Григорий Зиновьев. Отвергнутый вождь мировой революции - Юрий Николаевич Жуков

году, не говоря уже о 1926-м, не говоря уже о 1927-м, не говоря уже о дальнейших годах, каждый мой разговор делал их таковыми».

А далее, действительно негодуя, перешел к осуждению своего давнего врага — Троцкого. Лишь на два года ставшего его союзником, да и то на то лишь время, когда такой блок, казалось, принесет ему победу над Сталиным.

«Что такое троцкизм сейчас? — вопросил Зиновьев. — Троцкизм сейчас есть разновидность фашизма и ничего более. А зиновьевцы были разновидностью троцкизма, то есть той же разновидностью фашизма в данной исторической обстановке. Троцкий и троцкизм есть сейчас кусочек гитлеровского агитпропа и кусочек боевой организации Гитлера — гестапо…

У меня достаточно опыта, чтобы представить себе конкретно, что какая-нибудь берлинская организация троцкистов в нынешней обстановке переплетается тысячью нитей с берлинской охранкой и берлинскими гитлеровцами. Да и как это может быть иначе? Конечно, они ищут помощи там, где она есть. И я искал эту помощь там, где она есть. Конечно, это есть конкретное применение принципа “враг моего врага — мой друг”. И, конечно, иначе это не могло не быть. Вот почему я несу за это полную ответственность.

Я просил бы только об одном. Конечно, моему имени не миновать все же войти в историю не рядом с теми именами, с которыми оно имело шансы войти в историю. Моему имени не миновать войти в историю рядом с Троцким и рядом с целой массой других имен, нисколько не лучших, чем имя Троцкого. Но если когда-нибудь история будет подводить итог Троцкому в целом и Зиновьеву в целом, я надеюсь, что все-таки будет сказано, что я, Зиновьев, хотел быть большевиком и тогда, когда я им не был».

Дважды уйдя в сторону — то к убийству Кирова, то к обличению Троцкого, Зиновьев вернулся к собственно своему последнему слову.

«Я стою перед вами, граждане судьи, — патетически воскликнул он, — как бывший враг. Я знаю очень хорошо, что этому трудно поверить. У меня нет никаких иллюзий, и на реплику гражданина прокурора я уже сказал, что у меня нет никаких иллюзий, чтобы человеку с моей биографией, совершившему то, что я совершил в последние годы, приведшему на скамью подсудимых эту группу, за отсутствием Троцкого, конечно, первое место принадлежит мне и только. Если бы здесь был Троцкий, я стоял бы на втором месте.

Я понимаю, что вам трудно поверить, что перед вами стоит бывший враг. И у меня, конечно, никаких аргументов, кроме заверений, нет. Нет никакой возможности хотя бы в самую последнюю минуту (выделено мной — Ю. Ж.) убедить в этом пролетарский суд. Но сказать это я смею только потому, что одной ногой стою уже в могиле (выделено мной — Ю. Ж.).

Я говорю перед вами последнюю речь, и в этой речи не вру. Я говорю все то, что есть. Я понял, куда я пришел. Я также, находясь в тюрьме, думал: ну вот, грядет война. Ты, который в годы империалистической войны, когда большевики выходили на мировую арену, ты, который всегда был оруженосцем Ленина, ты, который стоял у грандиозной лаборатории, ты должен будешь, если грянет новая война, сидеть за решеткой и вызывать подозрение, что ты пораженец.

Мы иногда не выговаривали все эти слова. Война будет лучшей проверкой и война покажет, чья политика будет правильной — это мы так говорили. Если бы члены партии шли на гражданскую войну и защищали Ленинград против Юденича с такой политикой, тогда, конечно, рабочий класс Советского Союза был бы разгромлен. Конечно, эта неуклюжая форма была бы пораженческой. И вот я думал, что зря нет войны и ты одним своим положением — сидя за решеткой, будешь обречен на это, то тысячу раз лучше расстрел, чем это.

Я рад, что еще имею возможность перед вами сказать, и я говорю это вам с полным спокойствием, что перед вами стоит бывший враг. Опаснейший враг, злобный враг, и в известное время этот враг был опаснее, чем Троцкий. Троцкий — опасный враг, но я был в определенное время опаснее, чем он. Но все-таки сейчас перед вами стоит бывший враг. Неужели трудно поверить этому?

Подумайте об обстановке — скоро двадцать лет большевистской революции. Социализм победил окончательно. Сталинская конституция стала мировым знаменем всего пролетариата. Я — с 1901 года находящийся в партии, с самого начала принимавший участие в большевистской партии, я — совершивший после этого много преступлений, неужели не могу понять, что произошло?»

Словоизлияния Зиновьева неожиданно прервал Вышинский с более чем не относившимся к произносимому вопросом:

«А Киров?»

Зиновьев не смутился. Продолжил в прежнем духе:

«Киров — это было тогда, когда я не понимал всего того. То есть я понял и несу ответственность не только за убийство Кирова, но и за гораздо позднее время. Но в связи с этим не исключена возможность, что в эту последнюю минуту (выделено мной — Ю. Ж.) я все осознал и что перед вами действительно стоит бывший враг.

Здесь я вспомнил, мне кажется, что это слишком, но все-таки я позволю себе об этом сказать, я вспомнил одну фразу, которую употребил в одной из своих речей Сталин в 35 году на вечере военной академии. Он рассказал о том, как ему и ЦК грозили восстанием в партии, революцией и правые, и мы в тот момент, когда еще шла борьба за победу той линии Ленина, которую отстаивал и отстоял Сталин. И вот он мимоходом сказал: эти люди хотели нас запугать; они забыли, что нас выковал Ленин — наш вождь, наш учитель, наш отец.

Граждане судьи! Только потому, что я в последний раз говорю (выделено мной — Ю. Ж.), я позволю себе прибавить; ведь и меня выковал Ленин. Это знают все, и если он не выковал из меня человека того сплава, из которого состоят люди-большевики, то, конечно, не по вине кузнеца, конечно. По вине того материала, из которого ему в данном случае пришлось ковать. Это я принимаю целиком. Но что все-таки та моя близость, которая у меня была с рабочим классом нашей страны, с когда-то и моей партией, с рабочим классом — передовым авангардом рабочих всех стран, что это не оставило во мне никаких следов, которые позволили мне в последнюю минуту сказать, что я понял, отказать мне в этом было бы чрезмерно.

Перед вами стоит бывший враг, который, однако, должен получить возмездие, которое он заслуживает и которое получит.

Перед вами стоит бывший враг, который