Посмотри в глаза чудовищ. Гиперборейская чума. Марш экклезиастов - Михаил Успенский

Бывает так: вас мучает какой-то хмурый вязкий войлочный сон, вы понимаете, что это сон, но проснуться не можете, а он тянется и тянется, и вы устаёте просто до чёртиков, а потом вы, может быть, и просыпаетесь, но это тоже сон, и вы начинаете понимать, что это сон, и ещё больше устаёте… а потом просыпаетесь по-настоящему — скажем, от звонка в дверь. И начинается новая жизнь — настоящая жизнь. Хотя она может быть и страшнее…

С того момента, как мы развернули влажный кожаный лоскуток, я чувствовал себя именно проснувшимся. Уставшим от чертовски долгого вязкого войлочного сна. Но — проснувшимся.

Итак, что мы получили? Обрывок текста, написанного явно от руки ивритскими буквами. Всё расплылось, хотя многие буквы вполне читались. Кроме того, кожа была вся в маленьких дырочках — как будто её покусали другие крысы.

Лёвушка повёл себя наилучшим образом: он, как только врубился в ситуацию — то есть почти сразу, — растопырил локти, велел нам с Ирочкой отойти подальше и дышать через раз, нашёл в кладовке прижимные стёкла от старого широкоформатного фотоувеличителя — и аккуратнейшим образом, орудуя только деревянными зубочистками, распластал на одном из них записку — буквами к стеклу, потом положил кусок фильтровальной бумаги так, чтобы бумага за край стекла выходила — и прижал другим стеклом. Теперь пергамент постепенно просохнет, но не покоробится. После он несколько раз сфотографировал записку с разными светофильтрами и при разном освещении. А потом взял лупу и стал делать копию от руки…

А мы с Ирочкой сидели рядом, как испуганные грозой хомячки, и крепко держались за руки. Он внезапно стал взрослым, а мы — чуть ли не первоклашками.

И ещё: я думал. Голова превратилась в какую-то мыслящую турбину, которая всё раскручивалась и раскручивалась…

Итак: это послание от отца. Его принесла крыса. Отец не любил крыс, но всячески отдавал им должное. Как крыса нашла нас? Ну, есть разные способы объяснить этим умнющим зверькам, чего мы от них хотим. Другое дело, что дальнейшее от вас уже почти не зависит. Крысы никогда не подчиняются приказам, их нельзя заставить — только упросить, или нанять, или они сочтут вас своим другом. Отец умел найти убедительные слова…

Вот и теперь, похоже — сумел.

Я знаю, что записка от отца, потому что её принесла крыса. Так. Почему записка именно такая? Не на чем больше было писать? Возможно. Или потому, что это был единственный не размокающий материал. Но текст всё равно размылся. Нет, так не должно быть. Отец сообразил бы, как на водостойком материале написать водостойкими чернилами. Или чем-нибудь ещё. Выжечь, наконец. Раскалённой иглой. Тогда уже ничем не смыть. Он этого не сделал — значит, в таком виде это послание мы и должны были получить. Я должен был получить.

При этом отец прекрасно знает, что древнееврейский я учить ещё по-настоящему и не начинал. Так… освоил только буквы и общие заморочки.

Значит, он писал из расчёта, что под рукой будет Лёвушка. Этот человек феерически образован. Точнее, фейерверически. Никогда не знаешь, что из него вылетит в следующий момент.

Ладно, прочитать текст — это ещё впереди.

Идём дальше. Почему крыса? Почему не обычная почта, не телефон, не мыло и не почтовый голубь? Ответ простой: он находится там, откуда не вылетают голуби и куда не проведён телефон. Таких мест много, и далеко не все они известны. Взять те же румы… Теоретически я могу сконструировать ситуацию, как там можно застрять.

Правда, я с трудом представляю себе, как застревает где-то в румах отец, но — раз в год и метла стреляет…

Ладно. Если он в руме, то, значит, в записке координаты этого рума. Значит, туда можно будет проникнуть и вывести наших. Прекрасно.

С румами вообще далеко не всё ясно. Это очень старая система, созданная когда-то очень давно ящерами-мангасами. Транспортные узлы разбросаны по всей Земле; часто они находятся в больших городах или рядом с ними — что говорит нам: некоторые города возникают отнюдь не в случайных местах. Скажем, в Рио узел есть, а в Бразилиа — отнюдь. Есть в Стамбуле, Афинах и Измире, а более в окрестностях — нигде; поэтому отец считает, что на самом деле Троя стояла ни в каком не Казанлыке, а там, где сейчас Измир. Но есть и такие узлы, которые ни к чему на поверхности не привязаны — на Чукотке, на Ангаре, на Кольском полуострове, на Аляске, в Гренландии. Должно быть, раньше там действительно был другой климат… Это сеть, так сказать, первого уровня — она имеет связь с поверхностью земли (если, конечно, выходы узлов не завалены; например, в Вашингтоне над румом насыпан холм, а на холме стоит здание ихнего Конгресса). Но есть и более… глубокая, что ли, сеть — в неё можно проникнуть только из обычного рума, с землёй она не сообщается. И отец говорил, что, возможно, есть и более глубокие уровни, но как в них проникнуть, он пока не знает. И, вероятно, уже не знает никто.

Однако в Барселоне рума нет…

Ураган там был странный. Даже на фоне всего того, что происходит сейчас в мире, он очень странный.

Не забросило ли наших этим ураганом — как девочку Дороти? В какую-нибудь страну Оз?

Откуда пробраться наружу может только крыса…

« — Ой, пчёлка! — Я не пчёлка, я добрая фея из Страны Ос».

Забросило… забросило…

Почему-то это слово меня беспокоило. Будоражило. Можно сказать, оно пыталось повыше подпрыгнуть и помахать рукой.

Да. Отец говорил, что есть рискованный способ быстро смыться из любого места, любой точки — но при этом попадаешь чёрт знает куда. Именно так во время войны он вывел из окружения свой партизанский отряд — да не куда-нибудь, а в Аргентину. То есть он мог, спасаясь от урагана (а может быть, там был не только и не столько ураган? может быть, ураган был только для маскировки?), использовать этот способ…

И попасть туда, откуда может выбраться только крыса?

Ладно. Прочитает Лёвушка записку — будем хоть что-то знать.

Вот. Так я примерно думал и думал, и всё это быстро крутилось по разным орбитам внутри моей тесной черепушки, жужжа и сталкиваясь, и я вдруг подумал, что это очень похоже на внутренность кухонного процессора. Скоро внутри у меня образуется невнятный серый мусс…

При этом я рассказывал Ирочке о древних языках — этрусском, древнееврейском, арамейском. А она мне — о технике суми-ё, которую недавно начала осваивать. Со стороны мы, должно быть, казались полнейшими придурками.

7

Время есть, время было, но времени больше не будет.

Понять, сколько прошло времени, было невозможно. Сон подкрадывался незаметно, к каждому порознь, и был неодолим. Он не приносил ни отдыха, ни облегчения — как будто спали в душной жаркой комнате. Сны не запоминались. Возможно, так оно и к лучшему…

Условные здешние сутки складывались из четырёх частей: «днём» солнце описывало в небе четверть круга, «утром» и «вечером» небо затягивала плотная дымка, а на улицы спускался туман; «ночью» же в антрацитовом небе горели все звёзды разом: и северного полушария, и южного. Они были какие-то не настоящие, а как в планетарии.

Удалось разобраться, где север. Ну и что?

Апатия наваливалась так же глухо, периодически и неотвратимо, как туман…

Поначалу принявший бразды правления Костя требовал от всех соблюдения предельной осторожности, но постепенно все убедились: прямой физической опасности здесь не существует. Никто не шастал по ночам с громким топотом, не выл на задворках, не шелестел по разрушенным крышам, не подкрадывался к спящим, не караулил у выхода…

Определенные плюсы у проклятия на соль наличествовали: людям не требовалось ни еды, ни питья. Это откладывало трагическую развязку на какой-то срок. Но и только. Всё равно нужно было чем-то заняться — правильной разведкой, картографированием, обустройством — чем угодно, лишь бы подгонять шевеление извилин, заставлять тело двигаться, напоминать сердцу, что надо стучать не реже и реже, а в прежнем ритме.

Считать «дни» взялся Армен — и тут же столкнулся с ещё одной проблемой. Он попытался делать отметки в карманном календарике — и обнаружил, что ни ручки, ни карандаш не оставляют на бумаге никаких следов. Точно так же не получалось делать отметки на стене: нож в общем-то оставлял борозды на мягком, похожем на гипс, камне — но при этом не удавалось выцарапать ни букв, ни цифр, ни каких-нибудь других внятных знаков. Костя и Шаддам долго ломали головы над феноменом и наконец сошлись на том, что это побочный эффект всё того же проклятия на соль; как известно, соль входит в состав чернил…

Армен нашёл некий промежуточный выход в том, что набрал несколько горстей гальки и каждый раз, когда просыпался и убеждался в том, что за туманным периодом следует световой, а не тёмный, выкладывал очередной камешек под стену. Кроме того, Армен сам назначил себя запоминателем всего необходимого и нового.