Замуж за незнакомца - Лина Манило

ворот рубашки, распахивает ткань до солнечного сплетения, открывая моему взгляду тёмную поросль на широкой груди.

Кирилл весь такой… тестостероновый.

– Ещё скажи, что ты никогда не был на свиданиях, – удивляюсь, а Кирилл качает головой. – Неужели правда? Ни разу, что ли?

– Ни единого, – отвечает так просто, словно это нормально, что взрослый тридцатичетырёхлетний мужчина никогда ни за кем не ухаживал и не водил девушек на ужин.

– Но это… странно. Неужели никогда не влюблялся?

Я готова к тому, что сейчас Кирилл нахмурится, закроется, и это лучше всяких слов расскажет о нём и его прошлом, о любовной тайне, но мой муж остаётся таким же безразличным и холодным.

Похоже, романтическая сторона жизни закрыта для него на сотню замков.

– Ни разу, – заявляет как-то очень буднично. – А ты? Ты была на свиданиях?

Теряюсь, до того вопрос неожиданный. О себе я разговаривать не планировала.

– Это другое, – бурчу, кончик носа растирая.

– Но почему же? – удивляется и впервые за время полёта в глазах Кирилла зажигается интерес. – Тебе двадцать четыре года, ты охренеть какая красивая. Прости, я не первый год живу. Что? Неужели никто не приглашал? Не поверю.

В его тоне непоколебимая уверенность в собственных словах. Кирилл смотрит на меня пристально, ждёт ответа. Подаётся вперёд за тем, чтобы взять кусочек хлеба, но есть не торопится. Отщипывает маленький кусочек, его движения плавные и завораживающие. Раевский похож сейчас на Каа, пришедшего за глупыми бандерлогами в холодную пещеру. Того и гляди сейчас спросит, хорошо ли мне видно и слышно, а после сожрёт.

– Даже если и приглашали, мне не хотелось ни с кем никуда ходить, – отрезаю.

Есть уже не хочется, но я впихиваю в себя кусочек сыра.

– Неужели ни один мужик не был достоин того, чтобы потерять голову?

– А что бы это изменило? – повожу раздражённо плечами. – Всё равно я вышла замуж за того, на кого указал папа. Только бы зря время потеряла на отношения без будущего.

Кирилл поднимает бровь, трёт пальцами подбородок, на котором темнеет колкая щетина.

– И что же не отказалась? Не устроила скандал, не сказала папе, как сильно его ненавидишь? В конце концов, в лучших традициях розового соплежуйства, сбежала со свадьбы в белом платье.

– Потому что это ничего бы не изменило, – повторяю. – И да, иногда я веду себя, как истеричка, но я никогда не была дурой. А отца я своего люблю.

Настроение портится от мысли, что мне так и не удалось услышать его голос, но я всё ещё надеюсь, что у папы всё хорошо, и он был действительно занят.

– Так любишь, что за первого встречного замуж пошла? – в голосе появляется колючая ирония. – Похвально.

– Я хорошая дочь, – развожу руками, включаясь в опасную игру.

– А если бы на моём месте оказался толстый лысый пердун?

– Я сначала посмотрела на товар лицом.

– И как тебе лицо товара?

– Ничего так, – отвечаю после паузы, а Кирилл хрипло смеётся.

– Плюс я трусиха, – заявляю на выдохе, и Кирилл смотрит на меня непонимающе. Приходится пояснить, хотя я и не уверена, что Раевский поймёт. – Кроме отца у меня никого нет. Папа… он убедил меня, что с тобой мне ничего не страшно. Честно? Я поверила. Но оказалось, что с тобой страшнее.

– Почему?

"Потому что я краснею от твоих взглядов", – орёт сознание, а вслух говорю:

– У тебя слишком большой пистолет. А ещё ты стрелял в человека. Там, в промзоне. Я всё слышала, я всё поняла.

– Это не человек был, а подонок.

– Ты убил кого-то? – выдавливаю из себя, боясь услышать ответ и желая его одновременно. – Там, в пятом отсеке?

– А надо было? – склоняет голову вбок, будто действительно ждёт моего ответа. – Успокойся, только ногу подстрелил. Для общительности.

– Надо же, какое облегчение. Всего лишь ногу.

Беру с большого блюда несколько креветок в темпуре, макаю в соус и увлечённо ем. Аппетит возвращается как-то вдруг, и я готова пусть не съесть, но попробовать всё.

– Ты не веришь мужчинам, – заявляет задумчиво и кидает в рот кусочек хлеба. – Хотя говоришь, что на свидания не ходила и тебя никто не трогал… загадочная ты женщина, Тина Раевская. Тебя интересно препарировать.

– Архипова, – поправляю машинально. – И что значит "препарировать"? Я что, лягушка.

– Прости, но нет. Раевская. И нет, не лягушка, просто мне нравится это слово. Очень ёмкое и без слюнявой фальши.

Кирилл усмехается краешком губ. Прикрывает глаза, смотрит на меня из-под ресниц, следит. Он всегда следит, всегда в напряжении, и я даже представить не могу, что творится в его голове.

– Почему ты не хочешь принять, что я не буду с тобой спать? – спрашиваю, и голос подводит.

Кирилл снова подаётся вперёд, берёт со стола бутылку виски и плещет на дно своего бокала. Похоже, отвечать на мой вопрос он не собирается. Но собирается на другой:

– Ты как-то спросила, почему я на тебе женился. Мол, из-за власти, а может быть, денег? Нет, Тина. Никакая власть и горы денег не стоят всего этого геморроя, на который я подписался, женившись на тебе. Ты думаешь, погоня – это самое плохое, что нас ждёт? Нет. Это только начало, продолжение будет жёстче.

Нервно сглатываю, отворачиваюсь, вглядываюсь в чернеющую в иллюминаторе ночь, а пальцы так крепко держат вилку, что вот-вот погну металл.

– Устраивайся удобнее, Тина. Лететь нам долго, успею рассказать эту увлекательную историю во всех подробностях.

Глава 11

Кирилл.

Много лет назад.

Небо рубит на части кривой зигзаг молнии, ослепляет. Следом приходит глухота – раскат грома взрывает что-то в голове, уши закладывает. Промаргиваюсь, вглядываюсь в мутную из-за ливня реальность, а ноги разъезжаются на влажной земле, ботинки тонут в грязи, но я упорно иду вперёд. Падаю на колени, пачкаю и без того заляпанную грязью одежду, но всё-таки кое-как поднимаюсь, чтобы через несколько шагов снова упасть.

На каком упорстве я двигаюсь? Где силы для этого нахожу, когда так сильно ноют сломанные рёбра, дышать мешают?

Снова упав на колени, пытаюсь заорать, вытолкать из себя всё дерьмо, что случилось сегодня, но получается лишь хватать ртом воздух, загибаясь от боли. Запрокидываю голову и пью дождевую воду. Она сладковатая, холодная, пахнет грядущей весной.

«Нас предали, предали», – громыхает в голове, и громкие мысли гром заглушают.

В сознание вклинивается странный звук – то ли свист, то ли скрежет, и я падаю на землю. Так учил отец. Осторожность превыше всего. Вспышка боли сворачивает внутренности в тугой болезненный клубок, разбитые кулаки саднит, а бок заливает кровью. Она вытекает из