Анти-Ахматова - Тамара Катаева

Соломон ВОЛКОВ. Диалоги с Бродским. Стр. 262

Предстоящая поездка ее волнует, но в то же время и поднимает жизненный тонус.

Ю. ОКСМАН. Из дневника, которого я не веду. Стр. 645

А вот для чего «мусорный старик» засобирался за границу.

30 июля 1909 года я приехал в Ясную Поляну, чтобы узнать, верны ли сенсационные сообщения. «Правда ли, Лев Николаевич, — спросил я, — что вы пишете доклад на предстоящий в Стокгольме международный конгресс мира и даже собираетесь туда поехать?» — «Это верно», — сказал Лев Николаевич. — «И думаете ехать туда?» — «Да, я решил ехать. Сначала я хотел написать им, что приехать не смогу, но потом пришел к тому убеждению, что поехать мне нужно. Если прочтут мой доклад без меня в комитете, то он принят не будет — он слишком резко написан. Но если бы я присутствовал, я бы мог добиться того, чтобы его приняли».

С. Спиро. Беседы с Л. Н. Толстым.

ЖИВОЙ ТОЛСТОЙ. Стр. 624

«Пришла книга Рива, где он требует для меня Нобелевскую премию».

Анатолий НАЙМАН. Рассказы о Анне Ахматовой. Стр. 235

Это было время нового, послереквиемного, этапа ахматовской славы. Она короткой заметке в какой-нибудь европейской газете неожиданно могла придать особое значение, спрашивать мнение о ней у знакомых, ссылаться на нее при встречах с незнакомыми. «Шведы требуют для меня “нобелевку”», — сказала она Раневской и достала из сумочки газетную вырезку.

Анатолий НАЙМАН. Рассказы о Анне Ахматовой. Стр. 165

Подхватушки, задергушки, обручалки, «нобелевки»… милые дамские инфантилки о привычных обыденных вещах. Употреблялось и в кругу Бродского, с той же стиляжьей нарочитой небрежностью, что и «Честерфилд» на заборе в Норенской.

«Вот, в Стокгольме напечатали». — «Стокгольм, — произнесла Раневская. — Как провинциально!» Ахматова засмеялась: «Могу показать то же самое из Парижа, если вам больше нравится». (Скорее всего все-таки не могла — Найман ловил ее не раз.) — «Париж, Нью-Йорк, — продолжала та печально. — Все, все провинция». — «Что же не провинция, Фаина?» — тон вопроса был насмешливый. «Провинциально все. Все провинциально, кроме Библии».

Анатолий НАЙМАН. Рассказы о Анне Ахматовой. Стр. 165

Раневская сказала mot, но он был ближе к сути вещей, оцениваемых на закате жизни. Наверное, ей было жалко, что встретившаяся ей «великая» была все-таки мусорновата.

Незадолго до ее смерти у нас случился разговор о тогдашнем ее положении: о новой славе, пришедшей к ней, о пошлости, сопровождавшей эту славу, о высоком авторитете и зависимости от газетной статьи, чьих-то мемуаров, Нобелевского комитета, иностранной комиссии СП. (Сравните каждую строчку с тем, что незадолго до смерти волновало «мусорного старика», и просто представьте, мог ли он говорить хоть о чем-то подобном применительно к себе?) Сперва она держалась гордо, повторяла: «Поэт — это тот, кому ничего нельзя дать и у кого ничего нельзя отнять», — но вдруг сникла и, подавшись вперед, со страданием в глазах почти шепотом выговорила: «Поверьте, я бы ушла в монастырь, это единственное, что мне сейчас нужно. Если бы это было возможно».

Анатолий НАЙМАН. Рассказы о Анне Ахматовой. Стр. 80

«Девочки! За мной!» — «Куда?!» — «В монастырь!» — «И-и-и!» — («Необыкновенный концерт» Сергея Образцова — помните эту сцену, как, подхватив юбки, канкан побежал за «смрадным эстрадником»?) Почему поэту нельзя дать и нельзя отнять? Почему — поэту? Что нужно поэту, и что — не поэту? Разве не — ЧЕЛОВЕКУ нельзя ничего дать и у человека нельзя отнять? Как можно рассуждать: поэту можно, а драматургу — нельзя? Категории, которыми она мыслит незадолго до смерти, — это секции Союза писателей. Представить Толстого, который перед смертью обобщает свой нажитый опыт — как писателя, как будто он не прожил просто человеческой жизни, и вспоминает о Нобелевской премии? Он отказался от Нобелевской премии — заранее, чтобы не обижать людей потом отказом, а главное — чтобы не придавать этому жесту вид жеста, отказавшись. Это единственный случай в мире — и, кроме «мусорного старика», никто — ни один писатель или даже ни один поэт — не смог бы этого сделать, не показавшись смешным и самонадеянным.

Я поехал к Анне Андреевне в Комарово. Она повторяла (с видимым удовольствием) фразу, недавно ею сказанную, очевидно, по собственному поводу: «Поэт — человек, у которого никто не может ничего отнять и потому никто ничего не может дать».

Вяч. Вс. ИВАНОВ. Беседы с Анной Ахматовой. Стр. 493

В ее возрасте можно было бы прийти и к более обобщающему выводу. Толстой не назвал свою работу: «Сколько писателю земли надо?»

Анна Андреевна гневно отмечает, что великие писатели женятся на нехороших женщинах и что Зинаида Николаевна Пастернак играет в карты. Сама Ахматова считает своей семьей литературный дом писателя Ардова, где время проводится значительно культурнее.

Но чаще всего мой отец вспоминал еще один анекдот. Году этак в 1909 кто-то из сыновей Льва Толстого прибыл в Ясную Поляну. <…> молодой граф отправился в гости к своему приятелю — помещику, который жил неподалеку. Вернулся он под самое утро — его привезли в пролетке к воротам яснополянской усадьбы. По причине сильнейшего опьянения идти граф не мог и двинулся к дому на карачках. В этот момент навстречу ему вышел Лев Николаевич, он, по обыкновению, собственноручно выносил ведро из своей спальни. (В этом, наверное, и есть основная соль «анекдота», это ведь есть доказательство низости Толстого.) Увидевши человека, который приближается к дому на четвереньках, Толстой воскликнул: «Что это такое?!». Молодой граф поднял голову, взглянул на фигуру отца и отвечал: «Это — одно из ваших произведений. (И добавил — нет, на самом деле в этом, в этом, конечно же, соль-то) Быть может, лучшее».

Михаил АРДОВ. Монография о графомане. Стр. 332

…Ахматова и Михаила Ардова учила «верить в Бога и любить Россию». Он верит и любит, как может, и в семьдесят лет, священник с двадцатипятилетним стажем, пишет свои воспоминания: «Вы видели мое «Рено»?» — «Не видел ни хрено». Разговоры о Толстом записывает часто.

Зная, что Анна Андреевна не гнушалась выдумывать сама истории про Толстого — было же у нее «опровержение» воспоминаний Бориса Пастернака о том, как в детстве он видел Толстого — все, мол, было совсем не так, — невольно задумаешься: уж не Анна ли Андреевна и этот анекдотец сочинила в свободное от художественного творчества время.