Далекие Шатры - Мэри Кайе

Предвидя трудности, Аш приготовил веские доводы, но они не понадобились. Как ни странно, Анджали не стала протестовать и безропотно согласилась со всеми предложениями, даже с предложением надеть чадру и прикинуться мусульманкой, хотя Аш предупредил, что в таком случае ей придется провести не одну ночь в хижине для слуг за его бунгало и изображать родственницу его носильщика.

– Какое это имеет значение? – равнодушно ответила Анджали. – Хижина для слуг ничем не хуже любого другого жилья, а я уже была служанкой во всех отношениях, разве что не называлась ею…

Букта, который ожидал, что она будет ожесточенно возражать против предложения притвориться родственницей Гулбаза (по причине кастовой принадлежности и княжеской крови), был обрадован ее согласием и доверительно сказал Ашу, что рани-сахиб – женщина не только отважная, но и трезвомыслящая, а это качество встречается гораздо реже.

Остановившись на окраине первого же маленького городка, Букта велел обоим спрятаться в стороне от дороги, а сам на пони отправился вперед, чтобы купить еду и более подходящую одежду (наряды, в которых они покинули Бхитхор, слишком привлекали внимание в Гуджарате), и они продолжили путь в скромном платье местных крестьян – Анджали по-прежнему в мужском костюме, поскольку Аш посчитал, что так безопаснее. Не желая рисковать без надобности, он предусмотрительно сжег дотла яркие формы дворцовых слуг.

Ближе к вечеру Букта окольными путями привел своих спутников к полуразрушенной гробнице, стоявшей среди зарослей терновых кустов и пампасной травы на невозделанной пустоши. Поблизости не пролегало никаких троп, и о существовании гробницы явно знали немногие: она находилась далеко в стороне от торной дороги, а в радиусе нескольких миль от нее не было ни одной деревни. Часть купола обвалилась много лет назад, но стены устояли, и внутри сохранилась лужа мутной вонючей воды, оставшаяся от дождей последнего муссона. Пыль, сухие листья, веточки и птичьи перья усыпали каменный пол, но под арками было темно и прохладно. Букта чисто подмел помещение, принес несколько охапок срезанной сухой травы и, рассыпав ее на полу и накрыв попоной, устроил постель для Анджали.

Он поторопится изо всех сил, сказал шикари, но едва ли вернется раньше заката следующего дня, и не надо волноваться, если он задержится. Ведя в поводу усталого пони, он двинулся прочь через густые заросли и высокую траву. Аш проводил Букту до открытой местности и пронаблюдал за тем, как тот садится в седло и уезжает в золотой от вечернего солнца пыли по направлению к Ахмадабаду. Когда шикари скрылся из виду, он повернулся и медленно зашагал обратно к гробнице.

В окружающих зарослях было полно птиц, которые в самое жаркое время дня отдыхали в тени, а над головой проносились стайки попугаев, выпархивающих из руин и направляющихся к отдаленной реке. Голуби, следуя их примеру, взлетали по спирали ввысь и устремлялись в ту же сторону. Павлин, пробудившийся от полуденного сна, важно расхаживал взад-вперед между высокими кустами пампасной травы.

Но из гробницы не доносилось никаких звуков движения, и Аш, войдя внутрь и никого там не обнаружив, похолодел от ужаса, но в следующий миг услышал над головой тихий шорох, вскинул глаза и увидел, что Анджали не сбежала. Она поднялась по лестнице в толще стены и теперь стояла наверху – темный силуэт на фоне неба – и пристально смотрела на горные гряды, вздымающиеся на северном горизонте. По выражению ее лица Аш понял, что она думает не о княжестве, лежащем за ними, и не о любимой маленькой сестре, умершей там, но о других горах – о настоящих горах, о могучих Гималаях с бескрайними лесами и сверкающими снежными пиками, которые высоко возносятся к хрустальному небу севера.

Он не произвел ни малейшего шума, но Анджали быстро повернулась и посмотрела на него, и он снова остро осознал, какой урон нанес ей Бхитхор.

Девушка, которую он знал и любил, чей образ носил в сердце долгих три года, исчезла, и на ее месте была незнакомка. Худая, изможденная женщина с огромными безумными глазами и поразительной белой прядью в черных волосах. Она выглядела так, будто вынесла жестокие пытки, голод и долго просидела в тюрьме, лишенная солнечного света и свежего воздуха. В ней чувствовалось еще что-то, не поддающееся точному определению. Странная опустошенность. Безжизненность. Несчастье и горе не сломили Анджали, но оглушили до полного бесчувствия.

Аш сознавал также, что чувства в нем остыли. Он по-прежнему любил ее: это была Джали, и он не мог перестать любить ее, как не мог перестать дышать. Но сейчас, когда они смотрели друг на друга, он видел не только ее лицо, но и лица троих мужчин – Сарджи, Гобинда и Манилала, которые пожертвовали жизнью, чтобы они могли бежать вместе. Трагедия этих смертей была открытой раной в душе Аша, и любовь казалась мелочью по сравнению со страшной жертвой, истребованной с его друзей.

Он нашел лестницу в стене, поднялся по ней и встал рядом с Джали на плоском участке крыши вокруг рухнувшего купола. Заросли колючих деревьев, кустов и высокой травы, окружающие гробницу, были полны теней, и в самой гробнице царил мрак, но здесь, наверху, предзакатное солнце ярко сияло среди верхушек деревьев, и равнина нежилась в насыщенном пылью золотом свете индийского вечера. Каждый прутик, камень, травинка отбрасывали длинную синюю тень. Скоро голуби и попугаи вернутся в свои гнезда, и на землю спустятся сумерки, принеся с собой звезды и очередную ночь. Завтра – или послезавтра – возвратится Букта, а потом начнется ложь…

Анджали вернулась к созерцанию гор на далеком горизонте. Аш постоял немного, потом протянул руку и дотронулся до девушки, но она вздрогнула, отпрянула назад и вскинула ладони, словно собираясь оттолкнуть его. Он отдернул руку, уставился на Джали, нахмурив брови, и резко сказал:

– Что, по-твоему, я собирался сделать? Ты же не думаешь, что я обижу тебя. Или… или ты разлюбила меня? Нет, не отворачивайся. – Он крепко схватил ее за запястья, не давая вырваться. – Посмотри на меня, Джали. Скажи мне правду. Ты меня разлюбила?

– Я пыталась, – печально прошептала Анджали. – Но… но, похоже, я ничего не могу с собой поделать.

В голосе ее звучало такое отчаяние, словно она признавалась в каком-нибудь физическом изъяне вроде слепоты, который нельзя ни исцелить, ни игнорировать и с которым надо смириться и научиться жить. Но это не поразило Аша, ибо он сам испытывал такие же чувства.

Он знал: их любовь не прошла и никогда не пройдет, но сейчас она временно угасла под тяжким, удушающим грузом вины и ужаса, и, пока они не избавятся от него и не смогут дышать свободно, у них не появится желания открыто демонстрировать свои чувства. Это вернется. Однако в настоящий момент они оба в известном смысле чужие друг другу, потому что не одна только Анджали изменилась. Столько воды утекло с тех пор, как они расстались, что, даже если бы встреча произошла при более счастливых обстоятельствах, они вряд ли оказались бы в силах мгновенно восстановить прежние отношения. Но время работает на них – все время в мире. Они прошли через самые страшные испытания, и они снова вместе… Остальное может подождать.

Он поднес к лицу руки Анджали, легко поцеловал одну и другую и, отпустив, сказал:

– Это все, что я хотел знать. Теперь, когда я знаю это, я знаю и другое: пока мы вместе, нам не страшны никакие невзгоды. Как только ты станешь моей женой…

– Твоей женой?..

– А как иначе? Ты же не думаешь, что я соглашусь потерять тебя во второй раз?

– Тебе никогда не позволят жениться на мне, – сказала Анджали с обреченностью в голосе.

– Бхитхорцы? Они не посмеют и пикнуть!

– Нет, твои соотечественники… и мои тоже.

– Ты имеешь в виду, они попытаются помешать нам? Но это не их дело. Это касается только нас: тебя и меня. Кроме того, разве твой дед не женился на индийской принцессе, хотя был иностранцем и иноверцем?

Анджали вздохнула и снова потрясла головой:

– Да. Но в те дни ваш радж еще не обрел всей полноты власти. На троне в Дели тогда сидел Могол, а Пенджабом правил Ранджит Сингх. К тому же мой дед был великим воином, который взял мою бабушку без спросу, в качестве военного трофея, когда разбил в бою войско бабушкиного отца. Мне рассказывали, что она ушла к нему по доброй воле, ибо они полюбили друг друга. Но времена изменились, и в наши дни такое невозможно.

– Такое случится сейчас, любовь моя. Никто не сможет запретить мне жениться на тебе. Ты уже не девственна, а потому тебя будут только рады сбыть с рук повыгоднее. И никто не запретит мне жениться на тебе.

Но Анджали осталась при своем мнении. Она считала невозможным любой религиозно узаконенный брак между представителями столь разных вероисповеданий, в том числе и в своем случае. Она вообще не видела причин для какого-либо узаконивания их отношений, потому что с радостью согласилась бы до конца жизни прожить с Ашоком, связанная с ним лишь узами любви, и никакая церемония, проведенная жрецом или мировым судьей, вкупе с документами, подтверждающими факт заключения брака, ничего не изменила бы для нее. Анджали уже принимала участие в одной такой церемонии, однако не стала женой ни в каком смысле, кроме сугубо юридического, – собственность раджи, презренная собственность, на которую он после свадьбы ни разу не соизволил даже взглянуть. Если бы не Ашок, она по-прежнему оставалась бы девственницей. Он и так уже был ее мужем, которому она отдалась не только телом, но и сердцем и душой и который мог распоряжаться ими как пожелает. Так разве есть у них необходимость в пустых фразах, не имеющих значения ни для одного из них? Или в бумажках, которые сама она даже не сумеет прочесть? Помимо того…