Империй. Люструм. Диктатор - Роберт Харрис

— Мне? До конца!

— Они смогут захватить Цезаря в его доме после наступления темноты и где-нибудь спрятать?

— Конечно, если я прикажу. Но, по-моему, проще сразу убить его.

— Нет, — ответил Цицерон. — Должен быть суд. Я настаиваю. Я не хочу никаких «случайностей». Следует принять закон о создании особого трибунала, который будет судить его за противозаконные действия. Я сам возглавлю обвинение. Все должно быть честно и по закону.

— Но ведь ты согласен с тем, что возможен только один приговор.

Было видно, что Целер колеблется.

— Надо заручиться еще и одобрением Помпея. Не думай, что вы сможете во всем выступать против него, как делали это раньше. Мы должны будем подтвердить, что его легионеры оставят за собой наделы, а основанные им поселения на Востоке сохранятся. Может быть, даже придется предложить Помпею второе консульство.

— А не слишком ли это много? Не заменим ли мы одного тирана на другого?

— Нет, — убежденно произнес Цицерон. — Цезарь принадлежит к совсем другой породе. Помпей просто хочет править миром. Цезарь же хочет сначала разрушить этот мир, а затем построить свой собственный. И вот еще что…

Он замолчал, подбирая слова.

— Он, без сомнения, умнее Помпея — этого у него не отнимешь.

— Да-да, конечно. В тысячу раз. Нет, это не то… Больше того… Я просто не знаю… В Цезаре есть какая-то нечеловеческая жестокость — презрение, если хочешь, ко всему миру, будто он уверен, что жизнь — это просто игра. В любом случае это… это свойство делает консула почти неудержимым.

— Все это философия, а я расскажу тебе, как мы его удержим. Очень просто. Приставим ему меч к горлу, и ты увидишь, что он умрет так же, как и любой другой. Но надо сделать это так же, как сделал бы сам Цезарь, — быстро и безжалостно и в то время, когда он меньше всего ожидает нападения.

— И когда же?

— Сегодня ночью.

— Нет. Слишком мало времени, — возразил Цицерон. — В одиночку мы это сделать не сможем, поэтому надо позвать на помощь других.

— Тогда Цезарь обязательно узнает. Ты же знаешь, сколько у него соглядатаев.

— Я говорю о пяти-шести сенаторах. Все совершенно надежны.

— И кто же это?

— Лукулл. Гортензий. Исаврик — он все еще обладает большим весом в сенате и никогда не простит Цезарю того, что тот забрал у него должность верховного понтифика. Возможно, Катон.

— Катон! — фыркнул Целер. — Ну, тогда Цезарь успеет умереть от старости, а мы все еще будем обсуждать нравственную сторону вопроса!

— Не думаю. Катон громче всех требовал разобраться с шайкой Катилины. И люди уважают его почти так же, как любят Цезаря.

Скрипнула половица. Целер поднес палец к губам и громко спросил:

— Кто там?

Дверь открылась. Это была Клодия. Интересно, как долго она стояла за дверью, подумал я. И что успела услышать? Очевидно, эти же мысли пришли в голову Целеру.

— Что ты здесь делаешь? — спросил он.

— Я слышала голоса. Я уже уходила.

— Уходила? — спросил он подозрительно. — В такое время? И куда же?

— А куда ты думаешь? К моему брату-плебею. Праздновать!

Целер выругался, схватил кувшин с вином и запустил ей в голову. Но Клодия уже исчезла, и кувшин разбился о стену, никого не задев. Я задержал дыхание в ожидании ее ответа, но услышал только, как закрылась входная дверь.

— Как быстро ты сможешь собрать остальных? — спросил Целер. — Завтра?

— Лучше послезавтра, — ответил Цицерон; было видно, что разговор доставляет ему удовольствие. — Иначе придется действовать в спешке, и Цезарь может про это пронюхать. Давай встретимся у меня после захода солнца послезавтра вечером.

На следующее утро Цицерон лично написал приглашения и послал меня разнести их с наказом вручить каждое прямо в руки. Всем четверым было очень любопытно, особенно из-за распространившегося по городу слуха о том, что Клавдий стал плебеем. Лукулл со своим обычным надменным видом и едкой улыбкой спросил:

— И что твой хозяин собирается обсуждать со мной? Убийство?

Но каждый согласился прийти, даже Катон, который обычно не выходил из дома. Все действительно были ошарашены происходившим. Закон Ватиния, предусматривавший передачу Цезарю двух провинций и легионов сроком на пять лет, только что разместили на форуме. Патриции были взбешены, популяры радовались, а в городе стояла предгрозовая атмосфера. Гортензий отвел меня в сторонку и дал совет: если я хочу узнать, как все плохо, надо сходить к усыпальнице Сергия — на перекресток дорог прямо за Капенскими воротами. Там была закопана голова Катилины. Я пошел туда и увидел, что гробница усыпана свежими цветами.

Я решил ничего не говорить Цицерону: он и так был на пределе. В день встречи он заперся в библиотеке и вышел незадолго до назначенного часа. Принял ванну, оделся во все чистое и занялся расстановкой кресел в таблинуме.

— По правде говоря, для подобных дел я слишком уж законник, — пожаловался он.

Я пробормотал слова согласия, однако думаю, что хозяина беспокоила не законность его действий, — он проявлял свою обычную брезгливость.

Катон прибыл первым — как всегда, в заношенной, вонючей тоге, с босыми ногами. Он скривился при виде роскошного убранства, но с радостью принял предложенное вино — он сильно пил, и это было его единственным недостатком. За ним пришел Гортензий, который полностью разделял беспокойство Цицерона по поводу Клавдия; защитник полагал, что именно это будет обсуждаться на встрече. Лукулл и Исаврик, два старых полководца, явились вместе.

— Похоже на настоящий заговор, — заметил Исаврик, посмотрев на остальных. — Будет еще кто-нибудь?

— Метелл Целер, — ответил Цицерон.

— Это хорошо, — сказал Исаврик. — Мне он нравится. Думаю, он — наша единственная надежда на будущее. Этот парень знает, как вести боевые действия.

Все пятеро уселись в кружок. Кроме них и меня, в комнате никого больше не было. Я налил всем вина и притих в углу. Цицерон приказал мне ничего не заносить на таблички, а вместо этого постараться запомнить все как следует и записать позже. За прошедшие годы я присутствовал на стольких встречах с этими людьми, поэтому никто из них не обращал на меня внимания.

— Так ты расскажешь нам, в чем дело? — спросил Катон.

— Думаю, догадаться нетрудно, — заметил Лукулл.

— Предлагаю дождаться Целера. Он здесь главный, — ответил им хозяин.

Они сидели молча, пока наконец Цицерону не надоело ждать и он не послал меня выяснить, почему задерживается Целер.

Не хочу сказать, что обладаю даром предвидения, но, подойдя к дому Целера, я понял: что-то произошло. Было слишком тихо, никто не входил в дом и не выходил из него. Внутри стояла тишина,