Лев Толстой - Виктор Шкловский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Поэтому предлагалось самому Льву Николаевичу вернуться домой, чтобы мать успокоилась.
Письмо кончалось так:
«Относительно же того, что ты говорил мне о роскоши в материальной жизни, которой ты окружен, то думаю, что если ты мирился с ней до сего времени, то последние годы своей жизни ты бы мог пожертвовать семье, примирившись с внешней обстановкой».
После этого опять говорится о положении матери, которую невозможно видеть без глубочайшего страдания.
Конечно, Андрею Львовичу было неприятно смотреть на то положение, в каком находилась Софья Андреевна. Но письмо все же необычайно по своей невнимательной сухости.
Письмо Ильи Львовича лучше, но в нем тоже предлагается Толстому потерпеть до смерти. Письмо давит на отца рассказом о страдании матери, говорится, что после отъезда отца мать «…вторые сутки ничего не ест и только вечером выпила глоток воды… Как всегда это бывает, многое – напускное, отчасти – сентиментальность, но вместе с тем так много искренности, что нет сомнения в том, что ее жизнь в большой опасности. Страшно и за насильственную смерть, и за медленное угасание от горя и тоски. Я так думаю, и мы должны это сказать тебе, чтобы быть правдивыми. Я знаю, насколько для тебя была тяжела жизнь здесь. Тяжела во всех отношениях. Но ведь ты на эту жизнь смотрел, как на свой крест, и так относились люди, знающие и любящие тебя. Мне жаль, что ты не вытерпел этого креста до конца. Ведь тебе 82 года и мама 67. Жизнь обоих вас прожита, но надо умирать хорошо».
Письмо Татьяны Львовны коротко; про мать она пишет, что Софья Андреевна «жалка и трогательна».
«Она не умеет жить иначе, чем она живет. И, вероятно, никогда не изменится в корне. Но для нее нужен страх или власть. Мы все постараемся ее подчинить, и думаю, что это будет к ее пользе. Прости меня. Прощай, друг мой.
Твоя Таня.»
Льва Николаевича растрогало письмо Сергея Львовича.
Сергей Львович был человеком обыкновенным, либеральным, думающим, что дарвинизм – это закон жизни, ценящим свое небольшое музыкальное дарование, свое университетское образование, но в трудный час в семье Толстых обыкновенный человек оказался лучшим человеком. Он написал отцу следующее:
«29 октября 1910 г. Милый папа, я пишу потому, что тебе приятно было бы знать наше мнение (детей). Я думаю, что мама́ нервно больна и во многом невменяема, что вам надо было расстаться (может быть, уже давно), как это ни тяжело обоим. Думаю также, что если далее с мама́ что-нибудь случится, чего я не ожидаю, то ты себя ни в чем упрекать не должен. Положение было безвыходное, и я думаю, что ты избрал настоящий выход. Прости, что так откровенно пишу.
Сережа».
Лев Николаевич был очень тронут этим письмом и в ответ благодарил сына.
Может быть, получение этого письма было лучшим моментом в скорбных днях толстовского ухода.
Толстой продолжает свой путь
В Оптиной пустыни Лев Николаевич через Сергеенко получил письма Черткова и Александры Львовны Толстой с известием из Ясной Поляны. Он и в гостинице работал, диктовал Сергеенко поправки к письму К. Чуковскому о смертной казни.
В 6 часов вечера он уехал с Маковицким и Сергеенко в Шамордино к сестре.
О пребывании в Шамордине остались воспоминания дочери Марьи Николаевны, Елизазеты Валерьяновны Оболенской, гостившей у матери в то время, когда туда приехал Лев Николаевич с Маковицким.
«29 октября днем монахиня, приехавшая из Оптиной пустыни, сказала нам, что видела там Льва Николаевича и что он нынче будет у нас. Известие это нас очень взволновало. То, что он вздумал приехать осенью, в дурную погоду, по дурной дороге, казалось очень странным».
Шел ледяной дождь: наступала тяжелая, безнадежно-суровая осень. В шестом часу в переднюю дома Марьи Николаевны вошел Лев Николаевич. Голова его была повязана коричневым башлыком, борода торчала вперед, казался он очень слабым.
Марья Николаевна сказала:
– Левочка, я очень рада тебя видеть, но боюсь, что это значит, что у вас дома нехорошо.
Толстой ответил:
– Дома ужасно.
Он рассказал о том, что Софья Андреевна бросалась в воду, потом – как он жил последнее время в Ясной Поляне. Сестра и племянница плакали, его слушая.
– Я болен, – сказал Лев Николаевич.
Рассказал о своем последнем припадке и продолжал:
– Еще один припадок, и, наверное, будет смерть; смерть приятная, потому что полное бессознательное состояние, но я хотел бы умереть в памяти.
Дальше рассказывал Лев Николаевич, как много раз приходила Софья Андреевна к нему в кабинет ночью шарить, искать завещание, а когда он просыпался, она спрашивала о здоровье Левочки.
Лев Николаевич заплакал.
– Притворялась она, должен был притворяться и я, что верю ей, и это было ужасно.
– Она больна, – сказала Марья Николаевна.
Лев Николаевич подумал и ответил:
– Да, да, разумеется; но что же мне было делать, надо было употребить насилие, а я этого не могу, вот и ушел; и хочу теперь этим воспользоваться, чтобы изменить совершенно свою жизнь.
Мало-помалу старик успокоился и сказал, что в гостинице остались Сергеенко и Маковицкий.
Пообедал с аппетитом. Расспрашивал сестру о монастыре, рассказывал об отказавшихся от воинской повинности. Говорил, что думает пожить в Шамордине. Спросил, сколько будет стоить домик. У Льва Николаевича денег осталось совсем мало: они уже несколько раз платили ямщикам.
Ушел Лев Николаевич в гостиницу рано, сказав:
– Я сделаю свою обычную прогулку, потом позаймусь и приду к вам.
Утром он не пришел.
Елизавета Валерьяновна пошла к нему.
Толстой лежал на диване и читал, сказал, что у него ничего не болит, но что он слаб и заниматься не может; но ходил по деревне, смотрел, нельзя ли нанять избу: пока подходящего ничего не нашел.
Потом Елизавета Валерьяновна пересказала, что она прочла об уходе Толстого в газетах; было напечатано, что Софья Андреевна просила Андрюшу во что бы то ни стало его найти и привезти; Андрей Львович, значит, может приехать.
Лев Николаевич очень взволновался и сказал:
– Возвращение – это смерть. Еще одна сцена – и конец.
Он попросил, чтобы ему прислали кресло, значит, еще не собирался уезжать.
В 2 часа Елизавета Валерьяновна вернулась к Толстому. Поговорили о «Круге чтения», о газетах. Жара у Льва Николаевича не было. Он обедал. Говорил, что осмотрит монастырь, приют, типографию.
Приехали к Марье Николаевне Александра Львовна и Варвара Михайловна с новыми дурными вестями; как раз в это время пришел Лев Николаевич; взволновался, растерялся.
Ему опять рассказали, что делается в Ясной Поляне.
Стали строить планы, куда ехать. На юг, на Кавказ, в Бессарабию?