Совершенно секретно - Александр Бирюк

…Пока Стеннингтон находился в Германии, общаясь с Оттом, профессор Паккард провел поиск в некоторых американских архивах, недоступных журналисту, и совершил то, чего ни за что не удалось бы добиться англичанину с его иностранной визой. В пыльных кладовых одного далласского издательства, специализировавшегося на военной истории, и потому находившегося под негласной опекой американской контрразведки, профессор обнаружил копию неопубликованной по какой-то причине рукописи книги японского летчика, сподвижника (можно сказать) знакомого уже нам Минору Генды, с некоторыми планами и мыслями которого он был в достаточной степени знаком. Этого летчика звали Мицуо Итагаки, он был пилотом пикирующего бомбардировщика, участвовал в разгроме Пирл-Харбора в 41-м, в Мидуэйском сражении, воевал на Гуадалканале, был тяжело ранен в бою у острова Лейте, а после войны перебрался в США, поближе к своему брату, который к тому времени занимал довольно ответственный пост в концерне "Локхид" — он был секретарем-переводчиком в отделе заказов. В 1959 году, начитавшись, видимо, книжек про войну и разнообразных мемуаров всяких полководцев и просто героев войны, и ознакомившись благодаря им со всем спектром мнений и суждений совершенно разных личностей, этот человек, безусловно наделенный даром литератора, тоже решил подзаработать на модной теме, и написал свою собственную книгу, посвященную в основном пережитым им событиям. Впоследствии Стеннингтон узнал, что Мицуо Итагаки также пал жертвой "несчастного случая", но копия рукописи каким-то чудом сохранилась. Паккард, поговорив с кем надо, получил ее в свою собственность (еще одна загадка) и англичанин в итоге имел прекрасную возможность с ней ознакомиться.

В основных пунктах своего повествования Итагаки, конечно, опирался на версии и изречения японских полководцев и политиков, но то, что касалось его собственных (личных) наблюдений, представляло гораздо больший интерес. Впрочем, даже порядком избитые истины, рассмотренные под иным углом, могут существенно повлиять на мнение любого, не связанного традиционными представлениями исследователя.

"Внезапное нападение на Пирл-Харбор, — писал Итагаки, например, — было не "стратегической необходимостью", о чем японцы толковали и во время войны, и после нее, и даже не ВСПОМОГАТЕЛЬНОЙ ОПЕРАЦИЕЙ, создавшей якобы великолепные условия для успешного выполнения основного плана войны — продвижения и захватов на Юге… Налет на американскую базу был самым настоящим стратегическим слабоумием: во всей истории войны нет другой операции, которая оказалась бы столь фатальной для самого агрессора. Тактически — при ударе по Пирл-Харбору наши силы ошибочно сосредоточились на кораблях, а не на портовых сооружениях и нефтехранилищах. Стратегически же — этот удар был полнейшим идиотизмом. На высшем политическом уровне — катастрофой. Решение на эту операцию для человека с таким мощным интеллектом, как у адмирала Ямомото, представляется весьма странным, ибо оно отражало не только неверную, а просто катастрофическую стратегию… Учитывая стратегическую и особенно тактическую слабость американского флота в Пирл-Харборе (о чем адмирал — да и не только он — прекрасно знал) и длительный период времени, который потребовался бы для подхода его в филиппинские воды для отражения японской агрессии, совершенно непонятно, ПОЧЕМУ Ямомото считал необходимым уничтожить флот противника в самом начале войны. Не воспользовавшись шоком, замешательством, смятением на Оаху, не использовав полностью преимущества свирепого нападения на корабли адмирала Киммеля, не превратив в пыль б а з у Пирл-Харбор, не уничтожив громадные запасы топлива в нефтехранилищах, не разыскав, на худой конец, и не пустив на дно американские авианосцы, не высадив в конце концов на острова десант, Япония совершила первую и самую большую стратегическую ошибку во всей войне на Тихом океане, ведь это признал в конце 1942 года и сам Ямомото, заявив своим адмиралам на очередном совещании: "События показали, что отказ от нанесения второго удара по Пирл-Харбору или его оккупации был грубой ошибкой".

Побежденный в коротком и внезапном бою адмиралом Ямомото американский адмирал Хэсбанд Киммель оценил результаты японского удара аналогично. Объединенной комиссии Конгресса в 1946 году он доложил следующее:

"Если бы они (японцы) уничтожили тогда н е к о р а б л и, а только з а п а с ы н е ф т и, хранившиеся в наземных хранилищах, и потому абсолютно незащищенных с воздуха… это бы заставило наш флот немедленно отойти к тихоокеанскому побережью США, ибо на Гавайях не было бы больше нефти для обеспечения любых операций флота".

Мой бывший шеф Минору Генда, под руководством которого я прошел почти всю войну, в интервью журналистам в декабре 1952 года так и заявил:

"…Если бы меня послушали, мы бы ВТОРГЛИСЬ на Гавайи! После удара по Пирл-Харбору и другим стратегическим объектам на Оаху мы без большого труда овладели бы Гонолулу. Тем самым мы лишили бы американский флот самой лучшей и единственно пригодной для завоевания военного господства в регионе базы на Тихом океане. В результате мы перерезали бы жизненную артерию Австралии, и этот континент упал бы к нам в руки как перезревшая слива!"

Стенингтон ознакомился с этими откровениями Итагаки, выраженными, правда, словами совсем других людей, с немалым для себя удовлетворением, однако в конце этого отрывка он не обнаружил самого главного, логически завершающего эту тираду ответа на вопрос: так почему же все-таки не поплыли в декабре 1941-го к Гавайям под прикрытием I-го воздушного флота транспорты с императорскими войсками, как это сделали они полгода спустя в случае с Мидуэем? Впрочем, исследователь отдавал себе отчет в том, что целью книги бывшего японского летчика вовсе не было разоблачение тайных целей своих адмиралов, хотя подводит он своего читателя к этому вплотную, и один кусок, ради которого, собственно, Паккард и приобрел для него эту рукопись, вполне оправдал все надежды.

"…Планы мидуэйской компании, — вспоминал далее японец, — были абсолютно понятны рядовому составу эскадры, однако у меня сложилось устойчивое впечатление, что наше руководство было в страшной растерянности. Адмирал Нагумо, которого я имел возможность наблюдать на мостике каждый день перехода, по-видимому полностью устранился от руководства операцией, если только не считать этим руководством единственно функцию отдачи приказаний, которые вряд ли рождались именно в его голове. Фактически корабли ударного соединения вел Генда, который из-за посетившей его болезни в виде сильнейшей простуды не имел возможности надеть офицерский мундир и появлялся на мостике в лазаретной пижаме. Нагумо же постоянно жаловался то на свои больные ноги, то на разыгравшуюся мигрень, и, как бы оправдывая свою недееспособность, как-то без тени всякой улыбки заявил собравшимся на мостике командирам, что у него, мол, что-то не в порядке с головой, и потому честь окончательного разгрома американского флота он предоставляет "тигру Пирл-Харбора" Генде, хотя тот был всего лишь в чине кавторанга, и в любом случае имел бы разрешение командовать разве что эскортным авианосцем или гидроавиатранспортом…

Конечно, я далек от мысли, что наш флот потерпел катастрофу у Мидуэя исключительно по вине моего командира Минору Генды. Как-то раз, когда наше соединение не прошло еще и половины своего пути от Японии к американскому атоллу, мой давний приятель по морскому училищу в Йокосуке, пилот торпедоносца Ясудзи Амагаи, отвел меня в сторонку и с глазу на глаз сообщил, что ему стало известно о том, что в штабе флота завелся предатель, и этот предатель передает по радио американцам всякие секретные сведения. Я поинтересовался у Ясудзи, о т к у д а у него такие данные. И Амагаи ответил, что незадолго до начала похода ему совершенно случайно довелось подслушать разговор двух штабных офицеров, которые рассуждали о том, что руководству флота давно пора сменить совершенно устаревший военно-морской код, потому что американцы его наверняка расшифровали, о чем красноречиво свидетельствует хотя бы тот факт, что американцы совершенно внезапно помешали высадиться нашему десанту в Порт-Морсби на Новой Гвинее в начале мая, что было бы совершенно исключено, если бы они не получили об этом сведения из расшифрованных радиограмм штаба в Токио. На это второй офицер заметил, что дело тут вовсе не в кодах, а в американском шпионе, проникшем в штаб флота, и на выявление которого брошены лучшие силы контрразведки. Амагаи особенно подчеркнул то обстоятельство, что разговор о шпионе происходил уже ПОСЛЕ ТОГО, как Мидуэйский план был утвержден Ямомото и другими инстанциями, и посему, если в штабе и на самом деле засел предатель, то об этой операции американцам уже давно все известно.