Венеция. История от основания города до падения республики - Джон Джулиус Норвич

позволить углубиться в другие области, а не только в вопросы политики, и при этом обнаружить любопытный и неожиданный феномен: оказывается, большую часть столетия, которое обычно клеймят как эпоху разложения и упадка во всех сферах жизни, Венеция наслаждалась периодом необыкновенного процветания торговли и экономического роста.

Внезапно он прерывает себя на полуслове. Возможно, он все же слишком поторопился в своих суждениях. Насколько важно быть великой европейской державой или столицей империи? Разве стремление к удовольствию, которое создает красоту и никому не причиняет вреда, и в самом деле больше достойно порицания, чем стремление к богатству, территориям или военной славе, которое убивает тысячи людей и приводит к массовым разрушениям и опустошению? Восемьдесят лет мира – не такая уж маленькая награда за мудрое правление и успешную дипломатию. Кроме того, это время, когда любой среднестатистический гражданин был не менее счастлив или доволен, чем в прежние времена; когда экономика если и не росла постоянно, то, по крайней мере, не требовалось финансировать войны; когда процветали искусства (живопись особенно заметно возродилась после упадка XVII в. и вновь стала прославлять вековую венецианскую любовь к цвету и свету), а город с 160 000 жителей мог похвастаться не менее семью постоянно работающими операми, не говоря уже о театрах, где комедия дель арте постепенно уступала место более изысканным произведениям любимого венецианского писателя Карло Гольдони. На протяжении всего столетия сотни, а может быть, и тысячи самых образованных и культурных мужчин и женщин Европы каждый год стекались в город; все они не могли ошибаться.

В день Вознесения, в четверг 3 марта 1722 г., когда дож Джованни Корнаро всходил на борт барки «Бучинторо», чтобы отправиться на ежегодную церемонию Обручения с морем, он споткнулся, и дожеская шапка (corno) упала с его головы. Окружающие не придали этому происшествию значения, но дож был очень подавлен и сказал, что это знак свыше. Он умер 12 августа. Его похоронили в семейной часовне в церкви Сан-Николо да Толентино; а 24 августа его сменил очередной Альвизе Мочениго – третий человек с этим именем, поднявшийся до высшего сана[367]. Мочениго отличился как воин в Далмации и как дипломат: он провел два года в долгих и запутанных дискуссиях о мельчайших деталях условий, которые были неотъемлемой частью любого мирного договора с турками. Заняв престол дожа, он сделал городу очаровательный подарок – двух порфировых львов, которые дали имя Пьяццетте деи Леончини к северу от собора Святого Марка и доставляют бесконечное удовольствие детям Венеции вот уже более двух с половиной столетий.

К тому времени Венеция уже обрела тот облик, который знаком нам по картинам великих мастеров городского пейзажа: Антонио Каналя по прозвищу Каналетто, его преемника Франческо Гварди, его племянника Бернардо Беллотто и их последователей, а также мастеров жанровой живописи вроде Пьетро Лонги и Доменико Тьеполо. Это была эпоха Гран-тура – эпоха, в которую изобрели туризм, когда не только молодые английские дворяне, но и вся аристократия Европы в тот или иной момент находилась в самом прекрасном и волшебном из всех городов. Царила эпоха карнавала – все еще самого долгого и необузданного в Европе; обязательные для него маски обеспечивали участникам всю желаемую анонимность. Совет десяти, государственные инквизиторы и полиция больше не внушали страха, как это было сто лет назад. Приведем лишь один пример: в 1718 г. инквизиторы нанимали на работу персонал в количестве всего трех человек; полвека спустя это число снизилось до одного. Азартные игры имели четкую организацию, а ставки выше, чем где бы то ни было; куртизанки были самыми красивыми и элегантными, способными удовлетворить любой вкус и порадовать самых привередливых и взыскательных клиентов. Для гостей со склонностями более интеллектуального толка предлагались на продажу книги, картины и скульптуры, посещение церквей и дворцов, а также музыка и опера, которыми Венеция славилась на весь цивилизованный мир.

К началу XVIII в. центр венецианской музыкальной жизни переместился из собора Святого Марка, где за сто лет до того органистами служили Джованни Габриэли и Клаудио Монтеверди, в четыре приюта для девочек-сирот: Пьета, Инкурабили, Мендиканти и Оспедалетто. В первом из них с 1703 г. и почти до своей смерти в 1741 г. служил капельмейстером Антонио Вивальди[368]. Во втором оркестр и хор находились под управлением Бальдассаре Галуппи, которого обессмертил Роберт Браунинг, пусть даже его музыка в наши дни почти забыта[369]. Однако не все выдающиеся венецианские музыканты той эпохи занимались только музыкой. Томмазо Альбинони был богатым купцом, торговавшим бумагой; Бенедетто Марчелло – адвокатом, членом Совета сорока и одно время служил проведитором в Поле.

Главным знатоком и коллекционером во всех областях искусства, кроме музыки, был англичанин Джозеф Смит. Он поселился в Венеции в 1700 г. и оставался одним из самых выдающихся иностранных резидентов вплоть до своей смерти в 1770 г. в возрасте восьмидесяти восьми лет. В течение тридцати последних лет жизни он жил во дворце на углу Гранд-канала и Рио-деи-Санти-Апостоли, который специально для него заново спроектировал и перестроил архитектор Антонио Визентини[370]; дворец этот быстро стал сокровищницей, заполненной постоянно растущими коллекциями Смита – картинами и скульптурами, монетами и медалями, рисунками и камеями, книгами и гравюрами. Помимо его частных коллекций, там всегда находились работы его главных протеже – Антонио Каналетто, Себастьяно Риччи и его племянника Марко Риччи, Франческо Дзуккарелли и превосходной портретистки пастелью Розальбы Каррьера; для всех этих художников Смит выступал главным агентом и посредником между ними и покупателями из числа английской аристократии. Самым главным среди них безоговорочно считается Каналетто, с которым Смит предположительно познакомился через Визентини в начале 1720-х гг. Каждый богатый англичанин, приехавший в Венецию, жаждал иметь хотя бы одну картину с видом города, которая напоминала бы ему о самом удивительном приключении в его жизни, и ни один другой художник не был способен так хорошо предоставить желаемое, так что Смит вскоре стал незаменим и для художника, и для постоянных покупателей. Во многом благодаря ему практически все работы мастера находятся в Англии (Венеция владеет в лучшем случае одним холстом), а десятилетнее пребывание Каналетто в Лондоне оказалось столь успешным. Неудивительно, что сам художник, на короткое время занявшись гравюрами, посвятил свою единственную опубликованную коллекцию Джозефу Смиту.

Однако мы в долгу перед британским консулом Смитом (получившим это назначение в Венеции в 1744 г.) далеко не только за картины Каналетто. В 1762 г. он продал всю свою коллекцию Георгу III за 20 000 фунтов; это было «самое впечатляющее приобретение коллекционером из английской королевской семьи», писал сэр Оливер Миллар[371], «с тех пор как агент Карла I успешно