Ужасный век. Том I - Андрей Миллер

двух рыцарей, яростно сражающихся на мечах. Видел огромные армии — и красивые корабли, плывущие сквозь них, как по морским волнам. Видел рядом коронованного старика и полного сил мужчину, не носившего короны. Видел двух юношей — обоих в объятиях женщин, казавшихся куда старше. Видел человека в очень странном наряде. Видел двух ободранных псов, грызших друг друга.

Девы ничего не сказали об этих картинах, лишь продолжали нежно гладить и крепко обнимать Лэйбхвинна.

Показался длинноволосый старик, держащий в руках что-то увесистое, большое — Лэйбхвинн не понял, что это за предмет.

— Он уже идёт.

— Он почти здесь.

Вслед за стариком — громадина, в которой шаман не сразу признал курган.

— Ты знаешь, кто покоится там….

— Ты видел того, кто будет следующим.

— Мы не скажем, кто именно…

— Мы не знаем.

— Никто пока не знает…

А затем перед Лэйбхвинном предстали женские фигуры, которые он узнал тотчас. Тут уж обознаться было никак нельзя.

— Приди к ним.

— Они ждут.

— Настало время.

— Ты знаешь, для чего.

— Нет, ты ничего не знаешь.

— Приди и выслушай.

Последним, кого видел Лэйбхвинн, был длинноволосый всадник, скакавший через поле, поросшее высокой травой. Всадник с саблей, привставший на стременах.

Потом всё рассеялось. Лэйбхвинн больше не чувствовал тепла тел, но зато вновь ощущал костёр. Он не сразу понял, что лежит ничком. Собаки уселись поодаль, внимательно глядя на шамана, не издавая ни звука. Огонь согревал: ни холода, ни сырости. Так что Лэйбхвинн не шевелился. Только смотрел на звёзды, постепенно замедляющие ход, возвращающиеся на привычные места. И ни о чём не думал.

Звёзды тускнели, небо понемногу начинало светлеть. Лэйбхвинн понял, что ночь заканчивается. Может, он и забылся — но совсем ненадолго. Сознание растормошила влага, коснувшаяся губ: это Мирн поднёс питьё, пока Силис заботливо поддерживала голову старика.

— Что ты видел? — спросил Мирн.

Лэйбхвинн не понимал, что именно видел — но одновременно с тем и понимал абсолютно точно. Так что ответил мальчику совершенно правдиво.

— Всё…

Горло словно ножом резанули: пересохло. Потребовалось несколько жадных глотков.

— Я видел всё.

***

Расставшись с Гевином без долгих прощаний, Мартин пошёл по грязными улицам Дартфора, куда глядели глаза. Город всё-таки изменился за последние месяцы, и как ни странно — к худшему. Хотя и прежде был плох.

Тут не стало грязнее, не сделалось больше вони и бедняков — в том осталось по-прежнему. Всё так же временами хотелось зажать нос, особенно из-за сточных канав. Герцог Линкольн в своё время вознамерился построить такие же стоки для нечистот, как в Кортланке — но то ли не хватило ему денег, то ли нанятые мастера оказались посредственными. Местные канавы источали куда большее зловоние, чем обычные для городов выгребные ямы. Ничего похожего на столицу! По ней Мартин уже начинал скучать.

Оборванцев с пропитыми, изуродованными болезнями лицами тоже и не прибыло, и не убыло. Изменился Дартфор в другом.

Кривые рожи кругом — всё те же, но в бегающих взглядах горожан читался страх. Страхом смердело не меньше, чем нечистотами. Прежний Дартфор, хоть был вонюч и непригляден, оставался местом больших надежд. Зачастую надежд давно разбитых, утопленных в дешёвом можжевеловом пойле, потерянных в блуде и удушенных нечистой совестью — но неспроста люди стекались сюда.

Теперь что-то произошло. В каждом из проплывавших мимо лиц Мартин будто читал: беги отсюда, парень! Зачем приехал? Ничего тут хорошего нет…

Что именно случилось — Мартин понял довольно скоро. То самое, о чём говорил Гевин.

На знакомой площади возвышался теперь не только мрачный и величественный собор, но также эшафот — столь же мрачный, однако лишённый величественности. Мартин Мик ростом не вышел, потому из-за широких мужицких спин разглядел помост не сразу. Сначала он подумал, будто тугая толпа сбилась на проповедь местного епископа, но ничего подобного.

Дартфорцы пришли, чтобы увидеть казнь.

— Еретикам башки рубить будут. — пояснил одноглазый детина с мозолистыми руками.

— Почему?

— Ты дурак? Говорю же: еретикам!

— Нет, вы не поняли… Почему рубить головы? Почему не костёр?

Казалось бы, позиция Церкви в этом вопросе однозначна — Мартин прекрасно знал это. Еретиков, ведьм и прочих врагов Творца Небесного полагается жечь. Смерть, подобная смерти святой Беллы, открывает путь к спасению души.

— Да не знаю, почему. Раньше жгли — пока рыцарюги были в городе. Теперь велели рубить.

Ах вот оно что… Приор Найджел уехал в Вудленд — и похоже, установленные из столицы порядки покинули Дартфор вместе с ним. Может, герцог Линкольн не любил костры… А может, местный епископ их счёл трудоёмкими?

— Не годится так… — пробормотал Мартин.

Он имел в виду не способ умерщвления, конечно — а казни сами по себе. Путь в никуда, это ведьмы Орфхлэйта донесли ясно. Но одноглазый подумал, будто Мартин слишком заботится о церковных правилах.

— Не боись, малец. Трупы-то потом жгут.

Жгут тела казнённых?.. Ещё безумнее, чем виданное Мартином при паладине Вермилии. Выходит, борцы с ересью практически повторяют ритуалы язычников? Но тогда Дартфор не просто перепуган множеством казней: он катится в сумасшествие. Никакого больше Порядка. Всё происходит не так. Приор Найджел не допустил бы подобного! Он бы сохранил естественный ход вещей — пусть даже ход дурной, но не крушащий основы…

Однако приора Найджела в Дартфоре нынче не было.

Зато был Мартин.

Всё верно. Отнюдь не случайно он попал сюда.

Человек в кандалах стоял на эшафоте. Мартин, можно сказать, не видел его лица. Даже силуэт казался таким размытым, что не поймёшь: мужчина это или женщина. Дело не в расстоянии и не в том, что юноше вдруг изменило зрение — он просто смотрел на приговорённого… по-другому. Не так, как обычно. Не теми глазами.

Почти не различая образа обречённого на смерть человека, Мартин совершенно точно видел иное, гораздо более важное.

Он видел: этот человек невиновен.

«Невиновен», конечно — ещё не значит, будто он не произносил еретических речей, не порочил каким-то образом Творца Небесного, не заслуживал наказания в глазах Церкви. По крайней мере, той части духовенства, что поддерживала учение Корнелия. С точки зрения Церкви тот, кто стоял теперь на эшафоте, виновен определённо был.

Просто Мартин понимал: это неправильно. Корнелий затеял в