Венеция. История от основания города до падения республики - Джон Джулиус Норвич

провел операцию в Мантуе в 1620-х гг.». Три года спустя король совершил еще одну масштабную покупку, приобретя всю библиотеку Смита за 10 000 фунтов; она образует ядро королевской библиотеки, хранящейся сейчас в Британском музее. Однако это не стало концом карьеры Смита в качестве коллекционера: он немедленно принялся собирать новые сокровища, и после его смерти в 1770 г. распродажа одной только его новой библиотеки заняла 13 дней.

В 1732 г. дожа Альвизе Мочениго III (иногда его называют вторым именем – Себастьяно, чтобы отличить от бесчисленных тезок) сменил семидесятивосьмилетний ветеран дипломатии Карло Руццини, а его смерть три года спустя освободила трон для Альвизе Пизани – члена богатейшей на тот момент венецианской семьи и владельца не только огромного и роскошного палаццо Пизани (сейчас Консерватория имени Бенедетто Марчелло) в Санто-Стефано, но и еще более великолепной виллы Пизани в Стра на реке Брента. Новый дож, брат того самого Андреа Пизани, который отличился при Превезе и во многих других местах на последнем этапе войны с турками, сам служил послом Венеции при дворе королевы Анны, где впечатлил весь Лондон роскошью своей свиты; когда его избрали дожем 17 января 1735 г., он и его семья, невзирая на холодное время года, оплатили три дня празднований, прошедших с размахом, который все сочли беспрецедентным даже по венецианским меркам. Работники Арсенала, которые, согласно традиции, несли его по площади, получили приказ двигаться как можно медленнее, чтобы у него было больше времени на разбрасывание щедрот; в следующие три ночи вся площадь освещалась на английский манер и была украшена декорациями, которые менялись каждую ночь; в последнюю ночь на каждой колонне зданий Прокураций по обе стороны площади огромные свечи осветили гигантские изображения герба Пизани, а фасады собора Святого Марка и церкви Сан-Джеминьяно[372] в противоположных ее концах озарили тысячи пылающих факелов.

И все же каким бы ослепительным ни казалось его внешнее великолепие, Альвизе Пизани, как и два его предшественника, стремился сохранить сдержанную позицию Венеции на международной арене. Это была нелегкая задача: Европа все еще служила полем битвы. В одной только Италии закат двух правящих домов – Фарнезе в Парме и Медичи в Тоскане – привел к новым столкновениям между Испанией и Австрией, и напряжение только усилилось, когда возник спор по поводу претензий тестя Людовика XV, Станислава Лещинского, на польский трон. К 1733 г. большая часть континентальной Европы вновь участвовала в войне, и, хотя в 1735 г. установился непрочный мир, оставалось всего шесть лет до восшествия на австрийский престол Марии Терезии, которое произошло после смерти ее отца Карла VI и вновь заставило европейских правителей сцепиться друг с другом.

То, что Венеции каким-то образом удавалось сохранять нейтралитет на протяжении всех этих беспорядков и успешно противиться сильнейшему давлению – дипломатическому, экономическому и даже военному, которым ее пытались принудить встать на чью-либо сторону, – необычайное достижение, столь же примечательное, как и множество гораздо более славных аспектов ее прошлого, на которые она оглядывалась со справедливой гордостью. Италия вокруг нее менялась, как и всегда, быстро и хаотично, а Венеция оставалась спокойным центром этого вихря и, казалось, едва замечала суматоху вокруг себя. Время от времени за это неизбежно приходилось платить высокую цену: воюющие армии не умеют уважать государственные границы, особенно если знают, что их не станут активно защищать, так что республике неоднократно пришлось пострадать от унизительных вторжений и следовавшего за ними опустошения деревень и ферм, имевших несчастье оказаться на пути продвижения какой-либо армии. Однако в самом городе по-прежнему господствовали удовольствия, и европейские войны никак не могли остановить непрекращающийся поток гостей, который к этому времени стал для Венеции источником жизненной силы.

Решительный нейтралитет Венеции имел и другое серьезное последствие: она стала пренебрегать своим военным флотом. Возможно, правильнее будет сказать, что состояние этого флота было по меньшей мере второстепенной причиной ее нейтралитета, так как появление в Адриатике кораблей из северных государств во время Войны за испанское наследство наконец заставило ее посмотреть в лицо неприятному факту, который она давно и все менее успешно пыталась игнорировать, – она безнадежно отстала в кораблестроении, сфере, в которой когда-то была первой в мире.

Уже в первой половине XV в. Венеция отказалась от старого типа весельных галер в торговом флоте. Новые, построенные за границей «округлые» (то есть с более широкими бимсами) парусные корабли были не только более экономичными, поскольку обладали гораздо большей грузоподъемностью и не требовали огромной команды гребцов (в те дни гребцами всегда были вольные люди), которые, в свою очередь, нуждались в пище, воде и регулярных периодах отдыха на берегу; эти корабли было проще защитить, поскольку на их борт можно было поднять тяжелые орудия, не опасаясь перегруза судна. В отличие от северных и атлантических государств Венеция продолжала отдавать предпочтение галерам в качестве основы своего военного флота, ограничив кораблестроение лишь старыми моделями. На первый взгляд кажется, что для такого решения имелись веские причины: галеры были более маневренными, особенно в неглубоких водах Адриатики, а поскольку они не полагались на милость погоды, их скорость и поведение можно было точнее предсказывать; что касается недостатка в разнообразии моделей, то это не имело большого значения в те времена, когда республика еще владела многочисленными базами снабжения в Восточном Средиземноморье. Корабли же округлой формы требовали гораздо более серьезных расходов на строительство и оснастку, особенно для Венеции, которая вечно страдала от нехватки древесины – и для строительства кораблей, и в качестве топлива для отливки пушек. Корабельная пушка, говорила себе Венеция, в любом случае не представляет большой ценности в узких проливах Средиземного моря: чаще всего ее выстрелы неточны и не могут сравниться со стационарными береговыми батареями. Если поставки тяжелого пороха ограниченны, то приоритет следует отдавать именно батареям.

К счастью для Венеции, турки были склонны мыслить похожим образом, и, пока у нее не было других серьезных противников на море, не появлялось и стимула полностью менять Арсенал и выбрасывать старые механизмы и оборудование, навыки и методы, чтобы запускать новые, крайне дорогостоящие и сулившие множество проблем и трудностей программы без их ясного понимания и надежных решений. Это объясняет, почему даже в 1571 г. битва уровня Лепанто все равно могла вестись между весельными галерами; в северных водах о таком и не помышляли, полагаясь на суда и тактику, гораздо больше приближенные к битве при Саламине за 2000 лет до того, чем к сражению Дрейка с испанской Непобедимой армадой в 1588 г.

Тем временем кораблестроители в Англии, Франции, Голландии и Испании быстро продвигались вперед, разрабатывая новые галеоны с улучшенной системой