Не потерять человека - Георгий Александрович Вайнер

трибуне шеренгой стояли Шестаков, Самойло, Болдырев, губернские начальники и армейские командиры.

– Товарищи! Друзья! – обратился Шестаков к собравшимся. Был он, несмотря на унылую стылость цеха, румян, весел, энергичен, а шапку меховую держал в руке. – Владимир Ильич Ленин, выступая несколько дней назад на Девятом съезде Российской Коммунистической партии большевиков, сказал: «Мы не обещаем сразу избавить страну от голода. Мы говорим, что борьба будет более трудной, чем на боевом фронте. Но она нас более интересует, она составляет более близкий подход к нашим настоящим основным задачам. Она требует максимального напряжения сил, того единства воли, которое мы проявляли раньше и которое мы должны проявить теперь». Вот что сказал, товарищи, Ильич всей революционной России…

В зале дружно зааплодировали.

Шестаков помахал рукой, призывая к тишине.

– Нас, друзья, эти слова вождя касаются в первую очередь, – продолжил он. – Ведь именно от нас зависит – избавим ли мы сотни тысяч людей от мук голода. Мы здесь должны с тем же мужеством, с которым сражались с белогвардейцами и наемниками международного капитализма, сделать все, от нас зависящее, чтобы хлеб был доставлен из Сибири. Никто не скрывает трудностей этого дела. Но мы преодолевали и бо́льшие трудности…

Снова раздались аплодисменты. Шестаков улыбнулся:

– Поэтому в экспедицию набираются только добровольцы. И я не сомневаюсь, что мы победим так же, как побеждали на боевых фронтах! Ура-а, товарищи!

Матросы, солдаты, заводские рабочие дружно подхватили: «Ура-а!», «Даешь сибирский хлеб!», «Записы-ва-ай»…

Шестаков, несмотря на мороз, был возбужден, от головы его валил пар, он легко двигался по помосту, энергично махал шапкой:

– Товарищи! Чтобы доставить хлеб, нужны суда. Судам нужен уголь. Вместо судов мы имеем только брошенные белогвардейцами дырявые, переломанные, ржавые самотопы. Но наши враги зря посчитали, что восстановить их нельзя. Поэтому первая наша задача – вопреки представлениям мировой белогвардейщины – восстановить эти суда, классно отремонтировать их. Второе – добыть любой ценой уголь… Имеется его пока что на складах всего около тысячи тонн.

Из толпы раздались крики:

– Как же ты их восстановишь? Завод-то стоит…

– Запчастей нет, однако…

– Уголь откудова возьмешь? Из-под ногтей нешто?

– Ти-иха! Дайте говорить человеку!..

Шестаков сделал стремительный шаг к самому краю дощатой трибуны:

– Мы! Мы сами пустим завод! Надо, чтобы завтра сюда пришли все моряки и солдаты, у кого есть хоть какие-нибудь технические специальности, – слесаря, электрики, кузнецы, плотники, котельщики, токаря, клепальщики. У кого нет в руках ремесла, пусть тоже приходит, подучим на скорый лад. Я уверен: вместе с рабочими завода мы за неделю пустим все цехи и начнем ремонт судов…

– А уголь?

Шестаков рубанул рукой перед собою:

– Объясняю, внимание! Час назад я получил из Лондона телеграмму от народного комиссара Красина. Он сообщает, что советская торговая делегация ведет там переговоры о закупке парохода с углем. Да и мы тут вместе поскребем по сусекам. Ведь каждая горсть угля – это кусок хлеба, каждое ведро угля – спасенный от голодной смерти человек!..

По узким почерневшим доскам тротуара Чаплицкий и Берс, кутаясь в башлыки, прошли в столовую № 3 – бывшее процветающее питейное заведение братьев Муратовых.

Здесь и сейчас было полно людей, по виду – типичных обитателей портовых трущоб.

Толкотня, гам, теплая вонь.

Посетителей лениво обслуживал Федор Муратов, а старший брат Тихон царил за буфетной стойкой, разглядывая людей с безразличным отвращением.

Чаплицкий и Берс устроились в углу за свободным столиком, осмотрелись по сторонам.

Берс сказал с ухмылкой:

– Все, как в трактире Тестова.

– Или наоборот – как в ресторане «Стрельна», – поморщился Чаплицкий.

– Спросите у них, Петр Сигизмундович, пашот с трюфелями, землянику, черный кофе. И сигару, – паясничал Берс. – Рюмку арманьяка, бокал шампанского, бенедиктин… Сил нет, как жрать хочется!

– Спрошу, – неожиданно покорно согласился Чаплицкий.

К столу подошел Федор Муратов, равнодушно глядя поверх их голов, сообщил:

– Гуляш из тюленя, вареная треска, капустная солянка, щи. Все.

Чаплицкий сбросил башлык, негромко проворчал:

– Не больно ты меня балуешь, брат Федор! Вижу, что не загуляешь у тебя…

Федор всмотрелся в лицо Чаплицкого, узнал, тихо ахнул:

– Господи, никак Петр Сигизмундович? Вы же… вас же… Господи, радость-то какая!..

Чаплицкий открыто, сердечно улыбнулся:

– И у меня сегодня радость, Феденька. Иди скажи Тишке – пусть накроет нам в задней комнате чего бог послал.

Федор опрометью бросился к старшему брату. Берс воскликнул с нескрываемым восторгом:

– Чаплицкий, вы гений! Не знаю, как насчет трюфелей, но человеческой едой, похоже, нас накормят.

Чаплицкий похлопал его по плечу:

– Были здесь и трюфели когда-то… А что касается человеческой еды, то мы ее заслужили, геноссе Берс. Сегодня у нас праздник. Вы себе даже не представляете, до какой степени я гений… – Чаплицкий сделал самодовольную паузу и закончил: – Севрюков добрался до места, он уже в Лондоне!

– Что вы говорите, Чаплицкий!

– Да, да! Связь установлена. Вчера поздно вечером пришло сообщение от Миллера…

Берс подозрительно посмотрел на него:

– Интересно, но недостоверно. Вы – здесь, Севрюков – в Лондоне, а вчера у вас – сообщение?

– Ну и что?

– Это похоже на сочинения господина Жюля Верна.

Чаплицкий засмеялся:

– Вы мне не верите?

– Я-то вам верю, – пожал плечами Берс. – Но вы, судя по вашему рассказу, совсем не доверяете мне!

Чаплицкий закурил, выпустил в потолок клуб дыма:

– Берс, не говорите красиво. Вы мне верите, и я вам доверяю. Но не хочу обременять вашу память лишними сведениями. Если вам случится попасть в подвалы Чека, сами же будете меня благодарить.

– За что? – удивился Берс.

– За то, что вам вспомнить нечего…

К их столу подошел оборванный опухший человек в драных офицерских сапогах, долго недоверчиво всматривался в Чаплицкого и наконец бросился к нему:

– Петр Сигизмундович, голубчик! Дайте обнять вас, господин каперанг!

– Тсс-ть! – оборвал его Чаплицкий, резко толкнул его в живот, и тот плавно плюхнулся на стул.

Чаплицкий наклонился к нему и сказал сквозь зубы:

– Еще раз на людях обнимешь – застрелю! Дурак! Твое счастье, что я тебя уже давно высмотрел, Колыванов.

– Слушаюсь! – подавленно прошептал Колыванов.

А Чаплицкий кивнул на него ротмистру:

– Полюбуйтесь, Берс, на нашу гвардию: поручик Семеновского полка Алексей Дмитриевич Колыванов. – И, повернувшись к офицеру, гневно бросил: – В каком вы виде?!

– А что делать? Как жить? – Из глаз Колыванова по опухшему лицу потекли пьяные бессильные слезы. – Документов нет, денег нет, в комендатуру идти боюсь – в расход могут пустить. От голода памороки случаются…

Он высморкался в грязную серую тряпицу, стыдливо упрятал ее в карман, сказал обреченно:

– Каждый день в облаву попасть рискуешь… Разве что самогоночки стакан засосешь – на душе отпускает…