Исчезнувший - Дмитрий Красько

Еще раз попробовав подняться, я с удовлетворением отметил, что массаж помог — ноги, хоть и не вполне, начали слушаться меня. С руками было сложнее, но в них тоже появилось покалывание — значит, кровь потекла по жилам.

Проковыляв к экс-туалету, я растянул губы в ухмылке. Куча оказалась моими манатками. Ликвидаторы, мать их, раздевали меня здесь. Ну, правильно — не голым же по улице тащить.

Открытие если и не явилось лучиком надежды, то приятной неожиданностью стало точно. В данный момент я был почему-то уверен, что умирать лучше одетым. Гораздо лучше. А потому принялся одеваться.

— А это ты зачем? — матрешка неслышно подкралась сзади и теперь с подозрением наблюдала за моей борьбой с пуговицами.

— Замерз, — пояснил я.

— А трахаться мы в одежде будем, что ли?! — она повысила голос до предыстерического. Появись сейчас в поле слышимости ликвидаторы — проблем не миновать.

— Цыц! — приказал я. — У меня ноги не сгибаются, руки не сгибаются. У меня вообще ничего не сгибается! Как я в таком состоянии трахаться буду? Отогреюсь — поговорим.

— Смотри, — слегка успокоившись, пригрозила она. — Обманешь — своих позову.

— А твоих здесь много? — спросил я с надеждой.

— Человек семь.

— Не поможет. Понимаешь, тетка, сейчас сюда два плохих мишугенера придут, с ножиками и пистолетами. Так что семь бомжей — это мало. Эти двое их перестреляют, как курей на огороде. Им это — раз плюнуть, потому что они — мафия.

— Ты что говоришь такое? — встревожилась матрешка. — Какая мафия?

— Злая, — я натянул свитер и принялся за ботинки. Хорошо, те были на липучках — моя врожденная неприязнь к шнуркам наконец оправдала себя. — А ты думала, я для собственного удовольствия висел? Меня хотели пытать, убить и съесть.

— И что делать? — матрешка потихоньку начала скатываться на блеющий тон.

— Не орать, — посоветовал я, натягивая куртку. — Пока она не знают, что я освободился — нам плюс. А дальше видно будет.

— А почему сразу не предупредил?

— А самой сложно догадаться? — где-то скрипнула дверь, и я толкнул матрешку к выходу. — А ну, спрячься где-нибудь и не отсвечивай. Если жить хочется.

Жить ей, судя по всему, хотелось. Даже больше, чем трахаться. Какой бы неприглядной ни была эта жизнь. Поэтому через пару секунд она успешно растворилась в воздухе.

Я поднял с пола фигурную бутылку забугорного образца и отступил к стене. Занял позицию слева от входа, осмотрелся и решил, что это лучшее, чем можно побаловать себя в сложившейся ситуации. В том, что возвращались именно ликвидаторы, сомневаться не приходилось — шаги слышались отчетливо и звучали они весьма уверенно. К тому же присутствовали в двойном экземпляре. От очной ставки, стало быть. Решили отказаться.

Потом стали различимы голоса. Вернее, слова, потому что голоса слышались уже давно.

— Не нравится мне в последнее время Ленивый, — говорил коротышка. — Что-то он в последнее время мутный стал. Ой, чувствую, потолкую я с ним…

— Один не лезь, — сказал на это длинный.

— А че, думаешь — не справлюсь? — в голосе коротышки прозвучал истеричный вызов.

— Справишься, справишься, — успокоил длинный. — Только мне тоже с ним пообщаться хочется. Ты же старого друга обламывать не будешь, да?

— Тебя обломишь, как же…

В каморку проник сперва луч света — подозреваю, от того самого фонарика, что ослепил меня у кабака, — а следом вошли и сами ликвидаторы. Некоторое время тупо пялились на то место, откуда меня уже не свисало, а затем коротышка спросил:

— А где?..

— А вот, — я шагнул вперед и изо всей силы опустил бутылку на голову длинного. Стекло не выдержало и разлетелось на мелкие осколки, загадочно блестя в лучах света.

Длинный тоже не выдержал, и очень необычно, складным метром, осыпался на пол. Прямо там, где стоял. Я впервые наблюдал такой способ падения, и мне понравилось.

Коротышка среагировал на удивление быстро. Сиганул метра на два в сторону и, выхватив из-за пояса пистолет, развернулся ко мне. Эйфория от того, что удалось быстро расправиться с одним из противников — да еще с тем самым, что казался наиболее опасным, — оставила меня, можно сказать, даже не погостив. И тот факт, что рука сжимала такое знатное оружие, как «розочка», ничего не давал.

— Че ты, сука?! — взвизгнул коротышка, пытаясь разобраться в том, что же произошло. — Ты кто?! — И, осветив меня фонариком: — Ты как?

— Да я нормально, — раздосадовано сказал я и отбросил «розочку». — Только замерз немного. Слез погреться. Я пойду, да?

Я имел в виду трубу отопления, на которой я благополучно провисел столько времени. И, чтобы не было сомнений, даже рукой указал. И даже шаг в ее направлении сделал. Но коротышка моей покладистостью не впечатлился.

— Стоять! — скомандовал он все тем же писклявым голосом. — Как ты снялся?

— Я фокусник, — устало объяснил я. — Маг и факир. Гарри Гудини, слышал?

Мне было досадно. От того, что, получив относительную свободу, не воспользовался этим в полной мере и не получил свободу окончательную. А еще от того, что в моем состоянии нечего было даже мечтать развернуть фортуну к себе передом. Руки все еще плохо сгибались, так и не успев восстановиться после долгого висения, а остальное тело не отогрелось и теперь скрипело при каждом движении. С таким багажом нечего было даже пытаться прыгать на коротышку с целью навязать борьбу. Или, например, бросать в него какой-нибудь дрянью с пола. Все равно он успеет расстрелять меня даже прежде, чем я начну действовать.

— Ну, сука, — медленно проговорил между тем коротышка. — Ты ловкий. Только, сука, не на того попер. Меня, сука, голыми руками не возьмешь. На мне восемь мокряков висит, понял? И мне человека прижмурить — как два пальца обоссать! Вали к стене, бизон! Я тебя сейчас мочить буду.

Деловой человек. Внятно произносит и четко формулирует приказы. И я не сомневался, что он меня действительно пристрелит. А если так, то какая разница, где это произойдет?

— Мочи здесь, — предложил я. — Мне шевелиться в лом. Кости не сгибаются.

— К стене, я сказал! Я с тобой про Ленивого пообщаться хочу. Сдается, он нам точняком туфту впарил. А ты правду сказал. Мне это не нравится.

Я пожал плечами и поковылял к стене. Пока буду разговаривать — буду жить. А если буду жить, значит, будет жить и надежда. Ведь одно чудо, в виде матрешки, нынешней ночью уже имело место. Кто сказал, что на этом лимит исчерпан?

Коротышка занял мое место напротив дверного проема, все так же держа меня под прицелом. Осторожный, сволочь. Такого врасплох не застанешь, даже когда он в туалете с запором бороться будет.

Я смотрел на него безучастным взглядом. Все равно от меня ничего не зависело. Если чуду суждено свершиться, то оно придет извне. Вот, хотя бы, в виде давешней матрешки, которая нарисовалась в прямоугольнике двери, сжимая в руке пустую бутылку.

— Ну, спрашивай, чего хотел, — сказал я, отвлекая его внимание на себя.

— Ты мне… — начал было он, но закончить не успел, пав второй жертвой нестандартной стеклотары.

— Слава истребителям алкогольных напитков, — устало констатировал я, когда тощее тело рухнуло к ногам бомжихи.

— А я подумала — если у тебя получилось бутылкой человека убить, то я ведь тоже смогу, — хрипло объяснила она.

— Ты себе не льсти, — я подковылял к ней и подобрал с пола пистолет коротышки. — Ты его не убила. И я длинного тоже не убил. Бутылкой вообще не так просто убить.

— Ну что? — возбужденно спросила она. — Трахаться когда будем?

— Ты чего такая озабоченная? — удивился я. — Мужика давно не было?

— Очень, — кивнула матрешка.

— Я тебе, конечно, сочувствую, только если эти два дебила придут в себя, пока мы твою похоть удовлетворять будем, тебе секса больше никогда-никогда не захочется. Мертвые не трахаются.

— И что делать?

— Даже затрудняюсь что-нибудь ответить. Разве, связать их чем-нибудь? Хотя бы той веревкой, которой я к трубе прикручен был? Тащи сюда ящик.

— Сам тащи.

— Ты трахаться хочешь?

Матрешка послушно потрюхала за ящиком. О, благословенный инстинкт продолжения рода! Или хотя бы сам процесс.

Загонять ее на ящик я не стал. Во-первых, был повыше, а, во-вторых, полагал, что мои пальцы, даже в нынешнем плачевном состоянии, будут половчее бомжихиных, страдающих от хронического похмельного мандража.

Труба, на которой я висел, оказалась достаточно тонкой. Даже удивительно, что она выдержала мои восемьдесят с большим лишком килограммов.

Но удивляться у меня времени не было. Выдержала — и выдержала. Значит, были на то причины. Мне труба была без надобности. Меня гипнотически влекло к веревке. Примерно с той же силой, как матрешку — ко мне.

Не без труда справившись с узлами, я спустился и как мог туго связал обоих ликвидаторов. Выпрямился и не без гордости оглядел дело рук своих.