Замуж за незнакомца - Лина Манило
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ползу вперёд – я упорный, двужильный. Я смогу.
Хорошо, что дождь идёт – в нём так хорошо прятаться.
Позади меня машина. Её расстреляли почти в упор, придавив к обочине. Она не сгорела до основания только из-за ливня, но оживить людей, в ней сидящих, уже не получится. Как я сам выжил? Не иначе как чудом. Отец любит повторять, что я везучий сукин сын, меня так просто не грохнуть.
На нас напали, когда мы возвращались с базы, и теперь я не знаю, в порядке ли всё с остальными. С отцом? С Захаром? Может быть, до него тоже добрались, пусть он и в частной школе сейчас? А отец? Он как?
Снова этот укол беспокойства, и он толкает вперёд, даёт силы двигаться. Гром «укатывается» дальше по небу, сквозь стену утихающего дождя можно хоть что-то рассмотреть. Я измотан и дезориентирован, у меня немеют ноги, а дыхание становится прерывистым. Того и гляди, вот-вот вырублюсь, но я не могу себе этого позволить. Пока не узнаю, что с моими всё хорошо, не имею права подыхать в грязи на окраине города.
Наверное, удача сегодня отказалась меня покидать: удаётся выползти на полупустую трассу. Опираясь рукой на чахлое дерево, пытаюсь поймать тачку. Одна, вторая, пятая, десятая проносятся мимо, но я же говорил, что удачливый?
Рядом тормозит раздолбанная старая бэха, из неё высовывается испуганный мужик и предлагает отвезти в больницу. Какая на хер больница? Всовываю ему несколько крупных купюр и называю адрес. Бабки творят чудеса, и водитель затыкается. Я откидываюсь на заднее сиденье, распахиваю пиджак, смотрю расфокусированным взглядом на красное уродливое пятно с оплывшими краями. Пуля прошла по касательной и вылетела, оставив после себя глубокую царапину. Она кровоточит и саднит. Накрываю пятно рукой, запрокидываю голову и закрываю глаза.
– Эй, ты там не помирай! – возвращает к реальности голос водителя, а я добавляю ещё несколько купюр.
– Помолчи, пожалуйста. Не видишь? И так тошно.
– Где тебя так угораздило? Криминал, что ли?
– Через забор неудачно перелезал.
Мужик прячет деньги в бардачок и больше не тревожит кудахтаньем.
По ощущениям мы едем целую вечность. Я то проваливаюсь в сон, то снова распахиваю глаза. Вглядываюсь в ночь за окном, угадываю маршрут, киваю и снова вырубаюсь.
– Эй, парень. Парень, ты там живой? Приехали.
Несмотря на приличные бабки, которые ему заплатил, мужик торопится от меня, грязного и больного, поскорее избавиться. Но я отдаю ему остаток денег, потому что он – человечище.
– На, порадуй себя. Или бабу свою, – говорю и наконец выхожу из автомобиля, только на чистом упорстве оставаясь на ногах.
Мужик даёт по газам, машина срывается с места и исчезает в дождевой дымке. Скоро рассвет, а пока самый тёмный час просто нужно пережить. Я стою напротив неприметного частного дома, не с первого раза попадаю в кнопку звонка и, всё-таки нажав, падаю на землю. Мне уже почти не больно, но я удерживаю уплывающее сознание, держу его из последних сил.
– Кирилл, чёрт, Кирилл, очнись! – меня подхватывают на руки, волокут куда-то. – Ну и ночка. Одни трупы.
Это Владлен, помощник моего отца.
– Отец… что с отцом? – спрашиваю, едва шевеля пересохшими губами.
– Ох, Кир, – и тон Владлена лишает последней надежды.
Такая злость накатывает. Такая дикая ярость. Собрав волю в кулак, я рвусь из рук Владлена, а он, тоже раскромсанный этой страшной ночью, не держит.
– Он жив, Кир! Пока ещё жив!
– А Захар? – оседаю от внезапного облегчения, хлопаю рукой по дивану, ищу опору, безбожно пачкаю светлую обивку.
– С ним всё хорошо, с Захаром всё отлично. Ты слышишь, Кир?! Захар в норме. Тебе врач нужен, ты сейчас откинешься.
– Иди на хрен, – огрызаюсь, но на споры больше нет сил.
Специально вызванный врач, умеющий держать рот на замке, осматривает меня, обрабатывает раны, ноет, что мне нужно в больницу. Его тоже хочется послать, но из тумана так сложно выбраться.
– Где отец? – спрашиваю, когда меня приводят в порядок, а от обезбола онемели даже веки.
– Дома, – Владлен протягивает мне бутылку воды. – Олег упорный, ему только в своей кровати помирать хочется. Ты весь в него, такой же твердолобый идиот. На, Кир, пей, а то даже блевать нечем.
– Виски бы лучше дал, – ворчу, пытаясь подняться.
– Ага, чтобы ты точно сдох? Наверняка?
– Кто это сделал, Владлен?
– Люди Царёва, – говорит, мрачно головой качая.
– Убить каждого, – говорю, прикрывая глаза. – Лично Царёву горло разорву.
– Их уже почти всех нашли, – скалится диким волком Владлен, и в этом «нашли» отзвук смерти для каждого, кто причастен к ночному пиздецу. – К отцу поедешь? Он тебя видеть хочет.
Я конечно же хочу поехать к отцу. Ребята – из выживших и почти целых – помогают мне добраться до машины, и под утро мы приезжаем домой. А там… там отец. Он ждёт меня, и впервые за всю мою жизнь хочется обнять старика и сказать, что всё-всё будет хорошо. Странный позыв, учитывая, что мой отец снимет голову любому, кто хотя бы попытается его пожалеть.
В комнате полумрак. Я держусь за косяк, смотрю на лежащего на широкой кровати отца. То ли потревожить боюсь, то ли не знаю, о чём с ним, таким, разговаривать. Никогда я не видел отца слабым или немощным, но сейчас…
– Кир, я слышу тебя. Сопишь громко.
Я прохожу в комнату, медленно переставляю ногами и, пододвинув к кровати стул, осторожно на него усаживаюсь.
– Ты грязный, – констатирует отец, глядя на меня мутными глазами. – Твоих всех положили?
– Всех, – киваю, а горле сушь и пожар. – Налетели на Воскресенской. Минута и всё готово.
– Уроды, – отец никогда не был эмоциональным, но тут даже он не выдерживает и хлопает кулаком по одеялу. – Ты как?
– Жить буду.
– Только попробуй не жить, – мне чудится в голосе отца теплота. – Кто будет вместо меня всё в кулаке держать?
Я не хочу опускаться до банальностей и говорить «ты обязательно поправишься, не думай о плохом» – достаточно видел умирающих, чтобы не тешить себя пустыми надеждами. Хорошо, если отец до вечера доживёт. Он научил меня не бояться чужой смерти, даже если это самый близкий твой человек.
– Кирилл, ты будешь отличным хозяином всего этого дерьма, – отцу больно говорить, он даже глаз не открывает, но я слышу каждое его слово. Подаюсь вперёд, наплевав на ломоту в рёбрах, вглядываюсь в знакомое до каждой черточки
