Избранное - Оулавюр Сигурдссон

— Кря, кря! — позвал он опять.

По некотором размышлении он все же решил не предлагать ей горбушку, а лучше поддержать разговор о том, что все и правда выглядит по-другому, когда над головой сияет солнышко, и есть надежда, что завтра выдастся погожий денек.

— Солнечный свет впрямь способен творить чудеса, — начал было он, но не закончил, так как жена перебила его на полуслове:

— Кого я вижу!

Не успел сьера Бёдвар сообразить, о чем это она, как фру Гвюдридюр добавила:

— Ведь это, кажется, Гусси!

Гусси! Сьера Бёдвар обернулся, на лице его отразилось удивление, смешанное со страхом. Гусси? Откуда ему здесь взяться? Бросив взгляд на пришельца, он сразу узнал его, услыхал его торопливые шаги, скрип красноватого гравия на дорожке. Человек был без шапки, как бывало и раньше, и походка у него была прежняя, и хриплый голос тоже как будто не изменился, во всяком случае не стал приятнее.

— Кого я вижу! Привет, привет! Вот так сюрприз!

Фру Гвюдридюр пошла ему навстречу, на ходу стаскивая перчатку с другой руки.

— Здравствуй, Гусси, здравствуй, милый! До чего же я рада тебя видеть!

Они обменялись рукопожатиями. Эти двое звали друг друга на «ты». Сьера Бёдвар выпрямился, вскинул на переносицу съехавшие очки.

— Здравствуйте, — сказал он, опережая мужчину. Голова его больше не тряслась, выражение лица сделалось официальным, почти строгим.

Манера Гусси здороваться была совершенно такой же, как раньше: чересчур мягкое рукопожатие, взгляд зыбкий, не поймешь, шутит он или издевается, улыбка это у него или ухмылка.

— Вот так сюрприз! — повторил он, ставя на землю тяжелую дорожную сумку со сломанной молнией. Достав из кармана рубашки пачку сигарет, а из кармана брюк — коробок спичек, он наклонил голову и вопросительно взглянул на сьеру Бёдвара, словно приглашая его закурить. — Давненько же мы не виделись!

— Лет, должно быть, четырнадцать, а то и все пятнадцать, — ответила фру Гвюдридюр. — С тех пор как ты уехал в Эйстрихёбн, мы встречались всего дважды!

— Нет, благодарю вас, я не курю, — сказал сьера Бёдвар, даже не взглянув на протянутую ему пачку сигарет, и скользнул взглядом по жене. Ее летняя шляпка, модный в этом сезоне бочонок без намека на поля, показалась ему сейчас, при ярком солнечном свете, на голове женщины в шестьдесят с лишним лет еще более неуместной. Как она сказала — они не виделись четырнадцать, а то и все пятнадцать лет? И встречались всего дважды, с тех пор как он уехал в Эйстрихёбн? Поразительная память!

— К сожалению, сигары предложить не могу, не люблю эти орясины, — прохрипел Гусси. Его голос напомнил сьере Бёдвару утиное кряканье. Лоснящиеся черные волосы дополнили сходство, и на мгновение сьере Бёдвару почудилось, будто перед ним селезень. — Где уж нам в них разбираться, не доросли. Для этого ведь надо быть шишкой на ровном месте. Да и стоят они чертовски дорого.

— В последний раз мы с тобой виделись, если не ошибаюсь, на пристани в Адальфьёрдюре, — сказала фру Гвюдридюр. — По-моему, ты приезжал за какими-то деталями для мотора.

— Очень может быть, — согласился Гусси. Сдвинув сигарету в угол рта, он чиркнул спичкой и глубоко затянулся, прикрыв огонь ладонью. Он стоял на мостике, расставив ноги еще шире, чем прежде. Пиджак на нем был нараспашку, заляпан грязью. В расстегнутом вороте рубашки темнела загорелая ложбинка между ключицами, ниже виднелась волосатая грудь. Изобразив на лице не то улыбку, не то ухмылку, он заметил:

— Я вижу, вы кормите птичек белым хлебом, господин пастор.

— Да.

Сьера Бёдвар отломил от булки несколько кусочков и бросил в воду, не заботясь о том, кому они достанутся — селезням или утятам. Все та же небрежность в одежде, думал он, те же ужимки, тот же жаргон. «Сигар не курю, терпеть не могу эти орясины. Шишка на ровном месте!» Когда же наконец этот парень отучится говорить, как хамоватый юнец? Впрочем, какой же он парень, ведь ему за сорок, ну да, осенью стукнет сорок пять. Ему как раз исполнилось девятнадцать в те дни, когда он появился у них, чтобы покрасить дом.

— Ты стоял тогда у причала, — продолжала фру Гвюдридюр. — Тебе надо было выполнить поручение Спекулянта, достать для него какую-то деталь.

— Может быть, — ответил Гусси с напускным равнодушием, жуя сигарету. Потом, обернувшись к уткам, воскликнул — Ах, черти! Ну до чего же падки на белый хлебушек!

Жулик, и вдобавок грязный сквернослов, подумал сьера Бёдвар. Зря мы тогда с ним связались.

— Спекулянта теперь рукой не достанешь, — заметила фру Гвюдридюр. — Просто уму непостижимо, как здорово он сумел нажиться на шхунах и маленькой разделочной станции.

— Он на всем ухитряется наживаться, — ответил Гусси. — На всем, что ему удается подцепить на крючок. И на мне наживается, мошенник проклятый.

— На тебе? — Фру Гвюдридюр удивленно поцокала языком. — Каким же образом?

Гусси выпустил изо рта струйку дыма.

— Дело в том, что он и меня подцепил на крючок, — с усмешкой сказал он, по-прежнему не отрывая глаз от стайки уток.

Гм. Сьера Бёдвар чувствовал, как что-то смутно перед ним вырисовывается, что-то, что непременно надо вспомнить.

— Гм, — сказал он, повысив голос. — Стало быть, вы теперь приехали сюда, в этот город?

— Ну да. В град-столицу, — поправил мужчина.

— Называйте как хотите.

— К счастью, это именно так.

— Почему же «к счастью»? — спросил сьера Бёдвар.

Фру Гвюдридюр подняла руку и кончиками пальцев поправила шляпку.

— Тебе еще не надоело в Эйстрихёбне? — спросила она.

Гусси ответил не сразу. Вынул изо рта сигарету, засмеялся:

— Смотрите, смотрите, как они сцепились из-за белого хлеба! — Он посмотрел на запад и снова сунул сигарету в рот. — Какая разница, где жить — в Адальфьёрдюре, Эйстрихёбне, Мидхёбне, — сказал он, пожимая плечами. — Адальфьёрдюр, конечно, в общем не такой уж захудалый городишко. К тому же в свое время он обладал рядом ценных преимуществ.

Фру Гвюдридюр промолчала. Что он хочет этим сказать? — подумал сьера Бёдвар.

— Эйстрихёбн тоже порядком вырос, с тех пор как расширили прибрежную рыболовную зону. Там теперь удлинили причал, так что ребятам есть где прошвырнуться, — продолжал Гусси. — Но по сравнению с Рейкьявиком это все равно деревня.

— В Адальфьёрдюре, во всяком случае, тебе жилось не так уж плохо, — вставила фру Гвюдридюр.

Гусси, будто и не слыша ее, продолжал:

— Как-никак тут у человека под рукой все наиважнейшие блага цивилизации: банки, правительство, парламент, винные магазины, университет, Верховный суд, даже его преосвященство епископ Исландии живет здесь. По трубам бежит горячая вода, можно ходить в гости сколько хочешь, можно брать ссуду сразу в нескольких банках, можно каждое воскресенье служить обедни во всех церквах, чтобы господь послал долгих лет жизни нашему правительству.

— Ну и язычок у тебя, Гусси! — Фру Гвюдридюр расхохоталась. — Все такой же балагур и насмешник!

Чему она смеется, не понимаю, подумал сьера Бёдвар.

— Только об одном жалею — что я так долго торчал в этой распроклятой дыре, — сказал Гусси.

Сьера Бёдвар бросил в воду последние крошки.

— Вы хотите сказать, что теперь живете в Рейкьявике? — спросил он.

— Ну да. Уж скоро год, как я сюда перебрался, — подтвердил Гусси. — Я решил, хотя и с опозданием, что мое место здесь, поблизости от благ цивилизации.

— Вот как.

Сьера Бёдвар скомкал оберточную бумагу и после некоторого колебания сунул ее в карман пальто. Балаболка, пустоцвет, ничтожество, подумал он.

Фру Гвюдридюр снова коснулась шляпки кончиками пальцев.

— Что я слышу? — удивилась она. — Выходит, ты почти год живешь в столице и за все это время ни разу не выбрался навестить старых знакомых?

— Да все как-то некогда было. Дел уйма.

— Ну разумеется, — проговорил сьера Бёдвар.

— В принципе в воскресенье можно было бы выкроить время, но беда в том, что в воскресенье я должен служить благодарственную мессу и за себя, и за наше правительство.

Фру Гвюдридюр снова расхохоталась.

— Ох и язычок у тебя, Гусси!

Сьера Бёдвар вытащил из-под мышки трость и крепко сжал в кулаке костяную рукоятку.

— Вы где-нибудь работаете? — спросил он сухо и взмахнул тростью.

Гусси неопределенно ухмыльнулся.

— Мне ведь еще не скоро на пенсию, — сказал он. — И рад бы бить баклуши, да нельзя.

Это что, намек? — подумал сьера Бёдвар и невольно повысил голос:

— И чем же вы все-таки занимаетесь?

— Как вам сказать? То да се… — Гусси затянулся сигаретой. — То да се, — повторил он хрипло и наклонил голову набок. — Выбор большой, особенно летом. Халтуры везде навалом — и в будни, и в праздники. Не нужно ни перед кем пресмыкаться, выпрашивая какую-нибудь паршивую работенку, как бывало у нас, в нашей дыре.