Не бойся друзей. Том 2. Третий джокер - Василий Звягинцев

Ей при включении «машины» стало просто не по себе, а Катранджи — совсем плохо. Особенно после того, как устройство загудело и залязгало во всю силу. Он прерывисто и шумно задышал, шея и не прикрытое жилетом тело покрылось видимыми на расстоянии каплями пота. Но он продолжал то ли всматриваться в происходящее, то ли прислушиваться к нему, пока не подогнулись колени и Ибрагим неаккуратно осел на пол, начал заваливаться на спину, из последних сил пытаясь удержать голову, не удариться с размаху затылком об камень. Перевалился на бок и, наконец, потерял сознание.

Кристина метнулась вперёд — начала действовать программа «защитницы». Кто бы он ни был, зачем бы сюда ни пришёл — если ей поручено, она его должна спасти, остальное потом.

Аппарат, прежде всего отключить аппарат! Разбираться было некогда и страшно. Один щелчок или поворот колеса не туда — случиться может такое, что и не вообразить! Она вскинула блок-универсал — один короткий импульс, и всё! Чем бы ни было странное устройство, оно превратилось в ком деструктурированной материи. Кристине послышалось, что в самой глубине стен что-то разочарованно квакнуло, хрюкнуло и даже простонало.

В ответ она разразилась не подлежащей воспроизведению тирадой, адресованной сразу всем, враждебным лично ей силам.

Вспомнила, как боевая подруга поручик Яланская (из настоящих, земных «печенегов») как-то долгим зимним вечером на учениях, в палатке, едва не срываемой с креплений свирепой пургой, подняла вдруг неожиданную тему. Кажется, в ответ на слова одной из девушек, непристойно выразившейся по поводу погоды, не позволяющей «до ветру» выйти. Взводная командирша, дочь московского промышленника-миллионера и племянница правящего архиерея[25], неизвестно отчего выбравшая себе армейскую, с самого низа, стезю, вдруг посерьёзнела. Что бывало с ней достаточно редко.

— Я вам что, девушки, скажу…

Очень вдруг её тон всех насторожил, а то и напряг. «Валькирий», пожалуй, особенно. Словно бы именно к ним были обращены слова совсем взрослой, уже двадцатипятилетней женщины.

— Материться — вы все, дуры, научились. Кто в войсках, кто и раньше. Я не вмешивалась. Не гувернантка, не бонна и даже не ротный…

Тут все сдержанно захихикали. Ротный — отдельный разговор. Тот, не могущий быть обвинённым в отсутствии мужественности (при трёх настоящих офицерских орденах, полученных за боевые заслуги), вообще никогда не выражался. Что при равных чином офицерах, что при солдатах и тем более при дамах, невзирая на степень проступков.

Резким жестом она заставила десяток подпоручиц замолчать.

— Ротный как раз — понимающий человек. Дай бог, чтобы он нами ещё покомандовал. Вы, девки, никогда не слышали, как наш командир высказываться умеет, а мне один раз пришлось! Это нечто! Я вам и передать не могу.

Девушки навострили уши.

— Интересно бы послушать, — сказала тоже настоящая местная Полухина Валя.

— Не советую. Дядька мой, епископ Илиодор (князь церкви и генерал-майор, в пересчёте на воинские чины), давно мне говорил, что такие слова блудом являются, будучи употребляемы всуе, как и имя Господа! На самом деле это есть древние сакральные заклинания русского народа, коими ещё в дохристианские времена любую нечисть отогнать было возможно. И любого нормального человека в чувство привести, если он вдруг в уныние, тоску или сомнение впал. Уныние ведь и по христианству смертный грех! Убийство — нет, а уныние — да!

Вы только вдумайтесь… Куда при таком «посыле» любая нечисть денется? — И Яланская произнесла несколько «хорошо темперированных» фраз. Настолько изящно построенных и неожиданных, что девчонки просто обалдели. В буквальном смысле.

— Я ведь в первую очередь против тех — что мужиков, что баб, — кто «три слова» сызмальства заладил и так ими и орудует до седых волос. Слова и солёные быстро смысл теряют, а действовать ими на психику, особенно враждебную изначально, надо неожиданностью и новизной оборота. Тут зло и скукожится, в изумление придя[26]. Для этого следует в себе эту способность развивать постоянной тренировкой, но вслух зря не произносить, а другим передавать только по крайней необходимости…

Поручик помолчала, наблюдая, как её слова усваиваются, удовлетворённо кивнула и добавила, закругляя тему:

— Вас научили, как финкой вражескому часовому глотку перехватить, чтоб и не хлюпнуло? А в начальной школе этому же учить возьмётесь? Вот и я о том. Ладно, закрыли тему! Ещё от кого хоть слово «не по делу» в расположении услышу — не обижайтесь! Я вам не Полусаблин!

Вот и пригодился урок Кристине. И то, что Яланская говорила, она сейчас, неизвестно к кому адресуясь, детально повторила и от себя добавила. Со стороны (общечеловеческой или мистической), юная, до пояса обнажённая красавица, выдающая в пространство выражения, пристойные боцману с «Богатыря» (тысяча девятисотого года призыва), или комиссару «Парижской коммуны» (пусть и призванному в двенадцатом, но «настоящую службу заставшему»[27]), выглядела гораздо убедительнее. Непривычности, а значит, и сакральности в ней было больше. Что какой-то царский боцман в сравнении с воплощением древнеславянской «волховицы», вдохновенно выдающей загибы-заклинания.

От этого или нет, но Катранджи, выпав из зоны очередного ментального удара, начал подавать признаки жизни и возвращающегося сознания.

Кристине ничего не стоило, подхватив на руки его почти пятипудовое безвольное тело, выбежать наверх из этого жуткого места.

На всякий случай ногой затворила за собой входную дверь склепа, прошла ещё с десяток метров, пока не увидела освещённую солнцем полянку. Ни одного зловещего сооружения поблизости.

Опустила своего подопечного на мягкую светло-изумрудную, а не мрачно-тёмную траву.

Села рядом и только здесь впервые вздохнула. Оказывается, пока несла чуть ли не умирающего мужика, забыла дышать.

Ибрагим поворочался, что-то пробормотал на совсем незнакомом ей языке, сел и только потом открыл глаза. Абсолютно осмысленно и слегка удивлённо осмотрелся. Мотнул головой, сглотнул и спросил:

— Здесь есть кто-то? Я тебя чувствую… Не подходи, — и сжал рукой рукоятку кинжала.

Что ей теперь делать? Она по-прежнему невидима, но он её чувствует. Как быть? Постараться вернуться обратно или «проявиться» здесь? Волынская непонятным образом знала, что способна и на то, и на другое. Уйти «к себе» проще, а как с чувством долга? Она его оставит, а он — снова в склеп? Зачем — сейчас неважно. Девушка понимала — ничего хорошего там быть не может, только плохое и очень плохое, невзирая на то, что непонятная машина уже уничтожена.

Она сделала самое простое, что пришло в голову. Сказала: «Это я!» — и придвинулась к нему на полметра.

— Кристина? Как ты здесь оказалась? — Теперь он её увидел, и его изумлению не было предела. И не только изумлению. Он пошатнулся и снова стал заваливаться на спину. Она успела подложить ладонь ему под затылок, а то он прилично стукнулся бы о торчащий из земли булыжник.

— Слабоват, однако. — Девушка не сдержала усмешки. Не говоря о «школе молодого бойца», «валькирия» держала перед внутренним взором всех русских офицеров, с кем ей приходилось работать. Хоть Уваров, хоть Полусаблин или Окладников — ни один, даже с пробитой пулей грудью или осколком в животе, не переложил бы на плечи девушки ответственность, пока сам мог хоть что-то. Хоть кольцо у последней гранаты выдернуть.

Вспомнив, чему когда-то учили, она хлёстко, с двух сторон ударила клиента по щекам. Ибрагим снова очнулся и, похоже, резко пободрел.

— Кристина? — снова спросил он, но гораздо осмысленнее. И уставился на покачивающиеся перед самым носом груди. Кажется, именно они включили правильное восприятие действительности. И только потом он посмотрел ей в глаза. Тоже почти в упор.

Она не могла ни понять, ни объяснить, что случилось в следующие секунды. Буквально минуту назад этот мужчина, что в его турецком, что в российском обличье, был ей просто неинтересен. Пусть немыслимо богат, пусть занимает какие угодно посты, вплоть до «владыки полумира». Ей-то что? Она его видела растерянным и испуганным в Одессе, цеплявшимся за руку и умолявшим его спасти. Далеко не каждая женщина после такого согласится считать мужчину мужчиной. Да и в Царьграде вчера героизмом не блеснул!

И вдруг он потянулся руками к её талии, а губами — к груди, а она не отстранилась хотя бы для вида, как уважающая себя девушка. Ничего не соображая (рациональная составляющая личности напрочь отключилась), сама бросилась в его объятия. Под влиянием непреодолимой силы страсти. Если бы при этом прозвучал «гром небесный», Кристина не удивилась бы.

Слились телами, губами, чувствовали, как гулко колотятся сердца, будто пытаясь пробиться друг к другу. Сколько это длилось — вспомнить невозможно.