Роксолана и Султан - Наталья Павлищева

Рабыня счастливо засмеялась. Как немного человеку нужно! Одна рабыня поблагодарила другую, и все довольны.

Роксолана лежала, блаженно млея в тепле и неге. Не слишком мягко, но это ерунда. Пальчик опущенной руки обводил узоры на ее деревянных сандалиях на толстенной подошве. Сначала не хотела надевать. Но Фатима настояла:

– Ноги обожжешь, там пол горячий.

Пол действительно был довольно горячим, особенно там, где мылась.

И вдруг Роксолана увидела рядом со своими сандалиями другие – украшенные полудрагоценными камнями, щедро расписанные позолотой. Такие могли принадлежать только кому-то из близких Повелителю женщин. Она подняла голову – так и есть, рядом стояла сама валиде-султан! Баня всех уравнивает, но только не турецкая, здесь и ложа разные, и сандалии тоже.

Роксолана поднялась, придерживая на себе пештемал.

– Валиде-султан…

– Кушать хочешь? Пойдем со мной.

Роксолана шла за ней следом, гадая, чем вызвано такое поведение матери Повелителя. Они были чем-то похожи: обе невысокие, хрупкие, легкие в движениях. Глядя на прямую спину щуплой валиде, Роксолана вдруг подумала, что Повелитель наверняка похож на своего отца, потому что все твердят, что он высок ростом. Хотя кто знает, может, это просто лесть маленькому человечку? Наверняка так и есть! И Роксолана решила, что султан невысок и щупл, а льстецы превозносят его стать, чтобы угодить.

Валиде-султан устроилась на своем диване, жестом пригласив Роксолану садиться на свободное место. Сестра султана Хатидже с любопытством разглядывала ту, которую мать привела с собой. Рядом сидели еще несколько наложниц, и развалилась на подушках Махидевран. Она чувствовала себя хозяйкой, отчего бы не чувствовать? Любимая жена, Повелитель сказал, что именно ее сын Мустафа в обход троих старших двух Махмудов и Мехмеда будет назван наследником, все вокруг ее, все для нее…

Было одно препятствие – Гульфем, у которой двое сыновей и фигура получше, но Гульфем Повелитель зовет на ложе изредка, а ее часто. Но главная ее сила – Мустафа, красивый, способный мальчик, любимец Повелителя. Вот чего никто не может оспорить!

Потому и смотрела Махидевран на всех свысока, на всех, даже на валиде-султан, потому что хоть и хозяйка та в гареме, но не над ней, не над баш-кадиной. Они словно равные, валиде-султан старалась не задевать Махидевран, а та пока не слишком демонстрировала свою силу.

Хатидже поинтересовалась:

– Ты Хуррем?

– Да.

– Говорят, ты знаешь стихи Ахмед-паши?

– Знаю.

– Прочти.

Роксолана повернулась к валиде-султан, словно спрашивая разрешения. Та кивнула:

– Почитай, если знаешь.

– Клятву верности дала ты или нет?

Я гадаю: солгала мне или нет?

Пред тобой пою я, точно соловей,

Обнадежь меня, красавица, скорей.

Ты измученному сердцу дай ответ:

Для меня расцвел цветок твой или нет?

Хатидже захлопала в ладоши:

– Есть такой стих, я его тоже помню! А еще почитай?

Роксолана прочла еще несколько стихов, только уже не Ахмед-паши; она невольно загрустила, вспомнив судьбу Гюль.

– Почему ты грустишь, я зря назвала тебя Смеющейся?

– Нет, валиде-султан, просто я вспомнила свою погибшую подругу.

– Вах! А как она погибла?

– Убили.

– Кто?!

Роксолане вовсе не хотелось рассказывать любопытной Хатидже, что Гюль казнили за прелюбодеяние, пожала плечами:

– Разбойники.

– Я слышала, ты философии училась?

– Да, Хатидже-султан.

– Повелителю будет интересно с тобой поговорить.

– Вот еще! – рассмеялась Махидевран. – Он в спальне не говорить любит, а совсем другим заниматься. А здесь и посмотреть не на что, не только потрогать.

Валиде молча наблюдала. Роксолана спокойно ответила баш-кадине:

– У Повелителя и без меня есть кого в спальню звать.

– Уж конечно!

К их столу подошла Гульфем, уселась, поелозив задом, мрачно молчала.

– Гульфем, что случилось?

Валиде обязана заботиться обо всех, приятны они или ненавистны.

– Махмуд опять болен.

– У тебя слабые сыновья, Гульфем! Не то что мой Мустафа, – не утерпела Махидевран.

– Махидевран, не хвались, Махмуд тоже был крепок, а потом точно что подкосило.

– Сглазил кто-то! – объявила Хафиза, сестра Сулеймана по отцу. – Или потравил. Неугодных всегда травят.

Роксолана, поднесшая ко рту кусочек брынзы, едва не подавилась. Хафиза, с которой она рядом пристроилась на краю, заметила, усмехнулась:

– Это не про тебя, ты никто, тебя и травить не станут, просто зашьют в мешок и бросят в Босфор. Травят только тех, кто чего-то стоит.

Успокоила, называется! Но женщину уже не остановить.

– А еще могут по приказу Повелителя просто казнить, потому что не угодил!

Роксолана уже знала, в чем дело, султан недавно казнил мужа Хафизы Ферхад-пашу, того самого, что первым примчался к новому султану с сообщением о смерти его отца. Конечно, злоупотреблял властью, не без того, но кто не делает такого? Сулейман не посмотрел, что Ферхад-паша зять, не вспомнил прежней его поддержки, не пожалел единокровной сестры, приказал казнить провинившегося.

Хафиза не простила единокровному брату такой расправы, она предстала пред Повелителем в траурном одеянии, хотя носить траур по казненному нельзя. Мало того, объявила:

– Надеюсь, что скоро смогу надеть траур и по своему брату!

Это был прямой вызов, за который следовало казнить и саму Хафизу, но Сулейман встретился глазами с сестрой и… промолчал. Понял, что для нее разбойник и взяточник Ферхад-паша был, прежде всего, мужем, с которым женщина делила ложе. А теперь вот осталась никому не нужной вдовой. Кто возьмет вдову, да еще и не очень молодую и не очень красивую? Разве из-за богатства, но что за сладость жить с мужчиной, взявшим тебя в жены ради твоих денег?

Но главное – Хафиза просто любила своего негодника Ферхада. Любила зятя и Хафса, хотя если выбирать между ним и сыном, и на мгновение не задумалась бы.

Но валиде-султан очень не любила ссоры, тем более такие, что состоялась между братом и сестрой. Она, как могла, помогала Ферхад-паше, пока тот был в опале, но не стала удерживать султана, приказавшего казнить провинившегося. Этого Хафиза валиде-султан простить не могла.

Роксолана слушала перепалку и слова обиженной Хафизы и испытывала острое желание уйти. Уж лучше слушать пустую болтовню Мираны, обсуждающей, у кого больше шансов попасть на ложе Повелителя или у кого красивей браслет, чем это вот шипение близких к Повелителю женщин, где речь идет уже не о камешках на браслетах, а о жизни и смерти.

Девушка не заметила, как пристально разглядывает ее валиде-султан, а зря, потому что этот взгляд многое изменил в судьбе самой Роксоланы и в судьбе всей империи, хотя вовсе не так, как валиде-султан хотелось бы.