Шах и мат - Эли Хейзелвуд

– Извините, – незнакомый голос.

Я слишком сконцентрирована на Сойере, поэтому не сразу соображаю, что происходит.

– Мисс Гринлиф, прошу прощения. Мне нужно кое-что вам сказать.

Оборачиваюсь. Организатор турнира наблюдает за нашим рукопожатием с извиняющимся, вымученным лицом.

– Произошла ошибка, мисс Гринлиф. – Он прокашливается. – Вы не сможете участвовать в этой партии.

Глава 9

Моя жизнь – бесконечный повтор «Огненного фестиваля»[30], так что нечего удивляться. И все равно у меня шок, ведь я начала играть в шахматы всего три недели назад, а уже вовлечена в скандал.

Ну правда, что за черт?

«Люди пишут о тебе в твиттере, – шепнула мне Дефне несколько минут назад. – Все это бред. Народ на твоей стороне».

Слава богу, что ни моя мама (слишком чувствительная), ни Дарси (слишком маленькая), ни Сабрина (слишком поглощена тиктоком) не сидят в твиттере. Стоило взять себе шахматный псевдоним. Королева Ван Ладьевна. Ферзи Маккасл. Пешкарелла Черная.

– Но она же победила.

Дефне представилась моим тренером и уже десять минут пытается оспорить решение организаторов. Я стою рядом, едва понимая, о чем речь.

– Все верно, да, – говорит организатор, в то время как его умоляющий взгляд просит немного анальгетика для облегчения боли.

Он перенес разговор со сцены в укромное место, где нет камер, но журналисты все равно кружат вокруг, как голодные акулы. Судя по всему, все самые смачные подробности все равно покажут по телевизору.

– Есть правила, – продолжает мужчина, – и одно из них гласит: в протоколе можно отмечать только ходы. А мисс Гринлиф… хм, нарисовала некоторые посторонние вещи и…

– Ну давай же, Рассел, – очевидно, Дефне с ним давно знакома. – Это ее первый турнир – она понятия не имела.

– Тем не менее ее оппонент подал жалобу. Это его право.

Десять пар глаз направлены в сторону Коха, который взирает на нас с высоты своего ухмыляющегося расстройства личности. Он меня переиграл, за что я хочу обдать его кипятком и скормить ядовитым древесным лягушкам.

– В чем вообще смысл этого правила? – ворчу я себе под нос.

– Чтобы игроки не портили записи – иногда это может послужить преимуществом, – отвечает Дефне. – Правда, это правило не пересматривали сотню лет. Могли бы придумать, что и жареную курицу можно есть только руками.

– Что она там рисовала? – лениво спрашивает Сойер своим глубоким голосом.

Вишенка на торте: Нолан Сойер и его менеджер – собранная и по-деловому одетая рыжая особа за тридцать – участвуют в этом и без того неприятном разговоре. Сойер возвышается надо мной, руки скрещены на груди, черный блейзер, надетый поверх белой рубашки, расстегнут у горла.

«До ужаса привлекательный», – несвоевременно вякает мой внутренний голос. Я заставляю его заткнуться.

По крайней мере, стиль общения Сойера с Кохом доказывает, что он ненавидит его всеми фибрами души. Я все еще не знаю, какого он мнения обо мне, но даже если я ему неприятна, в его списке ненависти я далекий второй номер.

– Вот, – Дефне передает ему мой протокол, и я чувствую, как краснею.

– Едва ли рисунок… – он всматривается в изображение на полях; брови вопросительно изогнуты, – кошки может помочь получить преимущество в партии.

– Это морская свинка, – бормочу я, и на меня тут же устремляется двенадцать пар неодобрительных глаз.

– К сожалению, правило сформулировано общими словами, – объясняет Рассел. – Я бы не стал за такое дисквалифицировать, но оппонент мисс Гринлиф, мистер Кох, настаивает именно на этом.

– Это дерьмо собачье. – Сойер с равнодушным видом возвращает протокол.

– Что, Сойер? – ухмылка Коха становится резче. – Боишься, что я уложу тебя на лопатки?

Не по этой ли причине Сойер на моей стороне? Он всерьез думает, что победить меня будет гораздо проще? Беспокойство щекочет мой желудок, но я вовремя напоминаю себе, что мне безразличны и шахматы, и мальчишки, и мужчины, которые в них играют. Это обман. Я их всех обманываю ради денег.

– Закрой пасть, Кох, – реагирует Сойер скорее раздраженно, чем злобно, будто Кох всего лишь назойливый комар, от которого он пытается отмахнуться. – Если вы исключите Мэллори, – говорит он таким тоном, словно у него есть право на мое имя, – я отказываюсь играть.

Рассел бледнеет. Вряд ли его репутации пойдет на пользу добровольный выход из соревнования лучшего игрока.

– В таком случае мистер Кох будет автоматически объявлен победителем.

– Меня все устраивает, – парирует Кох.

Сойер раздумывает какое-то время. Затем разочарованно трясет головой. Его челюсть сжимается, и я жду, что сейчас он начнет делать то, что и всегда: кричать, устроит сцену, сломает что-нибудь.

Но ничего из этого не происходит. Он поворачивается ко мне и долго смотрит, а я не могу понять, что он хочет этим сказать.

– Ненавижу все это дерьмо, – бормочет он, а потом начинает подниматься обратно на помост, чтобы в очередной раз занять свое место.

Рассел облегченно выдыхает. Я едва удерживаюсь от соблазна поставить Коху подножку, когда он следует за Сойером.

– Мерзость, – говорит мне Дефне. Когда партия начинается, ее взгляд прикован к мониторам, где идет прямая трансляция. – Ну и кретин.

– Ага. Если честно, думаю, нам лучше уйти. Не хочу смотреть, как играет Кох… Подожди. Что делает Сойер?

Он перемещает своего коня в наистраннейшей манере. Вперед – назад, затем снова вперед – назад. Куча бесполезных, беззвучных ходов, в то время как Кох на полном серьезе собирается атаковать белыми.

– Он… – На лице Дефне медленно расползается ухмылка. – О, Нолан. Маленький засранец.

– Зачем он это делает?

– Дает Коху фору.

– Почему?

Дефне рукой прикрывает рот, чтобы скрыть смешок. Все вокруг перешептываются.

– Он показывает Коху, что может разгромить его даже из уязвимой позиции.

– Это…

– Будет серьезным унижением.

– Но это безумие. Я хочу сказать… Что, если он проиграет?

Однако мои опасения напрасны. Сойер выигрывает за такое рекордное количество ходов, что не может вызвать ничего, кроме стыда. Со стороны Коха, разумеется. Бедняга раскраснелся как помидор, глядя, как Рассел – организатор турнира, который вечером гарантированно приложится к бутылке, чтобы выкинуть из головы весь этот ужас, – вручает Сойеру чек на пятьдесят тысяч долларов.

Мои глаза готовы вылезти из орбит, возможно, позже мне понадобится оперативное вмешательство.

– Пятьдесят тысяч долларов?

– Ну, это всего лишь открытый турнир, – объясняет Дефне. – Знаю, это немного, но…

– Да это дофига денег! – я едва не давлюсь собственной слюной.

Кто же знал, что здесь такой большой приз? Это что, «Онлифанс»?

Не могу перестать следить за Сойером, пока он спускается со сцены. Пресса мгновенно окружает его и заваливает вопросами, но он поднимает руку – и журналисты как по команде расступаются, будто и правда боятся этого нестабильного, непредсказуемого двадцатилетнего парня. А затем…

Затем к нему подбегает красивая девушка с длинными темными волосами, и он обнимает ее. Я смотрю, как она смеется, как он выдавливает из себя что-то наподобие улыбки, как закидывает руку ей на плечо и направляется к выходу. Мне приходится отвести глаза, потому что… я бы не хотела встретиться с его взглядом, способным высосать душу.

Пока размышляю о том, как, должно быть, несчастна его подруга из-за непростого характера Сойера и слухов о сестрах Бодлер, ко мне подходит темноволосая молодая девушка с бейджиком Би-би-си. Я открываю рот, чтобы произнести: «Нет, пожалуйста, не заставляйте меня это делать, не заставляйте меня давать интервью», – но она заговаривает первой:

– Мэллори? Меня зовут Элени Гатаки. Приятно познакомиться.

– Я сейчас немного…

Она замечает, что мой взгляд застыл на ее бейджике.

– Я здесь не для… Просто стажерка.

– О, – расслабляюсь я.

– Ну, пока что. Надеюсь, однажды я стану репортером и буду делать материалы о шахматах для Би-би-си. В любом случае я просто хотела сказать, что ваша игра была великолепна. Я уже ваша фанатка! Между нами, настоящий корреспондент Би-би-си – скучный, старомодный мужик, который пишет только про одних и тех же трех чуваков. Но я собираюсь предложить начальству свою первую статью,