Роковая ошибка княгини - Ирина Сахарова

Митрофанова слушала его с раскрытым ртом, начисто позабыв о том, что это неэтично, и о своих слёзах тоже позабыв. Антон нервно усмехнулся, наблюдая за её изумлением. Не знала, в самом деле не знала! И не догадывалась столько лет! Считала его своим другом, не больше, чем просто другом! Хорошо же у него получилось скрывать свои эмоции!

— Антоша, ты что, пьян? — Еле слышно спросила она, всё ещё не принимая его слова на веру. Голицына такая реакция лишь позабавила, он давно уже научился не обижаться на свою любимую Ксюшу.

— Пьян, — не стал спорить он. — Я, действительно, пьян. Пьян от своей любви, которая тебе никогда не была нужна! Но я не в обиде, Ксюша. Мне достаточно и того, что у меня есть редкая возможность видеть тебя, любоваться твоей красотой, и быть уверенным, что ты ни в чём не нуждаешься!

Ксения Андреевна, наша стойкая, уверенная в себе Ксения, вдруг почувствовала себя на удивление слабой, беспомощной и бестолковой. А ещё считала себя королевой сердец, думала, что знает толк в мужчинах, гордилась этим! А самого главного, того, что добрые десять лет был под носом, и не заметила, не разгадала… Глупая, это он правильно сказал, до чего глупая!

И ведь он любил её всё это время, Ксения только теперь поняла. С каждой своей бедой она исправно бежала к Голицыну — и до Мишеля, и после — и добродушный Антон всегда находил слова, чтобы её утешить, а то и выручал куда более серьёзными поступками. Года четыре назад, например, он подрался из-за неё с одним купчишкой… Здорово ему тогда досталось, а она-то, бессердечная, не оценила, оставила его одного, а сама прыгнула в карету к брату Эллы Караваевой и укатила с ним в номера! А на следующее утро, как ни в чём не бывало, встретилась с Антоном на обеде у общих знакомых, и старательно делала вид, что не знает, отчего это у него разбита губа и сломан нос…

— Господи, какая же я дура! — Прошептала она, широко раскрытыми глазами глядя на Голицына. Скажем вам совершенно точно, это был первый и единственный раз, когда Ксения Митрофанова проявила подобную самокритичность. В душе у неё все перевернулось в тот момент, а предыдущая жизнь вдруг показалась какой-то глупой, бестолковой… И разом перестала иметь значение.

Мишель Волконский, её бывший жених, по которому она ещё пару минут назад лила горькие слёзы, вдруг отошёл на второй план, затерялся где-то среди обрывков её лихорадочных мыслей.

Антон… Антон… как она могла не замечать его столько времени?!

— Ты всё равно самая лучшая, Ксюша! — Сказал он ей, растерянно улыбнувшись, и глядя исподлобья. Всегда он так смотрел, как преданный пёс, готовый по её приказу на всё, что угодно. — И я всё равно буду любить тебя до конца жизни. А хочешь, выходи за меня замуж, а? Ну его, этого Волконского, ну зачем он тебе? Давай поженимся! Я ведь тоже князь, тоже знатного рода, и денег у меня не меньше, чем у твоего Михаила. Выходи, Ксюша, а?

А ей-то казалось, что больше удивить Голицын её уже не сможет! Поспешно смахнув слёзы кончиками пальцев, Ксения вновь принялась вглядываться в черты его лица, такие знакомые, такие родные… Лучший друг… столько лет при ней… и никогда, ни единым намёком не показал, ни единым словом не выдал себя… А сейчас…

Колебания её Антон воспринял по-своему. Усмехнулся невесело, склонил голову на плечо.

— Глупая, моя глупая Ксюша! Ты, верно, подумала, что я тоже хочу тобой пользоваться, как и все? Я люблю тебя, дурочка! А руку и сердце тебе предлагаю вполне искренне, вовсе не ради того, о чём ты подумала. Объявим о помолвке, и скажем, что это ты бросила Волконского, а не он тебя. Это избавит тебя от позора, которого ты так боишься. А я… тебе вовсе не обязательно ложиться со мной в постель, Ксюша. Живи одна, если хочешь. Хочешь, я куплю тебе дом? Я буду платить тебе содержание — столько, сколько ты скажешь. Ты просто иногда, хоть иногда, приходи ко мне, чтобы я мог на тебя любоваться! Большего мне не нужно, Ксюша, поверь!

Дальше слушать она уже не смогла, и жестом велела ему остановиться, приподняв руку. Ей казалось в тот момент, что сердце её вот-вот разорвётся на части. Ей было больно слушать его трогательные речи, больно, потому что Ксения вдруг осознала, какой дрянью была все эти годы, и как неблагодарно относилась к нему, такому верному и преданному. И ведь он до сих пор продолжал её любить, несмотря на то, что знал обо всех её похождениях, а иногда даже из первых уст — Антон с детских лет был для неё как подружка, и она часто рассказывала ему то, про что сейчас и вспомнить-то стыдно!

И она искренне хотела извиниться. Для этого нужно было собраться с мыслями, найти нужные слова… но как тут подобрать слова, когда он смотрит так проникновенно, будто в самую душу заглядывает? Ох, уж этот его взгляд! И это его коронное: «Ксюша, Ксюша», как всегда называл её только он…

Тогда она вдруг улыбнулась. Искренне улыбнулась, как не улыбалась уже давным-давно, никому, даже Мишелю. От души, от самого сердца шла эта её нежная улыбка, а для Антона не было большего счастья, чем видеть, как она улыбается. О, это он просто не знал всего, на что она способна! И Ксения намеревалась это исправить прямо сейчас, решив, что пора прекратить уже быть неблагодарной стервой.

И, вновь подойдя к нему вплотную, порывисто обняла его за шею и прижалась губами к его губам. Страстным и жадным был этот поцелуй, а ещё неожиданным: вот уж воистину, Антон к чему угодно был готов, но не к этому! Десять лет полнейшего безразличия, и вот, пожалуйста, неужели прониклась? Неужели поверила его словам? Ах, ну что ему стоило признаться раньше!

Антон припал к её губам в ответном поцелуе, а затем, взяв её на руки, отнёс в ближайшую комнату — отцовский кабинет, дверь в который была по-прежнему распахнута. Бутылку с дорогим виски, только что открытую, он безжалостно скинул со стола, та упала на пол и разбилась, но они, увлечённые друг другом, этого и не заметили. Антон наконец-то, спустя десять долгих лет, заполучил ту, о которой мечтал столько времени, а Ксения… Ксения впервые в жизни почувствовала себя счастливой по-настоящему. Мишель никогда её не любил, и она прекрасно это знала. Но он был богат, красив, и, что немаловажно, был превосходным любовником — этих качеств оказалось достаточно, чтобы она согласилась стать его женой. Но любовь… откуда же она знала, что это окажется так прекрасно?

В объятиях Антона она медленно сходила с ума. Такое с ней было впервые, уж сколько мужчин касались её тела, но ни с одним из них она не испытывала такого неимоверного блаженства! Ей хотелось большего, скорее, как можно скорее, а он, как на грех, был так нежен с нею и не торопился, будто боясь обидеть. Тогда она со стоном притянула его к себе, и, прижимаясь своей грудью к его груди, стала умолять взять её. Что ж, дважды просить Антона не пришлось, он и без того еле сдерживался, бедняга. Поэтому, получив разрешение к решительным действиям, он порывисто овладел ею, прямо там, на отцовском столе, не удосужившись даже сперва снять с неё платье. Дико, безумно и страстно, так, что голова закружилась от переизбытка чувств. А когда она застонала, выгибаясь под ним, когда в порыве экстаза назвала его по имени, Антон почувствовал себя самым счастливым на свете. А ещё, кажется, она плакала от счастья. Впервые с ней такое было, впервые за двадцать один год. И уж точно впервые произнесла она, наконец, те самые слова, которые прежде считала слабостью и глупостью, но сейчас отчего-то почувствовала острую необходимость сказать их.