Григорий Зиновьев. Отвергнутый вождь мировой революции - Юрий Николаевич Жуков

сформулированные обвинительным заключением, развернутые Вышинским в долгой пафосной речи, произнесенной на следующий день, 22 августа:

1. «Старый зиновьевский центр превратился в центр объединенного троцкистско-зиновьевского блока. Он реформировался, несколько окреп, ибо произошла консолидация нескольких группировок. С 1932 года он начинает более широко развертывать свою деятельность… В его составе были Каменев, Зиновьев, Евдокимов, Бакаев, Смирнов, Тер-Ваганян и Мрачковский. Этот центр был и, что самое важное, он сложился по прямому указанию Троцкого, Зиновьева и Каменева».

2. «Я хотел бы теперь получить от Зиновьева прямой ответ: берет ли Зиновьев на себя не только моральную, но и всю уголовную ответственность, и притом полную ответственность за подготовку, организацию и совершение убийства Сергея Мироновича Кирова? Конечно, Зиновьев скажет “Да”. Иначе он не может ответить».

3. «В чем заключалась деятельность центра? Зиновьев сказал: “Главное заключалось в подготовке террористических актов против руководства партии и правительства… ” Я спросил: “Против кого? ” Зиновьев ответил: “Против руководства”.

Я спросил: “То есть против Сталина, Ворошилова и Кагановича? ”» (ранее прокурор добавлял еще фамилии Орджоникидзе и Жданова — Ю. Ж.). Но далее, не дождавшись ответа, Вышинский вернулся к убийству Кирова, чтобы получить необходимое ему подтверждение. Ответ Зиновьева — «Да».

Завершая же речь, выдержанную в традициях всех отечественных прокуроров, Вышинский заявил:

«Я считаю, что вина Зиновьева, Каменева, Евдокимова и Бакаева полностью установлена и что я могу освободить себя от обязанности перечислять многочисленные факты и подвергать анализу материал судебного следствия, изобличающий их в полной мере…

Я хочу закончить напоминанием вам, товарищи судьи, о тех требованиях, которые предъявляет закон в делах о тягчайших государственных преступлениях. Я позволю себе напомнить о вашей обязанности, признав этих людей, всех шестнадцать, виновными в государственных преступлениях, применить к ним в полной мере и те статьи закона, которые предъявлены им обвинением.

Взбесившихся собак я требую расстрелять — всех до одного!»760

1.

Да, Зиновьев подтвердил свое участие в создании центра, организации убийства Кирова, подготовку покушения на Сталина, Ворошилова. Но именно такие признания как его, так и остальных подсудимых превратили процесс в подлинную фантасмагорию.

Вроде бы все обвиняемые говорили чистосердечно, раскаиваясь под тяжестью — нет, не улик, а собственных признаний, которые они почему-то не опровергали. Говорили свободно, раскованно, не испытывая заметного со стороны какого-либо давления. Часто пререкались друг с другом. Зиновьеву возражали Каменев и Евдокимов; Смирнов обличал всех, уличая во лжи, ошибках, преувеличениях; показания Рейнгольда и Бакаева расходились в деталях, ставя под сомнение произнесенное и тем, и другим…

И все же, читая сегодня неправленую стенограмму процесса, трудно поверить всему тому, что тогда, в августе 1936 года, говорили в Октябрьском зале Дома союзов.

Но вернемся к показаниям Зиновьева по трем основным пунктам обвинения, и прежде всего — об образовании объединенного центра. А для начала следует обосновать, подтвердить не только необходимость, но и возможность центра, включавшего обе группы «левых» — троцкистов и зиновьевцев, да еще и с «независимцами», остатками «Рабочей оппозиции», а также и с «правыми».

В 1926–1927 годах уже существовал блок Троцкого и Зиновьева. Выступавших на 15-м партсъезде, публиковавших свои резкие статьи в «Дискуссионном листке» «Правды». И делавших это с полным пренебрежением к возможным репрессиям — ведь тогда, и не первый год, троцкистов и зиновьевцев переводили на новую работу подальше от Москвы и Ленинграда, ссылали, исключали из партии.

Участники того блока слишком быстро убедились в невозможности добиться своего таким образом, и большинство их «капитулировало». Публично отказалось от своих взглядов. Вот почему слишком трудно поверить в повторение такого же решения, да еще и в ухудшившейся обстановке. После случая с записью Каменевым разговора с Бухариным, после «дела Рютина», в котором многие из них оказались замешанными.

Единственное, что могло бы подвигнуть бывших оппозиционеров к новому сближению, да еще и всеохватному, так это тяжелейший кризис в стране, надежда благодаря тому на изменение внутриполитического курса и возвращение во власть. Но в таком случае полностью исключался терроризм как принципиальная основа сближения и следовало лишь выжидать.

Одним словом, объединенный центр мог появиться, но появиться, лишь исключив даже мысль об использовании эсеровской тактики. Однако и при таком варианте осенью 1932 года сближение вряд ли оказывалось возможным.

Во-первых, все потенциальные участники создания центра были слишком озабочены собственной судьбой. «Дело Рютина» с неизбежной, как они должны были понимать, слежкой за всеми ими не позволяло Зиновьеву свободно общаться со своими единомышленниками из-за вполне реальной угрозы ареста при столь неблагоприятных обстоятельствах.

Во-вторых, даже если Григорий Евсеевич и встретился бы с Евдокимовым, Бакаевым, другими конспиративно — «на даче в Ильинском», и не просто для обмена мнениями о положении в партии и стране, а для создания центра, то для существования того осталось бы всего несколько недель. Ведь Зиновьева и Каменева отправили в ссылку в октябре 1932 года, а Смирнова, Бакаева и Мрачковского арестовали в январе 1933 года.

Наконец, следствию так и не удалось представить хоть каких-либо доказательств участия Троцкого в создании центра.

Да, два месяца спустя после окончания процесса «Бюллетень оппозиции» подтвердил две встречи Л. Л. Седова с побывавшими в Берлине советскими гражданами. О том упомянул Вышинский, но исказив суть происшедшего. Седов увиделся с И. Н. Смирновым в июле 1931 года — чисто случайно в огромном универмаге «Ка Де Ве» на Курфюстендамм, ограничившись обменом общими в таком случае фразами. И с Э. С. Гольдманом весной 1932 года — преднамеренно, так как последний привез для Троцкого от его сторонников в Москве информационное письмо «Хозяйственное положение Советского Союза»761, практически сразу же опубликованное — в октябре того же года — в «Бюллетене оппозиции» № 31.

Что же касается пресловутой директивы Троцкого, якобы потребовавшего создания центра, то ее так и не привезли в Москву. Ни Гольдман — из Берлина, спрятав в чемодане, ни сестра Дрейцера — из Варшавы, в виде тайнописи на странице немецкого журнала. В противном случае ее, по словам Вышинского, «приобщенную к делу в качестве вещественного доказательства», обвинение непременно предъявило бы суду.

И все же имелось в деле о создании центра более значительная, более важная нестыковка. Точнее, ответ на вопрос: а нужно ли было бывшим оппозиционерам создавать подпольную организацию всего лишь из-за разногласий со Сталиным о темпах коллективизации? Нужно ли было добиваться таким образом в конце пятилетки резкого снижения темпов, если они же за десять лет до того еще сильнее настаивали на непрерывном возрастании этих темпов?

Вряд ли.

Следовательно, любые обвинения в создании нелегального объединения троцкистов и зиновьевцев, любые обвинения в участии в