Цветущий бизнес - Людмила Милевская

Глава 12

Очнулась я на даче Катерины. Заботливые руки Ивановой щупали мой злополучный лоб.

— Жива? — с укором спросила она, увидев, что я открыла глаза.

— Временно и условно.

— Ну ты, мать, даешь!

По неподдельному восхищению Ивановой я поняла, что выкинула нечто из ряда вон, покопалась в тайниках своей памяти и пришла в ужас. Мне стало жарко, а минуту спустя холодно. Я затряслась вместе с кроватью.

— Ерунда, — успокоила Иванова. — Синдром абстиненции. Опохмелишься — пройдет, — и в ее руках бог знает откуда появилась бутылка.

— Водка?!!

Меня тут же вырвало.

— И это неплохо, — заверила Иванова и принялась меня ругать.

Мол как я могла пропасть до утра, да еще с Катерининой “Хондой”, да еще так напиться…

— Людмила, это все ерунда, — преисполняясь оптимизмом, заявила я. — Главное, что я нашла дом!

— Какой дом? — изумилась Иванова.

— Ну тот, с подвалом, где мужика порешили. Столько дней искала и вот, нашла.

— Ты же обещала не искать.

— Обещала, но не сдержалась и нашла. И теперь даже знаю кто в нем живет.

— И кто в нем живет?

— Как кто? Владимир, отчества и фамилии не знаю, да это и не важно. Кстати, а как я попала сюда? Хоть убей — не помню.

Иванова с укоризной покачала головой.

— “Как попала”, — передразнила она. — Нет у тебя ни стыда ни совести. К тяжелому дню решила добавить мне бессонную ночь. Сначала Катька пытала своей “Хондой”, а потом позвонила ты и потребовала срочной встречи. На все вопросы отвечала так невразумительно, что я чуть с ума не сошла от страха.

— Какого страха? — возмутилась я. — Иванова, побойся бога, откуда мог взяться страх у тебя?

— Откуда? Ну ты, мать, даешь! Ты такое молола, я и не знала, что думать. Хорошо еще твой Владимир взял трубку да успокоил, сказал, что ты в порядке, лишь слегка пьяна. Ну, мать, я подивилась его снисходительности, когда увидела безжизненный мешок, валяющийся на заднем сиденье “Хонды”. Слышала бы ты, как этот мешок матерился.

— Матерился? Он же безжизненный.

— Безжизненный в смысле остального. Отказало все, кроме речевого аппарата, но зато как работал аппарат, когда ты безуспешно пыталась оторвать от сиденья голову. Более изощренного мата я не слышала даже от китайцев.

Я расстроилась.

— И Владимир слышал?

— Владимир? Слышал весь близлежащий квартал, разбуженный тобой. Многие твой мат записывали прямо на магнитофоны.

Я расстроилась окончательно.

— Вот, Иванова, твое пагубное влияние. Сказывается в самый неподходящий момент, но при чем здесь кварталы? И откуда взялись магнитофоны? Там и народу-то нет. Пусто. Никто не живет.

— Где там?

— Да в доме том, где меня споили. Кстати, на чем ты добиралась?

— На попутке.

— Почему? Разве в доме мало машин?

— Катерина и Виктор наотрез отказались принимать участие. Им некогда, у них рушится семейная жизнь. Пришлось ночью бежать на трассу и ловить попутку. Намучилась я, мать, с тобой.

— Ты запомнила дорогу? — деловито осведомилась я, стараясь не замечать последней фразы.

— Зачем мне дорога? Адрес запомнила: Таганрогская сто четырнадцать, кафе “Загородное”.

Я опешила.

— Что за вздор ты несешь? При чем здесь “Загородное”? При чем здесь кафе, в котором я завтракала вчера утром?

Эти вопросы я задала Ивановой в очень эмоциональной форме.

— По твоему я должна была всю ночь колесить по городу? — возмутилась она. — “Загородное” стоит прямо на трассе, на окраине, там сложно потеряться. И я и твой Владимир хорошо знаем это кафе, там и решили встретиться. И скажи спасибо Владимиру за то, что он любезно согласился доставить туда твое безжизненное тело. В противном случае и по сию пору искала бы тебя в ростовских трущобах. Ты не забыла? Мы не в Москве. Здесь одни бандиты.

— Если верить телевидению, все бандиты как раз живут в Москве. Лучше скажи где находится тот дом, откуда ты меня забрала.

— Да я забрала тебя, заполошную, возле кафе “Загородное”. Там я получила твое тело, отрезвеешь ты когда-нибудь или нет!

Как только я осознала, что Иванова понятия не имеет где находится тот чертов дом, — пала духом. Горю моему не было предела.

— Неужели все так глупо получилось, — растерянно бормотала я. — Так бездарно использовала фантастическое везение. И как угораздило меня напиться? Я же трезвенница…

Скептический взгляд Ивановой придал мне сил. Ну и вредная же она баба. Все время лезет на рожон.

— Это все ты! Ты виновата! — напустилась я на нее. — Как могла ты подложить мне такую свинью?

Надо было видеть ее изумление.

— Какую свинью? — встряхивая головой и подпирая свои тощие бока возмутилась Иванова. — Что по-твоему я должна была делать? Бросить тебя неведомо где и лечь спать?

— Меня это значительно больше устроило бы.

— В следующий раз так и поступлю: брошу тебя где попало, но еще лучше будет, если ты прекратишь надоедать мне, напившись до смерти. Ты так редко это делаешь, что тут же хочешь всем похвастать.

— Ни о чем так не жалею, как об этом. Во всяком случае я проснулась бы не здесь, а там, и точно знала бы дорогу к дому. А что мне делать теперь?

Иванова посмотрела на меня с каким-то настораживающим интересом, профессиональным даже, сказала бы я.

— Ты где пила? — спросила она, потирая руки и цепким взглядом исследуя мои зрачки.

— В доме том, а что?

— А перед этим где пила?

— Перед этим я была трезвой, как стеклышко. Не забывай, Иванова, я за рулем.

— Слушай, мать, интересный случай, — продолжая потирать руки, задумчиво сказала она. — Надо показать тебя профессору Салтыкову.

— Зачем это? — насторожилась я.

— Пусть выяснит как далеко зашла твоя амнезия. Я, конечно, специалист другого профиля, но и мне понятно, что не может считаться нормальным человек, забывающий события, происходящие и до пьянки, и после нее. К Салтыкову, завтра же.

— Все, что было до пьянки, я помню прекрасно, — с понятной гордостью сообщила я.

— Что же помешало тебе запомнить дорогу к дому? — с пошлой язвительностью спросила Иванова.

— Трос. И хвост. Я вынуждена была смотреть только на них. Разве Владимир не благодарил меня за помощь? Он должен был объяснить как я попала в его дом и при каких обстоятельствах напилась.

— Если бы я была твоей родительницей, возможно он так бы и поступил, но я тебя не удочеряла.

— А я тебя не уматеряла.

— После этой ночи трудно такое утверждать, — разозлилась Иванова. — В любом случае твой Владимир объяснил мне совсем другое.

— Что именно? — встревожилась я.

— Почему был вынужден сдать тебя мне из рук в руки. Ты была неукротима в своем желании разгромить его дом и все время рвалась в какой-то подвал.

— Вроде не знаешь в какой. Мне обидно, Иванова, но не буду радовать тебя. Лучше скажи, что ты ответила этому благодетелю.

— Поблагодарила и спросила сколько ему должна. Он заверил, что пустяки, поскольку ты ограничилась зеркалом и французским одеколоном. “Остальное осталось целым,” — сказал он и уехал на той попутке, которую я поймала на трассе.

Не могу передать своего отчаяния.

— И все? И это все? — с горечью завопила я.

— Ну да, а чего бы ты хотела?

— Разве приличные люди так расстаются? А договориться о встрече?

— Ты вела себя так странно, что вряд ли он мечтает о новой встрече. Несомненно, он приличный человек и не создает впечатления любителя пьяных баб.

От таких слов я вскочила с кровати.

— Нет, кто это мне говорит! Великая трезвенница мне это говорит? Просто возмутительно! Иванова, ты несносна. Я тоже приличный человек, раз в жизни перебрала лишку и уж точно не создаю впечатления любителя буксировать чужие машины. Подлец! Он же так спешил, я буквально его спасла. Мог бы хоть из благодарности оставить свой адрес. На худой конец номер телефона.

Иванова рассмеялась мне прямо в лицо. Своим скрипучим смехом. Как же это выходит у нее противно! Словно медленно открывается дверь, которую лет двести никто не открывал.

— Перебрала лишку, — выразительно закатывая глаза сказала Иванова. — Мы с Виктором и Катериной заносили тебя в дом без единого признака жизни. Ты даже материться уже не могла. Кто же такой трезвеннице оставит свой адрес?

Я всегда удивлялась черствости своей подруги. Временами она являет такое непростительное бездушие, что все последующие благородные поступки, на которые, впрочем, она тоже мастерица, просто не хочется принимать. Неужели она не видит, что мне тяжело? Зачем усугублять своими впечатлениями? Я очень расстроилась, но еще не могла проститься с надеждой.

— Иванова, раз я звонила тебе, значит он мог запомнить номер твоего мобильника, а следовательно в ближайшее время сам разыщет меня.

— Сомневаюсь.

— В чем?

— И в том, что запомнил, и в том, что разыщет, но больше всего в том, что захочет это делать вообще. Повторяю, ты была безобразна.