«Крестоносцы» войны - Стефан Гейм
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Худые щеки Лаборда еще больше ввалились. В глазах горел мученический экстаз первых христиан, брошенных в клетку со львами.
— На войне каждый подвергается опасности, это неизбежно.
— Послушайте, приятель, — очень спокойно сказал Трой. Ямочки на его щеках исчезли, и энергичный подбородок выдвинулся вперед. — Не знаю, где вы околачивались все это время. Но моя рота ведет бои с первой минуты вторжения, и не проходит дня, чтобы она не имела потерь. Я отвечаю за своих солдат. Каждое утро я должен рапортовать о том, даром или недаром я потерял людей убитыми и ранеными.
— Подождите, не горячитесь! — сказал Лаборд. Он не мог себе позволить разругаться с этим капитаном, хотя невзлюбил его с той самой минуты, как Трой вышел из-за изгороди, остановил грузовик и сказал, что не может пропустить его. А поскольку капитан командовал этим участком, он мог затруднить операцию Лаборда, а то и вовсе сорвать ее. Лаборду пришлось проглотить обиду.
— Я приехал сюда не ради своего удовольствия, — сдерживаясь, продолжал Лаборд. — Меня послали сюда с определенным заданием, выполнение которого и вам принесет пользу. Если после нашей передачи немцы перейдут линию, это будут ваши пленные.
Но Трой не пошел на приманку.
— Вы можете поручиться, что немцы начнут сдаваться? Нет? А я вот ручаюсь, что ваш грузовик, громкоговорители и вся эта возня привлекут внимание немцев; учитывая состояние моей роты и важность участка, который мы удерживаем, я хотел бы избежать этого.
Лаборд вытащил из кармана приказ, подписанный генералом Фарришем. В приказе говорилось, что группа, возглавляемая лейтенантом Лабордом, направляется для проведения тактической операции в расположение третьей роты и что третьей роте надлежит оказать ей необходимое содействие.
Пока Трой пробегал глазами приказ, Лаборд говорил:
— За последние несколько минут наша артиллерия послала немцам тысячи листовок. Они их теперь читают. Они подготовлены к нашему обращению.
— Не знаю… — Трой подошел к заднему борту грузовика и недоверчиво оглядел провода, приборные доски, репродукторы. — Я готов содействовать вам постольку, поскольку это не нанесет вреда моим людям и нашим позициям.
Бинг видел, что Лаборд не сговорится с этим капитаном. Ему нравилась точка зрения Троя, его чувство ответственности за своих солдат. Если бы Трой мог отговорить Лаборда от всей этой затеи, Бинг бы только порадовался. Но Трой в лучшем случае добьется лишь того, что Лаборд полезет вперед на свой страх и риск, и тогда черт знает что может случиться.
— Капитан, — сказал Бинг, — нельзя ли мне пойти с вами и ознакомиться с обстановкой? Грузовик пусть постоит здесь. А мы поищем место, откуда можно будет сделать передачу, не подвергая лишней опасности ни нас, ни ваших солдат.
Лицо Троя прояснилось.
— Сержант, — сказал он, — вот первые разумные слова, которые я слышу. Пошли!
Лаборд скорчил кислую гримасу, но возражать не стал.
Бинг еле поспевал за капитаном, шедшим широкими, размашистыми шагами, наклонив вперед голову, плечи и верхнюю часть туловища; такая походка стала для него привычной — она делала его менее заметной мишенью.
Они все еще шли вдоль изгороди. В поле с правой стороны мирно паслись коровы среди темных кругов голой земли.
— Воронки, — сказал Трой, словно он видел вопросительный взгляд Бинга. — Отличное попадание. Беда только в том, что бомбы падали с наших самолетов.
Когда изгородь кончилась, Трой остановился и заговорил с солдатом, в полном смысле слова выросшим из-под земли. Бинг не разобрал, о чем они говорили, но он видел, как солдат показал рукой вперед и Трой кивнул.
Перед ними лежало неогороженное холмистое поле, изрытое воронками от снарядов и ямами поменьше, в которых иногда что-то шевелилось. В воздухе стоял въедливый, приторный запах и слышалось глухое, упорное жужжание.
Трой повернулся и подошел к Бингу. Солдат снова исчез под землей.
— Подстреленная корова, — сказал Трой. — Мертвая. Лежит за изгородью. Нельзя зарыть ее, немцы держат ту сторону под наблюдением. Удивительная вещь, к трупному запаху нельзя привыкнуть.
— Это мухи жужжат?
— Да. Такие большие, толстые. Тучами слетаются, синие и зеленые.
— Где немцы?
— Вон там, за полем. Видите изгородь, которая тянется почти под прямым углом к этой? Там их заставы. У них несколько пулеметных гнезд, но только одно орудие. Они часто передвигают его. Я пытался выбить его минометным огнем, — не удалось.
— Пойдем дальше? — спросил Бинг.
— По-моему, не стоит, — сказал Трой. — Немцы сидят тихо, и мы тоже. Если они увидят нас, они насторожатся. Вам отсюда отлично видно расположение. И немцам видно все это поле, кроме двух-трех возвышений, за которыми можно укрыться.
Раздался сухой треск, словно щелканье бича.
— Кто-то не удержался и высунул голову, — сказал Трой. — Огневой вал в пять часов утра, а потом все эти бумажки, которые посыпались на них, — нервничают, должно быть.
— Не нравится мне все это, — сказал Бинг.
— И мне не нравится. — Трой достал полевой бинокль и вгляделся в изгородь, за которой были немцы. — Этот ваш лейтенант — типичный пример безрассудной отваги. Верно?
— Да, приблизительно так.
— Ну, как? Нашли вы для себя место?
— Я думаю — вон то возвышение почти в центре поля. Грузовик можно подтянуть туда — за ним будем укрываться; громкоговорители мы установим в кустарнике, справа и слева. А я буду говорить откуда-нибудь возле грузовика.
Трой поднял бинокль на уровень холма и кустарника.
— Там окопались несколько моих ребят. Ну, что ж, ничего не поделаешь. Да, пожалуй, вы правы, это лучшее место для вашей махины, чтоб ей провалиться! Что вы скажете немцам?
— Откровенно говоря, я еще не подумал об этом как следует.
— Неужели вы говорите им то, что придет в голову?
— Более или менее. Конечно, есть общая линия, которой мы всегда придерживаемся…
— А действует — более или менее?
Они повернули и пошли обратно, держась поближе к изгороди.
— Иногда действует. — Бинг вдруг поднял голову и посмотрел на Троя. — Скажите, капитан, вы не знаете, заминировано поле?
— На нашей стороне — нет. Но что делается у немцев, особенно по ночам, нам неизвестно. Это мы узнаем только, когда пойдем в атаку на их позиции, — если мы пойдем в атаку и если немцы не атакуют нас первыми.
— Дело в том, что если впереди их позиций заложены мины, то они вряд ли с особой охотой вылезут из окопов и побегут к нам. Не очень-то весело подорваться на своих же минах, вместо того чтобы насладиться комфортом американского лагеря для военнопленных.
Трой засмеялся:
— Я вижу, вам о многом приходится думать на вашей работе.
— Я не думаю. За меня думает лейтенант Лаборд.
Они уже подходили к грузовику. Трой повернулся к Бингу и поглядел на него так, словно только сейчас впервые увидел.
— Не сердитесь на него, — сказал он мягко, — бог с ним.
Грузовик уже был установлен. Толачьян быстро провел его по полю, лавируя между воронками, и осадил перед холмом. Немцы открыли по грузовику ружейный огонь, но менее сильный, чем опасался Бинг. По-видимому, немцы не понимали, что это за люди, которые так близко подъехали к их позициям, и выжидали. А может быть, они устанавливали минометы, чтобы ударить по грузовику, укрывшемуся за холмом.
Толачьян снял громкоговорители с грузовика. Их было четыре. Бинг предложил установить два справа, два слева от холма.
— Что вы тут делаете? — раздался голос из-под земли. — Убирайтесь отсюда! Хотите нас всех угробить?
Толачьян поглядел вокруг, но никого не увидел.
— Молчи! — сказал он. — Для вас же стараемся.
— Еще что!
— Кино привезли? — крикнул другой голос. — Опять артикулы показывать будете?
— Нет, не кино, — крикнул Бинг. — Передача!
— Смотри, брат, подстрелят!
— И нас заодно! — сказал первый голос. Послышалась короткая очередь — словно кто-то стучал металлической линейкой по деревянной доске.
— Видал? — крикнул голос. — Это еще только цветочки!
У Бинга дрожали колени, ему казалось, что он бредет по воде против сильного течения. Ноги не слушались его.
Он снова ощутил сладковатый запах тления, хотя и знал, что разлагающийся труп коровы, усеянный синими и зелеными мухами, остался далеко позади. Словно этот тошнотворный запах застрял у него в носу и не давал дышать. А какие тяжелые эти громкоговорители, черт бы их побрал! Он обхватил один из них, согнулся в три погибели и выбежал из-под прикрытия. Чем больше он съеживался, тем, казалось ему, огромней и заметней он становился. Что-то просвистело мимо его уха. Он бросился наземь. Надо встать, думал он. Но встать не было сил. И не мое это вовсе дело. Чего ради я вожусь с репродуктором?