Презумпция лжи - Александр Маркьянов

Кого привезла машина посла, я не видел, когда я взглянул на подъездную дорожку, перед вестибюлем отеля — Мерседеса там не было, он стоял чуть ниже, на небольшой стоянке…

Андрей Леонидович появился через полтора часа, когда я уже успел изрядно перенервничать. Причем, я даже не заметил, откуда он появился — просто подошел к машине, откуда-то сзади. Все мое внимание было приковано к входу в отель, и его появление я прозевал.

До этого уехали и Мерседес и Волга. Первой уехала Волга, ее пассажира я снова заметил, и запомнил его внешность. Почти сразу после этого уехал и Мерседес посла, но кто в него садился я так и не заметил. Того, кто приехал на встречу в этом Мерседесе прикрывали сразу двое, причем весьма профессионально. Мерседес подрулил к самому входу, его пассажир в окружении двоих мужчин вышел из дверей отеля и нырнул на заднее сидение Мерседеса, причем его внешность я не заметил. На все про все у них ушла буквально пара секунд…

— Поехали… — заявил Андрей Леонидович, плюхнувшись на переднее сидение

— У меня же прав местных нет…

— Плевать, поехали…

Пожав плечами, я развернул Волгу (несколько топорно, давно за рулем не сидел), и мы отправились в обратный путь, в Кабул. Сломавшегося грузовика на дороге к отелю уже не было. Видимо, отремонтировали…

— Куда едем?

— Домой. На сегодня работа закончена…

Пожав плечами, я начал перестраиваться и тут… вспомнил…

— Андрей Леонидович, надо в министерство заехать.

— Зачем?

— Я ключи от дома в кабинете оставил. Сорвался, думал, приедем еще. В ящик стола положил…

— Ну, давай, заедем. Только больше в ящик стола ключи от квартиры не клади, держи в кармане, при себе…

Проклятая память…

Пройдя мимо часового на входе, я неспешно поднялся в кабинет. Немного потряхивало — отходняк от адреналина. Все-таки первое боевое задание как-никак, немного перетрухал даже. Как-то вспомнился отец — интересно, каково ему было работать в прифронтовой полосе, ведь там не просто сидишь в машине и кого-то ждешь. Там — фашистские диверсанты, агентура Абвера, остаточные группы немцев, прорывающиеся к своим после наступления. Отец мало про это рассказывал. Ведь что я сегодня сделал — посидел в машине и уже трясет — подтряхивает…

Торкнулся в дверь кабинета — заперто! Недоуменно поглядел на часы — нет, время не обеденное… Что же это такое…

Спустился вниз, на проходную…

— А что, сто двенадцатый закрыт?

— Закрыт… — на проходной дежурили афганцы, знающие русский язык, таких было немало…

— А где старший лейтенант Фархади?

— Ушел. Почти сразу после вас. Ключ сдал, расписался…

Как ушел? Рабочее же время…

— Кабинет можно открыть?

— Можно — афганец подал мне ручку, толстый истрепанный гроссбух и ключ от кабинета…

— Да нет, мне ненадолго. Я ключ от дома забыл в кабинете. Поднимемся вместе, я ключ заберу и все, зачем расписываться…

Пожав плечами, афганец спрятал журнал сдачи-приемки кабинетов. Вместе мы поднялись на этаж, афганец отпер дверь, замер на пороге — в кабинеты, тем более в этот кабинет ему входить было категорически запрещено…

Я прошел к своему столу, забрал из ящика ключ, положил в карман. Глянул на аппаратуру — она работала в автоматическом режиме, как будто дело было ночью. Катушки с лентой стояли свежие совсем, должно было хватить и на ночь и на остаток дня. Странно все это…

Домой мы приехали, когда по-местному было всего два часа дня — обычно задерживались до шести-семи часов вечера (блин, до восемнадцати-девятнадцати, военный…). Михеев высадил меня у подъезда и сам куда-то укатил. Делать было особенно нечего. Плотно пообедал, два часа затратил на то, чтобы как следует прибраться в квартире. Все-таки не дело грязью зарастать, даже если живешь один. Глянул на часы — девятнадцать ноль-ноль. Делать совершенно нечего, книжек мало и все они перечитаны не по разу. Оставалось только сходить, прогуляться…

Выходя из подъезда, я наткнулся на Михеева — тот сидел перед подъездом на корточках, как это было принято у афганцев, и смолил сигарету. Причем смолил с такой жадностью, как будто это была последняя сигарета в его жизни…

— Андрей Леонидович…

— Садись…

Сидеть так на корточках, при том, чтобы не затекали ноги и потом не болели колени, я не мог, поэтому уселся на сколоченную из подручных материалов лавку перед подъездом. Огляделся — вокруг никого не было…

— Как думаешь, что сегодня произошло? — вдруг спросил Андрей Леонидович

— Не знаю… — пожал плечами я

— Вот и я — не знаю! — вдруг ответил Михеев с каким-то остервенением в голосе — ни хрена не знаю!

— Андрей Леонидович…

— Короче так, Сергей! — оборвал меня он — о том, где мы были ни слова. Поверь, это все не шутки. Если что — скажешь, что мы к Копысову ездили в танковую по делам, он подтвердит. Я уже договорился. Понял?

— Понял но…

— Никаких но! Завтра будем разбираться со всем этим… А пока — держи язык за зубами!

Андрей Леонидович смял пальцами окурок, докуренный им почти до фильтра, отбросил в сторону, поднялся…

— Иди, спи! — бросил он и сам скрылся в подъезде…

Но разобраться «со всем с этим» Андрею Леонидовичу было не суждено. Потому что утром я обнаружил его труп…

Каспийское море, пограничная зона Траверза г. Решт

Пятнадцать километров от иранского берега/ Ночь на 21 сентября 1978 года

Уже к вечеру погода стала ощутимо портиться — задул северный, уже пронизывающий холодом в это время года ветер, небо заволокло тучами. Каспий волновался, море покрылось белыми барашками. Быстро темнело.

У рыбацкого причала порта Решт, которым пользовались только рыбаки, да мелкие купцы — крупных городов и портов у Ирана на каспийском побережье не было — остановились два почти новых полноприводных грузовика «Мерседес» с тентованными кузовами. Удивительно — но в такую плохую погоду они ехали, не зажигая огней. Остановились машины у самого края пирса, из кузова шедшей первой машины выпрыгнуло несколько человек…

— Быстрее!

Машины сразу тронулись — в условленное время, ровно через четыре часа они снова будут здесь, на месте — а восемь человек, одетых как рыбаки в грубую и удобную брезентовую одежду, толстые шерстяные свитера, длинные, выше колена сапоги из черной резины, бросились вперед, по пирсу. Там, у самого конца длинного деревянного, укрепленного на сваях помоста терся о причал небольшой, с виду насквозь проржавевший траулер.

Люди торопились, такая операция проводилась ими не первый раз и не второй — но никто не расслабился, никто не наплевал на меры безопасности. Передача происходила только в такую погоду, суда старались вбирать каждый раз разные, автомобили на месте не стояли, а за рулем всегда были свои люди. Стукачей у САВАК[31] было много и никому не улыбалось оказаться в застенках шахской службы безопасности…

Сам корабль выглядел старым, насквозь проржавевшим и всеми покинутым. Но впечатление было обманчивым — двигатель содержался в идеальном состоянии, корпусу тоже было далеко до катастрофического состояния. Все дело было в том, что хозяин иногда использовал этот корабль для перевозки контрабанды. Сегодня же ему была уготована иная миссия…

Сходен на причал брошено не было, но это никого не остановило. Один за другим люди перепрыгнули с заливаемого соленой водой причала на раскачивающуюся под ударами волн палубу. Трое бросились в машинное отделение, еще трое — в рубку. Двое остались на палубе, держась за снасть, чтобы не упасть…

— Зачем вы нам помогаете? — спросил один из «рыбаков» по имени Махмуд на хорошем английском языке. Такое знание языка было не редкостью для иранцев — сначала в стране господствовали англичане, теперь вот — американцы. Махмуд их ненавидел так яростно, как только может ненавидеть человек…

Несколько лет назад у «рыбака» была семья. Любящая жена и радость очей — маленькая проказница Алия. Была и работа — в крупной нефтесервисной компании, в Тегеранском офисе. Он родился в великой стране, которую мудрый и справедливый шахиншах железной рукой вел к процветанию — так он считал. Но все рухнуло. В один день.

Дочь и жена погибли — громадный армейский грузовик, за рулем которого был пьяный американский сержант, буквально размазал их бампером по стене. Вскоре выяснилось, что жена ждала еще одного ребенка — сына. Махмуду она об этом сказать не успела…

Суда не было. По закону, подписанному шахом, американцы имели право экстерриториальности. Что бы они ни сделали — судить их было нельзя. Не судили и этого пьяного американского сержанта — просто по-тихому увезли из страны. А отчаявшегося Махмуда, который дерзнул обратиться за справедливостью с письмом к самому шаху, вызвали в САВАК и разъяснили политику государства в этих случаях. Ну и побили немного дубинками…