Кто сильней - боксёр или самбист? Часть 5 - Тагиров Роман

Ангелика Шмидт жила точно в такой же квартире. Прапорщик Кантемиров ещё в первый день встречи обратил внимание на полное собрание сочинений В.И. Ленина за стеклом серванта. Совсем как у себя на полигоне, в домике, на книжной полке с секретной дверью в русскую баню.

Сегодня, в прекрасный сентябрьский день за окном, начальник стрельбища решил разнообразить общение с контрразведкой, вытащил одну книгу на немецком языке, полистал и спросил у начальника особого отдела:

— Товарищ майор, похоже — здесь активист живёт?

— Преподаватель марксизма-ленинизма в фахшуле, — с гордостью сообщил контрразведчик.

— У нас в ЛГУ этот предмет вообще скоро отменят. А в прошлом году мы сдали зачёт вместо экзамена.

— А ты, студент, и рад до жопы? — с некоторой обидой спросил защитник советского строя от внутренних и внешних врагов.

— Натюрлих, — спокойно ответил студент ленинградского университета. — Товарищ майор, вы же знали про мою бывшую подружку Ангелику? Так вот, мы с ней и поссорились из-за марксизма-ленинизма, когда я ещё год назад посоветовал ей выбросить на помойку точно такие книжки.

— А немка чего? — оперативник заинтересовался отношением местного населения к их же светлому будущему.

— Сказала, что я продался империалистам. Мы здорово поругались в этот день. Даже отказала в доступе к телу…

— Правильная девочка, — одобрил действия немецкой активистки советский офицер. — А ты неправильный прапорщик, и гореть тебе в аду.

— «Взвейтесь кострами синие ночи…» — с улыбкой пропел неправильный прапорщик Советской Армии и спросил у куратора. — А если серьёзно, товарищ майор, у нас в Ленинграде уже полным ходом идёт перестройка, а в ГДР — пока тишь да гладь? Неужели Штази оказались сильней КГБ?

— Не скажи, прапорщик, — вздохнул военный контрразведчик, — вот именно, что пока.

Советские граждане замолчали…

И если до прапорщика в прошлом году дошли только слухи, то офицер спецслужб практически знал всю поступившую в особый отдел информацию о прошедшем трехдневном концерте 6, 7 и 8 июня 1987 года ведущих рок-групп западной Европы и США под открытым небом на площади у Бранденбургских ворот. Организаторы концерта, движимые состраданием к населению ГДР, установили мощную аппаратуру рядом с границей и развернули все звуковые колонки строго на Восток.

Весь ареал Бранденбургских Ворот был пограничной зоной, заходить в которую запрещалось всем. В первый вечер, это была пятница, в Восточном Берлине собрались лишь небольшие группы молодежи, которые легко поддавались на спокойные уговоры пограничников отойти подальше от стены. На следующий день, в субботу, молодёжи собралось побольше, хотя западноберлинские радио и телевидение, передачи которых свободно принимались практически на всей территории ГДР (в советских телевизорах через приставку и специальную антенну), постарались своевременно известить всех о бесплатном рок-концерте.

Скопления молодежи оказались незначительными, и всё же народная полиция стала разгонять молодых людей. И даже в этот вечер действия полиции не вызвали особого волнения.

Большой геморрой для власти города и страны проявился только на третий день. В воскресенье 8 июня было принято решение вообще не пропускать к Бранденбургским воротам желающих слушать халявный рок-концерт. К концу дня полиция перекрыла аллею Унтер-ден-линден и параллельные ей улицы.

«Verbotene Früchte sind die süssesten» — «Запретный плод сладок», или «Verbot macht Lust» — «Чего нельзя, того и хочется». Так уж устроены люди. Даже немцы, у которых испокон веков: «Ordnung und Disziplin!». Наложение запрета на какое-либо действие всегда вызывает у человека чувство неполноценности. И он всеми возможными способами пытается эту неполноценность устранить…

За ограждением собралась бесконечная толпа. Где-то к 21.00 начались потасовки, в ход пошли полицейские дубинки, кого-то быстро и ловко оттаскивали в тёмные боковые улицы. Законопослушный народ, до отказа заполнивший Унтер-ден-лиден, непрерывно выкрикивал хором: «Die mauer muss weg!» — «Долой стену!” и звал на помощь последнего генсека СССР: «Горби, Горби!»

Разгонять дубинками простых людей, пришедших послушать бесплатный концерт, было верхом старческого маразма представителей клана Хоннекера. Власть без всякой нужды испытывала чашу терпения своего народа. Требования собравшихся восточноберлинцев на исторической улице Унтер-ден-линден впервые громко и чётко отразили меняющиеся настроения в обществе ГДР. И списать произошедшее на западную провокацию было нельзя, так как сам инцидент прошел мимо внимания западноберлинской печати и телевидения.

Громкость западных рок-музыкантов была настолько потрясающая, что разговоры и слухи о концерте за стеной докатились и до советских военнослужащих в Дрездене. Немецкий народ зароптал и устремил свои взоры на Запад…

* * *

Прапорщик Кантемиров в светлых брюках и лёгкой рубашке с удовольствием вытянул ноги в кресле, глотнул кофе и доверительно сообщил куратору:

— Товарищ майор, приставку с антенной надо возвращать в ленкомнату полигонной команды.

— С кого хрена? — профессионально не показал удивления вполне интеллигентный работник особого отдела.

— Смотрите — каждый вечер, особенно в выходные дни, я точно знал, где найти моих старослужащих — у телевизора «Рекорд».

— За просмотром западных передач, — неинтеллигентно перебил старший по званию.

— Товарищ майор, вы, в самом деле, думаете, что мы там новости смотрели по ЦДФ и АРД? Или обсуждали прошлогодний рок-концерт у Бранденбургских ворот? Знаете, какая была самая любимая передача у моих бойцов, пока вы не приказали снять антенну и приставку? Когда они меня постоянно звали в качестве переводчика?

— И чего тут гадать — натюрлих, эротика, — ухмыльнулся майор контрразведки и вполне нормальный мужик.

— Эротику они и без перевода понимают, — со знанием этого самого дела сообщил молодой гражданин страны Советов.

— Заинтриговал ты меня, прапорщик. И на какую же вечернюю телепередачу тебя солдаты постоянно приглашали? «Спокойной ночи, малыши» — по-немецки?

— ГДР-овские фильмы про индейцев с Гойко Митичем, — с улыбкой привёл контраргумент начальник стрельбища.

— Да, ну?

— Серьёзно, товарищ майор. Ну, сами посудите, самый старший у нас по возрасту — рядовой Вовченко. Он же — Поничк. Вы его хорошо знаете, ему двадцать один год. Всем остальным от восемнадцати и до двадцати лет. Они же все, как дети, и эти фильмы про индейцев только в наших кинотеатрах смотрели. И то далеко не все. А тут каждый выходной к ним в гости сам Гойко Митич на лошади и с томагавком, — прапорщик высказал наболевшее, вздохнул и добавил. — А сейчас мне каждого из них отдельно искать приходится по всему полигону. А тут и до самоволки недалеко. Вечером в выходные дни всегда было легче фиксировать старослужащих именно в ленкомнате у телевизора. Яков Алексеевич, считаю надо сделать исключение по поводу приставок для полигонной команды. Так легче контролировать солдат. Да и смотрят они в основном правильные фильмы про наших индейцев и плохих бледнолицых…

Начальник стрельбища замолчал, начальник особого отдела задумался. В самом деле, он сам был не прочь посмотреть дома по выходным вместе с семьёй фильмы с индейцами производства «Дефа». В Союзе Гойко Митича только в кинотеатре и увидишь.

Майор взглянул на собеседника в белых штанах и сказал:

— Хорошо, прапорщик, убедил. Запускайте свою шарманку. Но, только под твою ответственность. И, кстати, о приставке — пошли ещё раз ко мне домой радиомастера в понедельник, когда за продуктами приедешь. Жена жалуется, опять барахлит, АРД плохо показывает.

— Товарищ майор, я же вам говорил — легче новую приставку по нашей схеме спаять, чем вашу постоянно ремонтировать.

— Ладно, согласен. Сделайте пару штук: для меня и для себя.

— Тогда мне надо за микросхемами в Лейпциг сгонять.

— В Дрездене уже закончились? — контрразведчик с ленинским прищуром взглянул на прапорщика.