Роксолана и Султан - Наталья Павлищева

– Чего это он?

Фатима, шипя, потащила ее прочь:

– Ты чего удумала?! Зачем трубочку кизляр-аги взяла?!

– Он уронил, я подала.

Фатима, не сдержавшись, фыркнула и поспешно прикрыла рот рукой, отвернулась. Роксолана пристала к ней:

– Да что не так? Почему нельзя человеку помочь?

– Трубочку в следующий раз не трогай, даже если она тебе за пазуху упадет!

– Почему? Что это за трубочка?

Шепотом, все еще пытаясь сдержать рвущийся изнутри смех, Фатима рассказала:

– Кизляр-ага кастрированный человек, знаешь?

– Да.

– Ты мужчину голым видела?

– Да. Нет, только совсем издали, когда мужчины после бани в озеро кидались.

– А близко?

– Нет.

– А мальчиков-то видела?

– Да, братиков, но маленьких.

– Что у них впереди?

– Ну… петушок…

– Что мужчина этим петушком, а у взрослого целым петухом делает?

Роксолана покраснела до корней волос.

– Правильно покраснела. А еще писают они из этого. А у евнухов все отрезано. Если отрезать, то не только с женщиной нельзя справиться, но и писать тоже.

Девушка смотрела на наставницу, просто вытаращив глаза:

– Трубочка-то тут при чем?

– У них одна дырка впереди остается. Когда успевают, то вставляют эту самую трубочку, чтобы отлить.

– А если не успевают?

– Тогда льется само. Чтобы по ногам не текло, повязку носят.

– Потому и семенят, что между ног привязано? – ахнула Роксолана.

Фатима не удержалась и, подозрительно фыркая, полезла что-то перебирать в шкаф. Немного погодя она вынырнула оттуда, все еще пряча улыбку, и строго поинтересовалась:

– Ты-то не смеяться теперь сможешь? Кизляр-ага очень обидчив, особенно если смеяться по этому поводу. Будь осторожна.

– Спасибо, что предупредила, я могла бы сделать глупость.

– И нажить себе врага. Надо подумать, как задобрить кизляр-агу после того, что ты натворила.

– А как его можно задобрить?

– Подарком.

– У меня нечего дарить.

– На первый раз я найду, потом будешь пользоваться своим.

– А чем своим?

– Тебе, даже если останешься просто рабыней, будут давать мелочь на всякую всячину. Постарайся не тратить просто так, лучше копи для подношений.

– Это пожалуйста, мне ничего не нужно.

– Хорошо. И вышивай получше, чтобы тебе и от смотрительницы за бельем перепадало, она тоже может денег немного дать. А еще на Хуррем откликайся, это имя тебе валиде-султан дала, не имеешь права отказываться. Если жить хочешь.

– Хочу.

– Кизляр-ага…

Тот недовольно обернулся к Фатиме, словно только что заметил, показывая обиду, сильнее поджал и без того превратившиеся в узкую полоску губы, мол, недосмотрела за подопечной… Фатиму это не смутило, она прекрасно знала цену и самому кизляр-аге, и его обиде, за столько лет службы в гареме прекрасно все изучила.

– Сказать что-то хочу.

– Не стоило бы тебя слушать, Фатима, да такой уж я добрый человек…

– Знаю, помню. Меня передать тебе просили…

– Что? – как ни старался, а скрыть интерес не получилось, всего на мгновение мелькнул интерес к подарку, но Фатима уловила, мысленно усмехнулась.

– Вот этот перстень.

– Кто передал и за что?

– Новенькая Хуррем. За то, что ты ей пример благородства преподал.

– Чего?

Озадачила-таки! О каком благородстве могла идти речь, если опозорился у всех на глазах, а она словно нарочно своей помощью это подчеркнула?

– Ты на нее не сердись, не умеет она еще свое уважение как следует выказать. Не зря валиде-султан мне советовала к твоей помощи прибегнуть, чтобы Хуррем правильному поведению обучить.

– Валиде-султан говорила о Хуррем?

Есть, попался! Но Фатима не лгала, вернее, лгала, но не слишком. Хафса действительно разговаривала с ней о Роксолане, но только по инициативе самой Фатимы. Услышав, как девушка читает стихи на фарси, она поспешила рассказать об этом валиде-султан. Тогда и состоялся этот разговор. Но для кизляр-аги достаточно самого упоминания о валиде-султан.

– Говорила. Эту девушку для Повелителя привез Ибрагим. Не купил, ему подарили, она вообще не продавалась ни разу.

– Да ну?

– Да. Была взята в плен благородными татарами, привезена в Кафу, где училась многому, а потом сюда, нарочно для Повелителя.

Вообще-то, Фатима вдохновенно врала со слов самой Роксоланы, но была недалека от истины, кроме разве слов о Повелителе, который и слыхом не слыхивал о новенькой наложнице.

– А чему училась-то?

– Греческий знает, арабский, персидский, стихи многие, беседы может вести философские…

Кизляр-ага с сомнением покосился на Фатиму. Та подтвердила:

– Да-да, не хуже твоего Ибрагима.

– Какой он мой?!

– Хорошо, не твой, Повелителя.

И вдруг заговорщически наклонилась к уху кизляр-аги:

– Как думаешь, если вместо Ибрагима Повелитель с Хуррем беседовать станет, нам лучше будет или хуже?

– С женщиной? – в голове кизляр-аги слышалось не просто сомнение, оно было с пренебрежительным оттенком.

Фатима, отстранившись от евнуха, почувствовала некоторое облегчение. Ну и запах! Как ни следил за собой бедолага, как ни менял повязки и ни мылся, а въевшийся запах аммиака из-за невольного недержания мочи был неустраним. Недаром в гареме говорили, что приближение кизляр-аги выдает не его шаркающая походка, а опережающий евнуха на две комнаты запах. Но никуда не денешься – терпели.

– Женщины, кизляр-ага, тоже разные бывают. Эта вон сколько газелей знает, по памяти вчера допоздна читала.

И снова Фатима преувеличивала, потому что назвать долгим чтение всего одного стихотворения нельзя никак, но Роксолана сказала, что знает еще много, почему бы не преувеличить?

– Ох, зря Ибрагим Повелителю такую привез, как бы самому в стороне не остаться.

Знала Фатима, на что намекнуть. Кизляр-ага терпеть не мог Ибрагима, как и многие другие, считая его выскочкой. Раб-советник у султана! Ни к чему это. Можно, конечно, выслушивать умных рабов, но не держать же при себе день и ночь!

Против Ибрагима кизляр-ага готов был поддержать кого угодно, даже новенькую.

Фатима хорошо почувствовала эту готовность.

– Так ты поможешь мне обучить правильному поведению Хуррем, чтобы глупостей не натворила?

Кизляр-ага покрутил на пальце новый перстень, Фатима точно угадала размер, подарок пришелся впору.

– Помогу, если зазнаваться не будет.

– Не будет! – твердо пообещала рабыня.

Женщинам предстоял поход в хамам.

Роксолана смеялась:

– Меня тут только и делают, что моют.

– Ничего, чистота не грязь, от нее не помрешь.

– Фатима, а где ты родилась?

Та насмешливо сверкнула глазами:

– В Рязани.

– Где?!

– В Рязани, да только я не славянка, не думай. Просто так вышло. Я татарка, из благородных татар. Была взята в гарем Селима, но так и осталась гезде, не продвинувшись дальше. Правда, у султана Селима продвинуться было невозможно, он больше совсем иное любил, не женщин.