Дневники - Николай Мордвинов

— Мы едем, чтобы угодить или сказать свое? Нет, нет, это не всегда совмещается… Свое они видят, пусть посмотрят наше.

— Ну, давай.

22/ IV

…отвечая на записки ко мне о любимых ролях:

— Актер, как хорошая мать: ему дороги все его дети, а порою даже дороже тот ребенок, который менее совершенен, чем другие.

Ю.А. поддержал во мне стремление играть разные по характеру роли, и я играл комедийные, характерные, буффонные даже, и трагические, романтические, героические. К чему больше меня тянет? Может быть, прав мой друг и товарищ Ростислав Плятт, когда говорит, что комедийные, характерные и пр. роли — «пикантная особенность твоего таланта, но что основное твое дело — героические роли, трагедийные»… Во всяком случае, Отелло я сыграл свыше 550 раз, много раз Лира, Петруччо, и особенно люблю Арбенина.

Делать искусство трудно, порою очень тяжело, всегда — ответственно, но и радостно бесконечно.

Вы, очевидно, знаете, что тот больше любим, кто тебе больше дает, даже тогда, когда ты отдаешь ему себя без остатка. Как ни странно, отдавая — человек не становится беднее.

Я с Лермонтовым с детства. Еще в юности, когда я и не мечтал быть актером, я знал «Демона» наизусть, и, как вся молодежь, гневался его стихами, как гневалась ими в гестаповских застенках Уля Громова.

Я полюбил поэта, мужественно и гордо принесшего свой удивительный дар на алтарь блага народного.

Одни приобщаются к общественным идеям с помощью философских статей, другие — наблюдая жизнь, третьи — воспитаньем. Во мне чувство гражданственности пробудил Лермонтов. Благодаря ему я еще крепче полюбил мой народ, мою Родину. Полюбил еще тогда, когда ее спутниками были не космические корабли, а бескультурье, нищета, лапти…

И я вдвойне рад, что вместе с Ю.А.З. отмечен высочайшей наградой за наш-скромный труд над произведением гения нашего народа Михаила Юрьевича Лермонтова.

В 10 час. на телевидении.

Герасимов — председатель.

Выступали П. А. Марков, Ю. А. Завадский…

Герасимов: — Вам слово, Н. Д….

— Я, Сергей Аполлинарьевич, не ожидал, что увижу вас здесь. Мне радостно, дорогие товарищи, что здесь я с двумя режиссерами, с кем связана моя любовь к образу Арбенина, с кем связана его судьба. Я очень взволнован и не буду скрывать этого, мне дорого, что мой скромный труд оценен так высоко. С вами, Серг. Апол., я делился своими робкими мечтами по поводу Арбенина. Вы мне взамен отдавали все, что сами любили, чувствовали в Лермонтове, что хотели видеть на экране. Многим вы со мной поделились, и я вам весьма благодарен, отдавая всего себя нашей работе.

Благодарю и вас, дорогой Ю.А., мой бессменный руководитель и друг, за вашу ко мне требовательность, пристрастие, за ваш бескомпромиссный гнев. Мне это было важно, это продвигало работу дальше над любимым образом, это обогащало и меня и роль.

Содружество людей искусства — великое дело, и я благодарен вам, товарищи, за это содружество. […]

23/IV

Приобрел магнитофон и понял (что бы раньше!), что плохо я себя слышал (на сцене и на эстраде). Чувство преобладало над мастерством!

27/IV

Я уже перестал понимать прелесть быть отмеченным столь высокой наградой. Я отупел.

Сидел в президиуме. Наслушался от Тихонова, Фурцевой и др. столько хорошего, необычного, чего мне никогда не говорили в столь официальной обстановке… И все в превосходной степени, что перечислять не могу.

Фурцева со мной была очень любезна, а в тосте сказала, что впервые при голосовании было такое единогласие, как в этом году.

[…] Ю.А. — Видишь, как хорошо, что ты не ушел от меня…

— Да, терпение в нашем деле тоже добродетель, хотя трудная и не наверняка, как безусловен труд.

За эти дни я по себе почувствовал, почему так редко большое искусство.

Все-таки муза не терпит суеты!

Вот так покрутишься месяц-два, и выйти на сцену не будет сил. Вот почему часто видишь, как человек лишь делает вид, что он на сцене.

30/IV

К Ловинеску… «Смерть художника».

Веселый, жизнерадостный, жизнелюб. Не верит в дурной исход! Было и прошло и не будет… И вдруг вновь напоминание, тем, скажем, как опускаются крылья, и надо оставить по себе память — и в исследованиях, и в материале…

Переходит в разговоре на дискант, когда весел — хохочет заразительно.

Жестикулирует ногой, когда руки мнут глину, а глаза не отходят от натуры. Натура — как бы предмет, поэтому любуется ею не как кем-то, к кому тянется как мужчина, а как художник. Поэтому поворачивает ей голову, берет за щеку, смотрит на профиль, фас и т. д. Как цыган на ярмарке — на лошадь, которую покупает…

Элегантен. Хорошо, со вкусом одет и в прозодежде и в штатском.

Вульф понравилась пьеса, может ставить, если не принесет пьесу Розов.

1/V

ПАРИЖ

Май!..

Маяться… Ужель?

Москва проводила нас дождем и снегом. «ТУ» доставил за 41/2 часа в Париж. Чудо! Быстрота, сравнительная бесшумность, комфорт, прекрасный обед и… ноющая тревога за театр и «Маскарад» в душе…

Париж встретил нас дождем и… несколькими представителями от администрации. Здесь знают, что мы получили Ленинскую премию.

Проезжал из аэропорта до гостиницы и… странное ощущение, будто я здесь бывал, так много знакомого — по литературе, искусству, кино…

Остановились в отеле «Д'Орсей». Хороший номер, идеальная чистота, все блестит, белая ванна, голубая вода, хорошая постель, на какой я еще не спал, ровная и мягкая, и хрустящее белье. Окно — на Сену. Сена раза в полтора шире Москвы-реки у Кремля. Пробегают баржи, прогулочные катера и в сплошном стекле — пароходики, огромное количество автомобилей: на 8 миллионов (с пригородами) жителей — 2 миллиона автомобилей, мчащихся с бешеной для улиц скоростью. На ночь вся эта масса становится по обе стороны мостовой в три ряда. Полиция к нарушителям правил движения относится снисходительно, держится спокойно и с достоинством, все в черных без рукавов плащах и французских традиционных фуражках, кстати, все молодые и миловидные. Народ не поражает красотой, но правильные черты лица — основное, заметна воспитанность и вкус, одеты скромно, в блеклых тонах. Женщины даже в этот дождь «на гвоздиках», в легких туфельках. Опасение, что мы будем выглядеть белыми воронами, неосновательно, толпа — не шикарна, одета без претензий, даже скромно, и ничто не бросается в глаза. И в этом прелесть. Если и нет улыбки, то и нет нашей суровой сосредоточенности.

Это первые впечатления.

Спросил у Сориа[630], расходятся ли билеты. Он ответил, что продано уже на 20 процентов. На мое беспокойство он сказал, что… билеты продаются перед спектаклем.