Хроника трагического перелета - Станислав Токарев

Его биография в иных деталях требует расшифровки. Размышлений требует, версий. Ну попробуй, к примеру, догадаться, почему номер полученного в школе Блерио пилотского удостоверения сам он в беседе с репортером назвал один (182), в списке же, опубликованном в 1911 году в журналах «Русский спорт» и «Вестник воздухоплавания», наконец, в картотеке музея-квартиры Н. Е Жуковского в Москве он другой (225).

Авиатор Васильев — единственный, долетевший в июле 1911 года из Петербурга до Москвы — будто играл с автором этих строк в прятки. Как в жизни своей со смертью играл.

Глава десятая

Из прожитых Александром Алексеевичем всего только тридцати семи (да и то число не очень точное) лет достоверно известны события восьми последних. О них писали газеты, писал он сам в книге «В борьбе с воздушной стихией», целиком посвященной перелету. Все, что касалось предыдущего, 1910 года, с момента, когда впервые взялся за клош, подробнейшим образом изложил репортеру газеты «Казань». И — ни слова о детстве, юности, первых годах молодости. Впечатление такое, что Александр Алексеевич прожил две жизни. Начав же вторую, первую постарался напрочь зачеркнуть и забыть. Его единственный современный биограф (недавно скончавшийся) грешил, к сожалению, рядом ошибок и, что еще жальче, не задумывался над явными противоречиями. Потому наш рассказ представляет собой в этой части также версию, основанную на немногочисленных точных фактах и попытках разгадать подлинный характер, мотивы поступков.

Родился (это известно доподлинно) 24 августа 1881 года в селе Преображенском Темниковского уезда Тамбовской губернии. Биограф утверждает, что отец его был земским землемером, окончившим землемерно-таксаторские курсы в Тамбове. Но курсов таких, по данным описи губернского архива, попросту не было, были классы местной гимназии — старинной, привилегированной, основанной еще Гавриилом Романовичем Державиным в бытность его наместником тамбовским. Классы расширяли знания помещичьих детей по вопросам, необходимым ввиду давно намечавшейся земельной реформы. Учился ли Алексей Сергеевич дальше, окончил ли Межевой институт, находившийся в ведении (заметим это) Министерства юстиции, выпускавший техников и инженеров межевого дела, неизвестно. Принадлежал ли герой наш к дворянскому сословию? Почти без сомнения, да: восприемниками при его крещении записаны князь А.А. Кильдишев, отставной ротмистр Тверского гусарского полка, и помещица, вдова губернского секретаря Н.П. Илышева. Вероятно, в селе Преображенском Васильевы владели именьицем. Мать Александра Алексеевича происходила из рода Ушаковых, давших России прославленного флотоводца. Склонность к профессии юриста пробудил в сыне отец. В гимназию Александр поступил в Елатьме, окончил же и аттестат получил в Казани, где, следуя родительской и, должно быть, уж собственной воле, стал студентом юридического факультета старейшего на Волге, а на Руси одного из самых почтенных университета.

Интеллектуальную обстановку коренной российской провинции, к которой принадлежала и Тамбовщина, мы знаем большей частью по Чехову. Антона Павловича печалил, смешил, угнетал пошлый бездуховный быт ветшающих дворянских гнезд и небольших городков. Мы же, сравнивая, вправе, полагаю, позавидовать кипению тогдашней культурной жизни. Земские врачи, учителя, статистики, землемеры выписывали, скажем, «Ниву» с приложениями, имена Гоголя, Тургенева, Лескова, того же Чехова были близки им. А домашние спектакли — понятие сегодня забытое — как они обогащали и развивали! «Люди, львы, орлы и куропатки…» — вспомним зачин монолога Нины Заречной из пьесы, сочиненной помещичьим сыном Константином Треплевым. Это же типичный домашний спектакль… Под Калугой, в имении Полотняный Завод, помнившем Пушкина, пела в таком спектакле, в опере Чайковского «Евгений Онегин» (пусть под фортепьяно) Татьяну юная Оля Книппер, будущая звезда Художественного театра. В сенном сарае подмосковного Боблова ставили «Гамлета», Офелией была дочь хозяина имения Люба Менделеева, принцем — соседский сын, будущий ее муж Александр Блок…

Ну, а Казань — город вообще искони театральный, где чередовались антрепризы знаменитых на всю Россию организаторов трупп, подвижников — Бородая, Собольщикова-Самарина. Здесь студент-юрист мог видеть с галерки изысканную Савину, нервную, бурную Стрепетову, слышать: «Господа, я предлагаю тост за матерей, которые бросают своих детей!» — Островский, «Без вины виноватые», красавец Александр Правдин в роли Незнамова, неудержимые слезы из зрительских глаз…

Юриспруденция считалась профессией популярной, как бы мы сейчас выразились, престижной. В судебных палатах, окружных судах после реформы 1864 года ощущался большой спрос на университантов, прельщало большое жалование (карьеру, впрочем, чаще делали дворяне). Однако автору представляется, что первоначальная цель героя — адвокатура.

Первые либеральные правозаступники, близкие к кругам ученых, писателей, видных актеров и режиссеров, играли важную роль в жизни общества. Наш герой еще не родился на свет, когда прогремели — процесс Веры Засулич, стрелявшей в петербургского градоначальника, и ставшие широко известными слова из защитительной речи Петра Акимовича Александрова: «То, что вчера считалось государственным преступлением, сегодня или завтра становится высочайшим подвигом гражданской доблести… Государственное преступление нередко проповедь того, для чего еще не наступило время… Закон может отнять внешнюю честь, но истребить в человеке чувство моральной чести, нравственного достоинства никакой закон не может!» Присяжные оправдали Засулич, присутствующие в зале вынесли ее на руках. Счастливейшим своим днем назвали 31 марта 1878 года многие не только противуправительственно настроенные, но даже некоторые не слишком либеральные государственные сановники. Мудрено ли, если и Алексей Сергеевич Васильев, прочтя речь в столичной газете, добравшейся до Тамбовщины (скажем, то был «Голос»), ощутил подъем духа, мудрено ли, если сохранил ту газету либо пересказал прочитанное сыну?

Да и Александр, несомненно, читал в юридической газете «Право» речи и статьи Кони, Спасовича, Плевако.

…В Казанском университете учились в свое время Аксаков, Лев Толстой, композитор Балакирев. Казанский университет дал миру неевклидову геометрию Лобачевского.

Александр Васильев слушал здесь лекции профессора А.А. Пионтковского, ратовавшего за отмену смертной казни, магистра Н.П. Иванова, чья диссертация проникнута была верой в способность международного права споспешествовать всеобщему благосостоянию народов.

Он застал здесь события 1905 года. Вместе с другими студентами участвовал в митинге 17 октября. Со ступеней университета среди других держал речь и щуплый молодой человек с непропорционально мощным басом. В рабочей косоворотке. Товарищ Яков (фамилии не знали, она — Свердлов). Студент П. Дривент с помощью коллег вскарабкался на крышу, над классическим порталом с двенадцатью белыми колоннами взвился красный флаг. Вызвана полиция, подскакала сотня Астраханского казачьего войска, желтые лампасы, лихие чубы. Кто-то бросил самодельную бомбу, толпа заметалась, взвизгнули пули, пролилась кровь. Профессура вместе с другими членами городской Думы шлет протест премьеру Витте. На улицах манифестации, звучит «Марсельеза». На площади возле университета комитет РСДРП формирует боевые дружины, раздает оружие. Дума передает власть над городом комитету. Провозглашена Казанская республика. В вестибюле студенты-юристы, учредившие трибунал, судят за нарушение общественного порядка — оскорбление женщины-инженера Казанову местного калибра. За спиной обвиняемого два солдата роты, переданной новой власти самолично воинским начальником…

Три дня просуществовала Казанская республика. 21 октября Дума была окружена войсками и взята штурмом. Начались аресты, погромы.

Вряд ли наш герой был в первых рядах восставших. В этом случае его бы исключили. Но среди бунтарей несомненно был. Как все его коллеги, которые, если и не пострадали, то лишь потому, что в противном случае пришлось бы вообще закрыть университет.

Он окончил в 1907-м. С отличием. И избрал государственную службу. 24 августа определен младшим кандидатом на должность при Казанской судебной палате, а вскоре назначен помощником секретаря I уголовного департамента палаты, получив гражданский чин коллежского секретаря.

Разочарование, крах идеалов? Возможно. Предпочтение надежного, обеспеченного положения? Возможно тоже, хотя практицизм, как нам предстоит убедиться, не в его натуре. Жертва, принесенная семье, которую нелегко содержать отцу? Похоже.

Да и в послереволюционные годы облик адвокатуры не то чтобы изменился, утратив возвышенность свою. Они — раскололись. С одной стороны, в 1904–1905 год ах в среде молодых присяжных поверенных и их помощниников сформировалась группа «политических защитников», на процессах по делам рабочих революционеров выступавшая бесплатно. В 1906 году на суде по делу членов Петербургского Совета рабочих депутатов, проходившем за закрытыми дверьми в зале, набитом жандармами, адвокаты применили экстраординарный прием — демонстративно протестуя «против степени выяснения истины по делу» и «ввиду невозможности выяснить, ни истины, ни юридической правды», из зала ушли все 22 правозаступника во главе с О. Грузенбергом (это имя еще нам встретится, с Васильевым, судя по всему, они были знакомцы — как знать, не по университету ли). Таким образом, «политические защитники» не позволили своим присутствием в составе суда санкционировать насилие над правом.