь?
– Я многое могу, – сказал он, не оборачиваясь. – Но давай всё обсудим завтра. Мне в самом деле нужно хорошенько всё обдумать.
Всё, больше вопросов Арес не задавал. Они молча растопили баню, молча попарились, молча поужинали и допили остаток вискаря, молча легли спать. Арес не пошёл на кровать, из какого-то мальчишеского упрямства расстелил спальник на полу в передней комнате. Стэф боялся, что сегодня ночью парень не уснёт, но стресс, усталость и алкоголь сделали своё дело: Арес отключился через четверть часа.
А вот Стэфу не спалось. Впрочем, спать ему всё равно было некогда. Он не обманул Ареса, когда сказал, что ему нужно всё хорошенько обдумать и подготовиться.
Сегодня ночью он ждал псов, но пришли другие гости. В полночь в дверь постучали марёвки. Стоя перед запертой дверью и наблюдая, как на пороге тускло светятся две детские фигурки, Стэф радовался тому, что Арес не проснулся.
– Вам чего? – спросил он шёпотом, прижавшись щекой к шершавым доскам двери.
– Впусти нас, Стёпа, – послышался с той стороны тонкий детский голосок. Кажется, говорил мальчик.
– Впусти, Стёпочка. Мы тебя не обидим. – А это уже девочка. Вот он и научился узнавать марёвок по голосам. – Мы и того, другого Стёпу, не обидели. Честно-честно! А тебе мы можем показать путь. Хочешь?
– Какой путь? – Голос Стэфа охрип и упал до шёпота. Не потому, что страшно. По другой причине.
– А какой хочешь, такой и покажем.
– На остров?
– На остров она тебя не пустит, Стёпочка. – Девочка хихикнула. – Для острова ты слишком большой и слишком обыкновенный.
– Кто меня не пустит? Марь?
– Она матушка. – Девочка перестала хихикать, затаилась. – А мы можем тебя к кладу привести, показать, где золото. Хочешь золота, Стёпа?
– Не хочу.
– Не ври. Все хотят золота, а мы знаем, где найти. Ты подумай. Мы не каждому такое предлагаем, Стёпочка. Мы тебе, считай, по-родственному. Уж больно ты на него похож. Только старше и бородатый. Свет от вас идёт одинаковый. Такой свет с другим не спутаешь.
– Клад, значит… – Стэф отступил от двери, спросил: – А взамен что?
– А ты выйди к нам, Стёпочка. – Голос девочки отдалился, словно она тоже отступила от двери. – Нас в дом не пускаешь, так сам выйди. Сказать она тебе кое-что хочет, весточку передать.
– Кто?
– А вот выйди и узнаешь. Как думаешь, больно ей было умирать? Когда вода уже не вокруг тебя, а в тебе, а?
– Ты про кого, нечисть?
– Ты не знаешь, а я знаю. Я долго-долго умирала, Стёпочка. Сначала кричала, маму звала, а потом перестала кричать, потому что воды нахлебалась и дышать стало нечем. Мне так страшно было, Стёпочка! Страшно и очень холодно. Вода в болоте студёная даже летом. А я в конце осени умерла.
– Что ты делала на болоте? – Стэф сел на пол, прислонился спиной к двери.
– Клюкву собирала. Что ещё делать на болоте? – Кажется, марёвка тоже села. Даже сквозь толстую дубовую доску он чувствовал исходящий от неё холод.
– В конце осени?
– Мама сказала, что осенью клюква самая вкусная, самая сладкая. Мы её только всё никак не могли отыскать, потому что под снегом плохо видно.
Ещё и снег… А под снегом – рубиновая, как капли крови, клюква.
– Я не очень клюкву любила, но мама сказала, что Тиша болеет и ему нужно, чтобы выздороветь. Тиша – мой братик. Был… Мама его очень любила. Я тоже, наверное. Я уже не помню, Стёпочка. Вот ты кого-нибудь любил, а?
– Я и сейчас люблю, – прошептал он, прижавшись затылком к двери.
– А я вот не люблю. Не помню, как это. А тогда мама сказала, что Тиша болеет и ему нужна клюква, чтобы поправиться. И мы пошли на болото.
– А потом? – спросил Стэф, хотя был уверен, что уже и так знает ответ.
– Мама велела мне стоять и не шевелиться, пока она будет искать клюкву. Я стояла. Долго-долго стояла. Пока совсем не замёрзла. А потом пошла.
Стэф молчал. Маленькая девочка осталась одна на болоте, потому что мама её бросила. Маленькие дети никогда не задаются вопросом, почему ушла мама. А даже если задаются, то винят не маму, а себя. Ему ли не знать? Когда-то и его мама ушла. Нет, она не оставила его одного глубокой осенью посреди трясины. Она оставила его одного посреди жизни. Просто бросила. И он выплывал, как умел. У него получилось. А у маленькой девочки, которая не помнила своего имени, но помнила имя младшего братика, – нет.
– Она меня любила! – со злостью и обидой в голосе сказала девочка. – Я точно знаю, что
