Исчезнувший - Дмитрий Красько

Не без труда справившись с узлами, я спустился и как мог туго связал обоих ликвидаторов. Выпрямился и не без гордости оглядел дело рук своих.

— А теперь трахаться? — с надеждой спросила матрешка.

— Какая ты ненасытная! — я укоризненно покачал головой. — Все бы тебе трахаться да трахаться. Перерывы-то между трахом нужно делать?

Офигев от такого поворота, матрешка уставилась на меня вытаращенными глазами — чистый филин. А я жестом купца на рынке обвел лежащие тела щедрым взмахом руки:

— И, по совести, зачем тебе я? Меня били, меня пытали. Я умер и у меня сделалась импотенция. А вот — смотри какие мужчинки. Высший сорт, экспортное исполнение. К тому же, связанные. Сопротивляться не будут. А если будут — так еще интереснее. Берешь?

— Ты их мне оставляешь? — недоверчиво спросила она. Я кивнул. — Конечно, беру. А водка?

Наглая баба. Я бы даже сказал — беспредельщица. Я ей вместо себя одного целых двух трахалей оставляю, а она еще и водки требует.

Присев над телом длинного, я охлопал его карманы и вытащил пушку и аж два бумажника. Пушку я оставил себе, а один из бумажников протянул матрешке:

— Держи, ненасытная моя. Здесь не только на водку — даже на закуску хватит.

Второй бумажник изначально был моим — в нем даже документы на мое имя лежали, а потому я поместил его на полагающееся по закону место — во внутренний карман куртки. Матрешка же внимательно изучила содержимое второго лопатника и недовольно заявила:

— А чего это ты их обшариваешь? Если ты их мне оставляешь, то я должна обшаривать.

— С какого это праздника? — удивился я, перебазируясь ко второму пленнику. — Это ко мне гости пришли. В конце концов, то, что тебе нужно, останется при них, — я хлопнул коротышку ладошкой в район паха, и тот заметно вздрогнул. Значит, пришел в себя, а делает вид, что все еще в отрубе. Нехорошо. Я вынул из его кармана ключ от машины и посоветовал: — Ты глаза-то открой. Нам поговорить нужно. И не претворяйся тряпочкой, а то я тебя еще раз по яйцам стукну.

Угроза возымела действие. В чем я, впрочем, с самого начала не сомневался — ведь в мире так мало мужиков, которым плевать на свои яйца.

— Так что ты узнал от Ленивого? — спросил я, пялясь в открывшиеся глаза.

— Ничего, — прохрипел коротышка. — Он мне ту же песню спел. Только у него глазки бегали, поэтому я ему уже не верю. Выберусь отсюда — он мне все выложит. Паяльник в очко засовывать не зря придумали.

Я поперхнулся. Радикальный товарищ, ничего не скажешь. Бедный, бедный Ленивый. Впрочем — чего я так распереживался? По всему выходило, что я до него первым доберусь. Вытяну нужную информацию — и пусть коротышка развлекается с ним, как хочет. Хоть паяльником, хоть, натурально, лампой Аладдина. Мне будет уже все равно. Но слегка урезонить тело у моих ног все же не мешало.

— Если выберешься. Если тебя вот эта баба не затрахает в бычью шкурку.

Он посмотрел на матрешку и тоже поперхнулся. Один-один.

— А куда делся мой кореш, с которым мы к «Колизею» разбираться ездили, Ленивый не сказал? Ведь это он его спрятал куда-то, однозначно.

— Нет, не сказал, — в голосе коротышки уже не было визгливых ноток. Одна сплошная безнадега. — Да мы и не спрашивали.

— Ясно, — я не стал упорствовать. А зачем? Четыре Глаза был им изначально неинтересен. Их интересовал я — как предполагаемый виновник разрушения «Колизея» и потенциальный многомиллионный должник. — Меня, получается, Лора вломила? — Он кивнул, и я кивнул в ответ. Молодец баба. Развела, как ребенка. — Машину у входа оставили? — Он снова кивнул, и я поднялся.

Разговор, а с ним и ночное приключение, закончился. Большего, чем уже узнал, я из пленников выжать не сумею. И, подобрав с пола фонарик, который, падая, выронил коротышка, я махнул матрешке рукой:

— Они твои.

Покидая каморку, я услышал звук расстегиваемой ширинки и полный отчаянья стон коротышки.

Глава 6

Долго ли, коротко, а я еще и на смену вышел. Неожиданные, как метеоризм, ночные кошмары, не остановили меня. Правда, вид я имел довольно потрепанный, так что медсестра Шурочка, осматривавшая (якобы) нашего брата перед выходом на линию, участливо поинтересовалась:

— Что-то ты, Мишок, неважно выглядишь. Не заболел? И перегарчиком, кажется, попахивает…

— Месячные, — буркнул я. — Целый месяц уже маюсь. А перегарчик — он от валерьянки. Литрами пью, не поверишь. Как вы, бабы, с этим живете?

— Дурак, — сообщила она, даже не покраснев. — У нас это длится поменьше и происходит иначе. В школе учиться надо было.

— Не хочу учиться. На трассу хочу. Выпустишь?

— А ты сможешь?

— Ты же меня знаешь. Я все смогу. Я даже тебя смогу, если…

— Вали на трассу, — она махнула на меня рукой. Я усмехнулся. Шурочка была маленькая и со всех сторон круглая. Не мой типаж. Машина была лучше, и я пошел к машине.

На полдороге ко мне присоединился Литовец, прибывший в гараж, видимо, с определенной целью — поинтересоваться, как продвигается дело с поисками Четырехглазого. Ну и, на всякий случай, узнать, что со мной. При этом на его лице лежала печать безмятежности. Завидую.

— Как там милиция? — спросил он.

— Дышит милиция, — отозвался я. — В основном кислородом.

— Долго продержали?

— Кому я нужен, Ян? Пинками выгнали. Сказали, чтобы больше не приходил, даже если очень звать будут. Ты что-нибудь узнал?

— Ленивый жив. Ломанов тоже, — однозначно, со своим лаконизмом в Древней Спарте он стал бы великим оратором. Орал бы в час по чайной ложке, да срывал бурные аплодисменты.

Только вот информацию, которую он нарыл, важной назвать было нельзя. Литовец и сам это понимал, но никаких угрызений не испытывал. Видимо, хорошо ночь провел. Умиротворяющее. И где, я вас спрашиваю, справедливость? Почему, как под потолком в одних трусах висеть — так сразу Миша Мешковский, а как в теплой постели рядом с мягкой женой — так Янас Гарайтас? За какие такие заслуги?! Что за извращенец писал мою страницу в Книге Жизни?! Эх, добраться бы до этой Книги, поменяться с кем-нибудь страничками незаметно.

Преисполненный чувства собственного достоинства, Литовец воткнул в рот сигарету и поинтересовался:

— А ты что-нибудь узнал?

— Если интуиция меня не подводит, тогда да, — кивнул я. — Пойдем в машину, там расскажу.

На то, чтобы поведать ему о ночных переживаниях, а также похвастаться, что узнал не только о состоянии здоровья господ Ленивого и Ломанова, но и об их нынешнем местоположении, ушло от силы пять минут. Аккурат от ворот таксопарка до конца промзоны. Правда, Литовец еще минут пятнадцать переваривал услышанное. Потом выдал:

— Везет тебе на мелкие пакости нарываться.

— Про мелкие — это ты красиво сказал, — похвалил я. — А что тогда, по-твоему, крупные?

— На крупные Четыре Глаза нарвался, — пояснил он и заткнулся. И мы еще минут пять колесили по городу в тишине. Потом у меня заработал мозг — что было почти подвигом, учитывая, сколько ему пришлось вынести за минувшую ночь.

— Я таки думаю, Литовец, что нам нужно ехать, навестить Ленивого. Во-первых, человеку приятно будет, а то лежит там один и больной совсем, бедняжка. А, во-вторых, кроме него нам никто ничего про Четырехглазого не расскажет.

— А с чего ты взял, что он там один лежит? С Ломановым.

— Сомневаюсь. Чего им в одной палате делать? Уровни разные. Ломанов — хозяин. А Ленивый — только шестерка. Хоть и увесистая.

— Не нравится мне твоя идея, — сообщил Литовец. — Его, наверное, стерегут, как музейный экспонат.

— Это ты брось. Кому такой экспонат нужен? Он же, говорю, шестерка. Если кого и охраняют, то владельца шестерки. Так что надо ехать. Или ты хочешь сказать, что я нынче ночью зря пуп рвал, информацию добывая? Вот уж дудки. Не хочешь ехать со мной — я один поеду. Между нами, девочками, вчера к «Колизею» ты меня ехать совратил. А это было немножко опаснее.

— Не знаю, не знаю, — в голосе Литовца сомнений меньше не стало. Однако, поразмыслив еще немного, он решился. — Ладно, поехали. Тебя одного отпускать нельзя. У тебя сейчас в жизни полоса не того цвета. Тем более, что другого выхода все равно нет. Нужно этот попробовать.

— Вот это правильно, — похвалил я. — Как говорил один знакомый холостяк, семь раз попробуй, а потом и жениться не захочется.

И мы поехали к Третьей городской больнице, куда, по сообщению Лорочки, накануне вечером были свезены тела Ленивого и Ломанова. Лорочка, конечно, оказалась двуличной сволочью, навешала мне лапши на уши, а потом сдала с потрохами, но информацию о больнице выдала в самом начале знакомства — еще до того, как успела пообщаться со своим благоверным и получить от него инструкции. Следовательно, эта информация должна была оказаться достоверной.

Моя, в общем и целом, правильная мысль о том, что Ленивого охранять незачем, поскольку он не самая великая фигура, содержала один изъян. Я как-то не принял в расчет, что он лежит в одном отделении со своим шефом. А охрана Ломанова, вместо того, чтобы мозолить ему глаза в палате, торчала в фойе, прикрывая таким образом и Ленивого, и вообще все отделение.